Франц Верфель - Сорок дней Муса-Дага
– Ваше превосходительство, эти большие события мне хорошо известны.
Физиономия военного министра выражает непонимание, он даже слегка удивлен. Цвет лица у главы гигантской империи на редкость свежий, юношеский.
– Положение на Кавказском фронте с каждым днем улучшается. Правда, еще не время судить о делах южной армии Джемаля и вашего соотечественника Кресса.
– Весьма отрадно слышать, ваше превосходительство. Но, упомянув о положении внутри страны, я имел в виду не район военных действий, а мирные вилайеты.
– Когда государство ведет войну, все области страны становятся районами военных действий, больше или меньше.
Генерал слегка подчеркивает эти слова, в дальнейшем они приобретают особое значение. Пока же авангардный бой закончился неблагоприятно для пастора. Он вынужден прибегнуть к лобовой атаке.
– Вероятно, вашему превосходительству известно, что я прибыл сюда не как частное лицо, а как председатель германского общества по изучению Ближнего Востока. Я должен представить туда доклад по поводу некоторых событий.
Удивление в широко раскрытых глазах Энвера. Это еще что такое: – «Общество по изучению Ближнего Востока»?
– Министерство иностранных дел, да и сам господин рейхсканцлер относятся с живым интересом к моей миссии. По возвращении я сделаю в рейхстаге доклад по армянскому вопросу, информирую депутатов и прессу.
Энвер-паша, который, по обыкновению потупясь, терпеливо слушал посетителя, при словах «армянский вопрос» поднимает голову. Лицо избалованного мальчика на миг омрачается: вечно эти серьезные люди пристают к нему с одними и теми же глупостями. Но через секунду все опять в порядке. А Лепсиус уже не владеет собой.
– Я пришел к вам за помощью, ваше превосходительство, будучи убежден, что столь выдающийся полководец и герой не способен совершить ничего такого, что омрачило бы его исторический образ.
– Знаю, господин Лепсиус, – снисходительно и с чрезвычайной благожелательностью отвечает Энвер-паша, – вы прибыли сюда и просили о встрече, желая получить разъяснения по известному вопросу. Хотя меня отягчают тысячи важных дел, я готов уделить вам столько времени, сколько понадобится, и сообщить все нужные вам сведения.
Лепсиус вынужден изобразить мимикой глубочайшую благодарность.
– С тех пор как мы с друзьями возглавили правительство, – говорит генерал, – мы неизменно старались оказывать армянскому мил-лету всяческое содействие и проявлять абсолютную справедливость. Существует давнишняя договоренность. Ваши армянские друзья горячо приветствовали нашу революцию и давали всевозможные клятвы верности. А затем вдруг нарушили эти клятвы. До поры до времени мы старались не замечать происходящего, пока это было возможно, пока турецкий народ, оплот государства, не оказался под угрозой. Мы ведь живем в Турции, не так ли? Когда разразилась война, стало больше случаев государственной измены, предательства, заговоров, невероятно усилилось дезертирство; когда же дело дошло до открытого мятежа – я имею в виду крупное восстание в Зейтуне, – тогда мы были вынуждены предпринять контрмеры, если хотели сохранить право называться народным правительством и вести войну.
Лепсиус кивает головой, – кажется, он вот-вот согласится с генералом.
– Ваше превосходительство, в чем выразились доказанные на суде факты государственной измены и предательства?
Энвер широко разводит руками, как бы говоря, что доказательств целый ворох, их не счесть.
– Тайный сговор с Россией. Достаточно показательны хвалы, которые расточал армянам Сазонов в Государственной Думе, затем заговор с французами и англичанами. Интриги, шпионаж – все, что только можно вообразить.
– Велось ли по поводу этих дел законное судебное разбирательство?
– Конечно же, военным трибуналом. У вас поступили бы точно так же. Совсем недавно осуждены и публично казнены пятнадцать опаснейших преступников.
«Наивная наглость», – отмечает про себя Лепсиус. Он откидывается на спинку кресла и старается совладать с дрожью в голосе:
– Насколько мне известно, эти пятнадцать армян были арестованы задолго до войны, следовательно, их никак нельзя было судить на основании действующих законов военного времени.
– Мы сами вышли из революции, – отвечает генерал некстати, весело, как мальчик, вспоминающий милые шалости. – Мы хорошо знаем, как это делается.
Лепсиус сдерживает готовое сорваться с языка крепкое словцо насчет этой их революции и, откашлявшись, задает новый вопрос:
– Стало быть, армянские общественные деятели и интеллигенция, которых здесь, в Стамбуле, арестовывали и высылали, тоже изобличены в государственной измене?
– Согласитесь же, что здесь, в непосредственной близости к Дарданелльскому фронту, мы не можем терпеть даже потенциальных государственных изменников.
На это Иоганнес Лепсиус не возражает, но вдруг с азартом ставит свой основной вопрос:
– А Зейтун? Мне крайне важно услышать мнение вашего превосходительства о Зейтуне.
Безукоризненная любезность Энвера-паши несколько тускнеет, приобретает более официальный характер.
– Восстание в Зейтуне – один из самых крупных и подлых мятежей в истории турецкого государства. Бои с повстанцами, к сожалению, стоили нашим войскам тяжелых потерь, я не могу вам по памяти привести точные данные.
– У меня другие сведения о Зейтуне, ваше превосходительство. – Лепсиус наносит этот удар, отчеканивая каждое слово. – Согласно этим сведениям, ни в каком мятеже тамошнее население не участвовало, а зато на протяжении месяцев его провоцировали и притесняли местные власти и администрация санджака. Из сведений, которыми я располагаю, видно, что не произошло ничего такого, чего нельзя было бы устранить с помощью усиленного наряда полиции. Между тем каждому непредубежденному человеку ясно, что вмешательство военных сил в количестве нескольких тысяч солдат оказалось возможным только потому, что это входило в намерения властей.
– У вас неверные сведения, – с холодной учтивостью отвечает генерал. – Нельзя ли узнать источник вашей информации, господин Лепсиус?
– Я назову некоторые источники, но заранее предупреждаю, что среди них нет армянских. Напротив, я исхожу из содержания дословно известных мне докладов, составленных различными германскими консулами. Я располагаю записями миссионеров, которые были свидетелями самых чудовищных злодеяний. Наконец, я получил полное, безупречное изложение хода событий от американского посла,
мистера Моргентау*.
____________________
* Генри Моргентау (1856-1946) – американский дипломат, в 1913-1916 гг. – посол США в Турции. Известен мемуарами, в которых изложены его беседы с Энвером, Талаатом и другими младотурецкими главарями. «Воспоминания посла Моргентау» изданы также в переводе на французский и армянский языки. В 1918 году напечатана на французском языке другая его книга – «Самые страшные происшествия в истории», излагающая вкратце историю геноцида армянского народа в Турции.
