Карлос Сафон - Тень ветра
— Нуриету? Вы ошиблись дверью, молодой человек. Она живет напротив.
— Простите. Я туда стучал, но, кажется, дома никого нет.
— Вы ведь не кредитор, правда? — тут же поинтересовалась сеньора с подозрением, выдающим большой опыт в подобных делах.
— Конечно нет. Я знакомый отца сеньоры.
— Ну, тогда ладно. Нуриета, наверное, внизу, читает. Вы разве не заметили ее, когда входили?
Спустившись во двор, я увидел, что женщина с посеребренными волосами все еще сидит на скамье с книгой в руках. Я внимательно рассмотрел ее. Нурия Монфорт была более чем привлекательной женщиной, с тонкими чертами лица и фигурой как на картинках модных журналов, молодость, казалось, так и лучилась в ее глазах. В ее хрупком изящном силуэте было что-то, напомнившее ее отца. Я предположил, что ей сейчас должно быть за сорок, принимая во внимание седые пряди и морщинки на лице, которое в полумраке могло показаться лет на десять моложе.
— Сеньора Монфорт?
Она посмотрела на меня невидящим взглядом, словно никак не могла очнуться от глубокого сна.
— Меня зовут Даниель Семпере. Ваш отец некоторое время назад дал мне ваш адрес и сказал, что вы, возможно, могли бы мне рассказать о Хулиане Караксе.
Когда я произнес это имя, мечтательное выражение мгновенно исчезло с ее лица. К тому же ссылаться на ее отца было с моей стороны ошибкой.
— Что именно вы хотите знать? — спросила Нурия с тревогой в голосе.
Я почувствовал, что если сразу не завоюю ее доверие, то не смогу сделать это никогда. Единственное, что мне оставалось, это рассказать правду.
— Позвольте мне все объяснить. Восемь лет назад, на Кладбище Забытых Книг, совершенно случайно, я обнаружил роман Хулиана Каракса, который вы спрятали там от человека по имени Лаин Кубер, уничтожавшего книги Каракса, — сказал я.
Она пристально посмотрела на меня, боясь пошевелиться, словно мир вот-вот был готов обрушиться на нее.
— Я отниму у вас всего несколько минут, — добавил я. — Обещаю.
Нурия удрученно кивнула.
— Как там мой отец? — спросила она, избегая моего взгляда.
— Хорошо. Постарел, конечно. Он очень скучает без вас.
У Нурии вырвался вздох, значение которого осталось для меня загадкой.
— Лучше поднимемся в дом. Мне не хотелось бы говорить об этом на улице.
20
Квартира, в которой жила Нурия Монфорт, была погружена во мрак. Узкий коридор вел в столовую, служившую одновременно кухней, библиотекой и рабочим кабинетом. Проходя по квартире, я также заметил скромную спальню без окон. Это было все. Впрочем, имелась еще крохотная ванная комната, в которой не было даже душа и сквозь стены которой в квартиру проникали всевозможные запахи: от ароматов кухни из бара внизу до дыхания канализационных и водосточных труб, которым перевалило уже за сотню лет. Квартиру заполняли бесконечные сумерки, она была словно пятно тени между выцветших стен. В ней пахло крепким табаком, холодом и разлукой. Нурия Монфорт наблюдала за мной, пока я старательно делал вид, будто не замечаю ветхости ее жилища.
— Я всегда спускаюсь на улицу почитать, ведь здесь почти нет света, — сказал она. — Муж обещал подарить мне настольную лампу, когда вернется домой.
— Он в отъезде?
— Микель в тюрьме.
— Простите, я не знал…
— Вам и незачем было бы знать. Мне не стыдно говорить об этом, потому что мой муж не преступник. В этот раз его забрали за то, что он печатал листовки для профсоюза металлургов. Это было два года назад. Соседи думают, что он уехал по делам в Америку. Отец тоже ни о чем не подозревает, и я не хотела бы, чтобы он узнал…
— Не беспокойтесь. От меня он ничего не узнает, — заверил ее я.
Воцарилась напряженная тишина, и я подумал, что Нурия, возможно, приняла меня за человека, подосланного ее отцом.
— Должно быть, тяжело вести хозяйство и дом одной, — сказал я первое, что пришло в голову, чтобы хоть как-то заполнить неловкую паузу.
— Да, нелегко. Я кое-что зарабатываю переводами, но, когда муж в тюрьме, расходов много. Почти все уходит на адвокатов, и я вся в долгах как в шелках. Работа переводчика почти так же мало оплачивается, как работа писателя.
Она смотрела на меня, словно ожидая ответа. Я лишь покорно улыбнулся:
— Вы переводите книги?
— Уже нет. Сейчас я стала переводить формуляры, договоры, таможенные документы, это выгоднее. Перевод книг приносит гроши — правда, это все же несколько больше, чем платят за их написание. Товарищество жильцов уже несколько раз пыталось выселить меня. То, что я задерживаю квартплату, еще полбеды. Я, такая-разэдакая, владею иностранными языками, ношу брюки. Некоторые вообще вообразили, будто у меня здесь дом свиданий. Эх, да разве так бы я жила…
Я надеялся, что темнота скроет мое смущение.
— Простите. Не знаю, почему я вам все это рассказываю. Я совсем вас сконфузила.
— Это я виноват, все расспрашиваю…
Она нервно засмеялась. Одиночество, исходившее от этой женщины, обжигало.
— Вы чем-то напоминаете мне Хулиана, — вдруг сказала она. — Взгляд, жесты… Он вел себя, как и вы сейчас: молча смотрел на тебя, а ты никак не могла угадать, о чем он думает, и чувствовала себя полной дурой, принимаясь рассказывать то, о чем следовало помолчать… Могу предложить вам что-нибудь… Может, кофе с молоком?
— Ничего, спасибо, не беспокойтесь.
— Но меня это нисколько не затруднит. Я как раз собиралась сварить себе чашечку.
Что-то мне подсказывало, что чашка кофе с молоком — весь ее обед, и я вновь отказался. Нурия направилась в угол комнаты, где стояла маленькая электрическая плитка.
— Располагайтесь поудобнее, — сказала она, повернувшись ко мне спиной.
Я оглянулся вокруг, прикидывая, как это возможно сделать. Рабочий кабинет Нурии символизировал письменный стол в углу у балкона. Пишущая машинка «ундервуд», керосиновая лампа и полка с учебниками и словарями — вот все, что там было. Никаких семейных фотографий, только стена над столом вся увешана одинаковыми почтовыми открытками с изображением какого-то моста. Мне показалось, я его уже где-то видел, но не мог точно вспомнить где: то ли в Париже, то ли в Риме. Письменный стол содержался в поразительном, почти маниакальном порядке. Карандаши были идеально зачинены и сложены, бумаги и папки разобраны и выстроены в три ровных ряда. Повернувшись, я заметил, что Нурия молча наблюдает за мной с порога комнаты, как обычно смотрят на незнакомцев в метро или на улице. Она закурила сигарету и так и стояла, пряча лицо за клубами синеватого дыма. Я подумал, что, помимо ее воли, в Нурии были черты роковой женщины, из тех, какие когда-то воспламеняли Фермина, возникая в тумане какой-нибудь берлинской станции, словно в нимбе, в сиянии неонового света, и что, возможно, собственная красота ее раздражала.
