Наталья Рубанова - Короткометражные чувства
— Не бойтесь! — сказал отец чудо-ребенка. — Мертвые на самом деле не так страшны, какими могут на первый взгляд показаться! Мертвых бояться не надо; имеет смысл бояться живых! — он покачал головой. — Что, в сущности, сейчас перед вами? Мыслеформа. Всего лишь ваша собственная мыслеформа. Пусть вас не удивляет, что мне знакомо это слово. Поверьте, за столько времени можно научиться понимать не только это…
Мария немного расслабилась и вымученно улыбнулась:
— Здравствуйте…
— Так-то лучше. Вам, наверное, интересно знать, зачем мы здесь и почему наше семейство никак не оставит вас в покое?
— М-м-м… — Мария посмотрела на мыслеформу матери Моцарта, и ее передернуло: уж больно реальной та казалась.
— Сказать по правде, — продолжил Леопольд, — я вижу в вас неплохую жену для Вольфганга. Да-да, неплохую жену! Знаете, я всегда был против брака с Констанцей — впрочем, это вам должно быть известно по многочисленным биографиям моего сына, в которых, кстати сказать, так мало правды! Но скажу вам одно: Констанцу привлекали в Вольферле не столько его мужские, скажем так, достоинства, сколько то, что будущий муж вхож в высший свет и аристократы называют его «чудом Вены» да «несравненным и божественным музыкантом». На свадьбу он подарил этой стерве, помимо нескольких десятков золотых луидоров, платьев и колец, еще и роскошный дом с залом! Даже не получив моего благословения! Что самое неприятное — ее мамаша, грязная хабалка, до этого всего потребовала с Вольферла расписку! Впрочем, об этом тоже писали: ему надлежало жениться на Констанце в силу определенных причин или платить 300 гульденов ежегодно…
— Не забывай, что Констанца порвала эту бумажку, — вставила молчавшая до того Анна Мария.
— Не важно. Факт остается фактом! Он променял меня, нас — на паршивую девчонку! Бросил нас с Наннерль, стал жить своей жизнью! Как он смел?!
— А вам не кажется, — осмелела на последней фразе Мария, — что именно это вообще и нужно делать — жить своей жизнью? Глупо превращать ее в жертву — и не важно, во чье имя! Если бы ваш сын не сделал этого и если бы в какой-то момент он не бросил службу у Колоредо — простите, но в таком случае Моцарт просто не был бы Моцартом!
— Не идеализируйте! — поморщился Леопольд. — Это все басни. На самом деле, если бы не дурь, Вольфганг смог прожить еще немало лет и написать тысячи — слышите? Тысячи! — прекрасных произведений! Но он выбрал…
— Он сделал правильно, — перебила внезапно мужа Анна Мария. — Он сделал все правильно! За всю жизнь я не сказала тебе ни одного слова против. Но с колокольни стольких лет я стала видеть лучше тебя — тем более в какой-то мере я и старше тебя, потому что умерла раньше, чем преуспел в этом деле ты, Леопольд…
— Что? — он оторопел.
— Ничего, — спокойно и грустно продолжала Анна Мария. — Я умерла в ужасной комнате в Париже. Ты хотел славы для нашего сына. Денег, чтобы потешить собственные амбиции. Ты, конечно, не мог отпустить его тогда во Францию одного. Я же была принесена в жертву так называемому Искусству. Я жила — с марта по июнь — в чудесном городе в темной отвратительной квартирке с окнами на грязный двор. Я даже не могла вечерами вязать — настолько было темно, а на свете приходилось экономить… Когда же мы переехали на новое место в середине июня, мне стало плохо еще и физически, — мыслеформный голос Анны Марии срывался, дрожал. — Во всех этих ужасных биографиях только и пишут о том, какой у меня был прекрасный, мягкий характер и как легко… Так вот что я скажу: к черту. Уж на том-то свете я стану жить как хочу — с этой самой минуты! Надеюсь, вы слышите меня, Мария? — мать Моцарта повернулась к ней. — Это единственное, что мы можем сделать хорошего на том и на этом свете, поверьте! Жить так, как хотим…
Леопольд стоял с опущенной головой, а Анна Мария продолжала — казалось, она не говорила лет тысячу:
— У меня тогда поднялась температура. Знобило так, что кровать подо мной тряслась. Голова болела жутко. Потом охрипла. Еще подробности? Понос, да. Понос… Я не верила французским врачам и только через неделю согласилась пригласить знакомого немецкого лекаря — доктора Гайна. Через пару дней тот сказал Вольфгангу, что положение мое безнадежно: я была в коме. Вольфганг очень плакал: я умерла 3 июля 1778 года. В половине одиннадцатого, когда было уже темно.
Леопольд укоризненно посмотрел на жену и, достав из кармана камзола бумагу, развернул ее и начал читать:
«Дорогой папа!
Я должен сообщить Вам неприятную и печальную новость… Моя дорогая мама очень больна. Ей, как она привыкла, пустили кровь. Это было необходимо, так как ей после этого становилось лучше… Она очень слаба… Пусть будет то, что должно быть, потому что я знаю, что Бог делает, все на благо, если даже нам не всегда хорошо. Я верю в это, и никто меня не сможет переубедить в том, что ни доктор, ни какой-либо человек, ни горе, ни случай, никто не дает человеку жизнь и не сможет ее взять, один только Бог…»
— Так какого дьявола он не сказал мне это сразу? Написал в Зальцбург, что ты еще жива… а тебя на самом деле уже не было, Анна Мария… — с этими словами Леопольд опустился на колени и подполз к ногам жены. — Я так любил тебя… Прости…
— Я тоже любила тебя, Леопольд. Быть может, слишком сильно для того, чтобы оставить кусочек жизни для себя лично… Но я ни в чем не виню тебя. Как не должен ты винить и Вольфганга, и даже Констанцу. Он просто боялся. Хотел подготовить тебя к тому, что меня уже нет. А девочка? После роскошного дома, который стоил половину годового дохода Вольфганга, они переехали в дешевую квартирку. Жили скромно… Чтобы заработать, наш сын брался за все… И как тебе в голову пришло лишить его наследства? Неужели забыл, как сам остался без гроша в его годы? Впрочем… — Анна Мария странно улыбнулась, — все это в прошлом. Главное, теперь мы можем жить так, как мы хотим.
— Так, как мы хотим? — повторил за ней Леопольд, продолжая стоять на коленях.
— Да, — улыбнулась мать гения и помогла ему встать, а потом поцеловала в щеку.
Мария почувствовала, что этот поцелуй был бесподобно и безнадежно нежен — на земле таких не бывает.
ПОРНО — крепко, надежно, прочно, споро; бойко, шибко, скоро, прытко. И не порно (сильно) да задорно. Кони порно бегут.
Мария спала плохо. Ей снились странные сны: партитуры «Реквиема», залитые сгущенкой. Когда она проснулась оказалось, что ее пальцы сладкие. Подняв глаза вверх, Мария заметила Констанцу — та была молода, и если уж не очень красива, то прекрасно сложена и великолепно одета: длинное голубое платье с глубоким декольте подчеркивало фигуру.
— Hi! — сказала она.
— Hi! — ответила ей Мария, решившая уже ничему не удивляться.
Две женщины — живая и мертвая — смотрели друг в друга. Каждая — неосознанно — видела в другой соперницу. Каждая — неосознанно — тянулась к другой. Мария встала с кровати и, накинув на ночную рубашку халат, подошла к гостье.
— Ты действительно всего лишь моя мыслеформа? — спросила она Констанцу.
— Похоже, так, — улыбнулась Констанца. — И несмотря даже на это, свекр наговорил про меня кучу гадостей. Да, я знаю — они с дочерью до сих пор не могут меня терпеть — в любом качестве… Именно поэтому мы и не встречались с сестрицей Вольфганга в Зальцбурге, куда меня занесло под конец той жизни…
— По-моему, ты ошибаешься, — запинаясь, сказала Мария. — Анна Мария вчера сделала что-то совершенно особенное. Боюсь, что у мыслеформ не бывает таких поцелуев; мне кажется, я каждой своей клеточкой почуяла ее тепло. Она что-то такое сделала… и с Леопольдом… я не могу объяснить… Это — не-язык-земли! Самим своим присутствием…
— Я понимаю, — перебила ее Констанца. — Но ведь историю не перепишешь…
— Ты была счастлива? Ты была счастлива с Моцартом? — выпалила неожиданно для себя Мария.
Констанца поежилась и стала накручивать на указательный палец тончайший шарф:
— Собственно, не знаю, зачем тебе все это, да и нужно ли это мне самой… Весь этот «моцарт»… Странно, что тебя занимает прошлое — люди вашего времени обычно другие. Они торопятся. Зарабатывают деньги. Кладут их в банки. Ходят на презентации. Толкаются в час пик… Впрочем, если тебе интересно… Наш первенец, Раймунд, умер от колик на первом году. Третий, Иоганн — от удушья через месяц после появления на свет… Терезия и Анна-Мари также не успели пожить: последняя, бедняжка, скончалась через час после рождения. Выжили двое: Карл Томас и Вольфганг Амадей. Карл почти всю жизнь прожил в Италии, служил чиновником, немецкий знал не очень. Младший, родившийся за полгода до смерти Моцарта, ушел в музыку, но до отца «не дорос». Карл не был женат. Вольфганг тоже умер бездетным: на том род Моцартов и угас.
