Колин Джонсон - Новые рассказы Южных морей
Хенаре на год младше, а повадки — что и у старшего брата. Тоже в играх больше проявляются. Все кругом зовут Хенаре не иначе как «надувала». Какую бы игру ни затеяли, всегда Хенаре в выигрыше, всегда сжульничает, вокруг пальца обведет.
Например, играл с Марком в камешки, вдруг достает большой, с теннисный мяч, шарик и, конечно, выигрывает, все камешки Марка перекочевывают к нему. В этом что Джордж, что Хенаре одинаковы: честно играть они будто не умеют. Правда, Хенаре себя несколько реабилитировал, вернув Марку камешки, но ведь так он поступил только потому, что с ним все перестали водиться, а ему хотелось играть. Ну Марк, конечно, снова проиграл.
— Почему ты с ним играешь? — спросил как-то Джек сына.
— Потому что он мой друг!
— Но он тебя обманывает.
— Все равно, он мой друг. Он сказал, что скоро ему надоест играть в камешки и он мне даже свои отдаст. Вот. Друг он мне.
Таких мелких недостатков у детей Херемаиа хватало, и с ними можно еще как-то мириться, но было у них две черты, которые Джек не выносил: чрезмерное любопытство, из-за которого ребята могли взять без спроса любую вещь, и бесстыдство, с которым они отрицали потом свою вину.
Например, Джек как-то спросил, не знают ли они, куда пропал его велосипед. Он подозревал, что это их рук дело, но искренние улыбки, вздохи, слезы в нужный момент кого угодно убедили бы, что они не виновны. Да разве им в голову могла прийти такая мысль?!
— Мистер Симмонс, неужели вы на нас думаете? (Вздох.) А, мистер Симмонс? (В глазах притворный ужас.) Честное слово, не брали мы ваш велосипед!
(Руки клятвенно сложены на груди.) Провалиться нам на месте, если врем! (Тут уж можно и перекреститься.)
Им это так мастерски удавалось, прямо хоть в ладоши хлопай. Мимика, жесты, слезы — чего только не было в их обширном репертуаре. Они то закатывали глаза, то скорбно их опускали, выдавливали одну или две (в зависимости от серьезности обвинения) слезинки, вздыхали, всхлипывали, всплескивали руками, губы их дрожали, слезы, если нужно, катились градом. И все это представление устраивалось во имя Оправдания.
Разве мы могли взять ваш велосипед, мы же ходили в церковь. Как, сегодня не воскресенье? Ах, да, ну конечно, мы бегали на речку купаться. Но без велосипеда, спросите миссис Дэвидсон. Кто сказал, что она до понедельника уехала? Да, везет же некоторым! Ну, значит, кто-то другой видел. Должно быть, мистер Кейт. Честное слово. Всю дорогу пешком шли. Джимми даже хромал. Покажи мистеру Симмонсу, как ты поранил ногу. Видите? Стойте, стойте, мы и вправду видели у реки какого-то мальчишку с велосипедом вроде вашего. Ну конечно, Анни еще сказала: «Смотрите, а велосипед-то никак мистера Симмонса». Но мы сказали: «Да что ты! Не может этого быть: мистер Симмонс всегда прячет велосипед под замок, так что стащить его не могли». Жаль, конечно, что мы не дали тому парню хорошую взбучку, ведь вы наш лучший друг! Нет, мы его знать не знаем. И раньше никогда не видели. Вот наглое ворье!
Но на этот раз, несмотря на убедительность Оправдания, опасения Джека Симмонса подтвердились. Он сходил на реку и нашел там свой велосипед, а то, что Джордж ехал на нем, подтвердил очевидец.
И снова все шестеро стоят перед ним.
— Ну как же, мы сразу сказали, что взяли велосипед! Разве не так?! Что уж мы, глухие и не слышим, что говорим? Нас шестеро, мистер Симмонс, а не слышали только вы. Неужели б мы соврали? Вы же наш друг. Что вы, что вы, мы его не крали! В жизни ничего не воровали. Вы сами говорили, чтобы мы брали велосипед, когда нужно. Сами же говорили! Мы все слышали! Нам было нужно — мы и взяли, разве это воровство? Мы больше не будем. Провалиться нам на месте, если врем. А все из-за того, что Джимми ногу поранил. Да не ту суешь, дурак! Он упал, мы уж думали, что совсем сломал. Потому и взяли ваш велосипед. Это была крайняя необходимость, а вы сами говорили, чтобы в случае крайней необходимости мы брали ваш велосипед. Еще хорошо, что взяли его мы, а то бы утащили какие-нибудь воры. Ведь вы его у забора оставили, вот Анни и говорит: «Возьмем-ка велосипед мы, пока до него воры не добрались». Мы и взяли. Разве это плохо?
У маори принято брать без спроса чужие вещи: все мое — твое, все твое — мое, и Джек Симмонс об этом знал. Но ведь они живут не в своей общине, а в городе. Правда, земля, на которой поселились Симмонсы, со временем могла бы достаться детям Херемаиа, но все обернулось иначе. И теперь он, Джек Симмонс, здесь хозяин, это его дом, здесь живет его семья. И чем скорее соседи это поймут, тем лучше. Старым порядкам пришел конец.
Джек Симмонс слышит, как хлопает калитка из проволочной сетки. Он торопливо допивает чай. Нашествие начинается. Он выглядывает в окно кухни: нет, пока еще не нашествие, пока только одна Катарина. Вон бежит по тропинке, перелезает через забор. Джек построил его три года назад. И подумать только, ребятишки Херемаиа тогда сами помогали ему. Стыда у них нет!
Джек Симмонс улыбается. Забор-то стоит, а что толку! От этих бесенят не отгородишься. Не мытьем, так катаньем свое возьмут, сквозь игольное ушко пролезут. И Симмонсам пришлось смириться.
В дверь стучат.
— Входи, Катарина, — кричит Джек.
Дверь распахивается, и влетает Катарина.
— Ух, — никак не может отдышаться она, — бежала к вам со всех ног, запыхалась.
— Ты где пропадаешь? — спрашивает Марк.
— И правда, где? — подхватывает Энн. — Ты у нас уже сто лет не была.
— Пришлось дома сидеть. На маму опять нашло, — отвечает Катарина. — Она так рассердилась, когда мы вернулись. Я вырвалась всего на минуточку, если мама узнает, мне попадет.
Марк и Энн переглядываются. На миссис Херемаиа опять нашло…
— Слушайте-ка, — не умолкает Катарина, — а пирожки у вас еще есть? Я за этим и пришла. Ведь после пикника осталось немножко?
— Нет, Катарина, не осталось, — отвечает Джек.
— Осталось, осталось! — кричат Марк и Энн.
— Я так и знала, — Катарина довольно фыркает. — Зачем вы меня обманываете, мистер Симмонс? Марк и Энн — ребята добрые. Делиться так делиться, чтобы всем досталось.
Катарина радостно хихикает. У нее прямо глаза разгораются при виде пирожков, которые принесла Энн.
— Вот это да! А самим-то хватило? И печенье мне? Вот это да!.. Ну, я побежала, ладно? Отнесу домой, угощу Джимми. Он болеет. Гриппом, кажется. Может, поэтому на маму и нашло. Джорджу тоже дам, и Хенаре, и Анни, и Томми тоже. Делиться так делиться, чтобы всем досталось.
— Подожди-ка, — останавливает ее Салли, — сейчас дам тебе коробку.
— Ничего, и так сойдет, в подоле донесу. И вот увидите, со всеми поделюсь. Ну, я побежала. А вы хорошо съездили, да? Эх, мне бы с вами. Энн, я тебя завтра крикну, когда в школу пойду. Ой, Джимми болеет, на маму нашло! Ладно, пока. Смотри, Энн, завтра не проспи. — И ее уже нет, словно ветром сдуло.
— Ну и ну, — смеется Салли, — что за ребенок. Наш пострел везде поспел.
— Это ты ее приваживаешь, — ворчит Джек, — пирожками да печеньем. Она только за этим приходит. Каждое воскресенье, ни разу не пропустила. Жаль, что я раньше это не пресек.
— Но ведь не пресек же, — Салли улыбается. — А что, Катарина мне нравится. Она по-своему очень милая.
Милая? Джек подумал, что эпитет этот меньше всего подходит к кому-либо из детей Херемаиа. Впрочем, в них много забавного, и долго сердиться на них нельзя. С ними как-то веселее, это нужно признать, независимо от того, любишь их или нет, а ведь Джек к ним не питал неприязни. Вот Катарина, например, любого рассмешит. Братья и сестры ласково называли ее Куколкой — уж больно она неказистая. И тем не менее Салли она очаровала с первого дня. Тогда в дверь постучали, Джек открыл, и перед ним предстала Катарина, этот сияющий гадкий утенок.
— Меня зовут Катарина Макарете Эрихапети Херемаиа, — шепотом представилась она. Взмахнула ресницами и хихикнула. — Но вы можете звать меня просто Куколкой.
Эта маленькая лазутчица клана Херемаиа обошла весь дом как хозяйка. Закончив осмотр, подошла к окну и как ни в чем не бывало сунула два пальца в рот и пронзительно свистнула. Тут и остальные налетели. За три года их ни разу не выставили за дверь. А Катарина приходила к Симмонсам, как к себе домой. Ей все прощали, кроме любопытства, которое всякого из себя выведет, и привычки брать все без спроса. Настоящая сорока-воровка. Ей нравилось все блестящее: серьги, бусы, флакончики духов, голубые глаза куклы Энн, монеты. Но Салли быстро нашла выход: если что-то пропадало, она просто не пускала Катарину в дом, пока пропажа не находилась. А девочка обожала Салли и всегда возвращала блестящие побрякушки. Что же касается денег, то в доме взяли за правило — не оставлять мелочь на столе при Катарине.
Анни, сестренка Катарины, тоже девочка занятная. Первая болтушка в семье. Если она начинала говорить, остановить ее было невозможно. Она щебетала так быстро, что сразу не сообразишь, где кончается одно слово и начинается другое. Если Анни во дворе, то лучше не выходить, иначе заговорит до смерти. Братья и сестра постоянно ругали ее за это.
