Андрей Курков - Тонкая математика страсти (сборник)
Потом в авиакассах на площади Победы купил билет до Питера. И вот уже четвертое ноября. Дождь. Аэропорт Борисполь. Толпа встречающих и совсем немного отъезжающих или, если быть точнее, – отлетающих.
Перед Виктором в маленькой очереди на регистрацию стояла симпатичная миниатюрная курносая девушка. Ей помог поднести вещи какой-то парень, но потом он ушел, и теперь она потихоньку передвигала впереди себя рюкзак и две большие сумки. От ее русых, пшеничных волос доносился сладкий аромат, и Виктора тянуло наклониться вперед и чуть ли не дотронуться до них кончиком носа. Что-то сумашедшее было в этом запахе, он завораживал Виктора. Но вот, получив посадочный талон, девушка пошла на второй этаж уже налегке, без багажа.
– Для курящих или для некурящих? – пытливо уставилась на Виктора женщина за стойкой регистрации.
– Для некурящих… – ответил Виктор.
Принтер регистрационного компьютера выплюнул картонку посадочного талона. Женщина передала его Виктору. Потом бросила взгляд на конвейерные весы для багажа.
– А вы?… – она чуть растерялась, словно забыла нужное слово.
Виктор понял, что она имеет в виду, и поднял над стойкой спортивную сумку, в которой лежали Ленкины вещи.
– С собой можно?
Женщина кивнула.
Пройдя паспортный контроль и подождав еще минут пятнадцать, он уже уселся на свое «шестое-а» место в полупустом самолете. Та курносая с пшеничными волосами девушка сидела за ним, и это немного расстроило Виктора.
Когда самолет вырулил на взлетную полосу, Виктор оглянулся и насчитал в самолете всего двенадцать пассажиров. Так, считая, он задержал свой взгляд на девушке с пшеничными волосами.
«Что это со мной?» – подумал недовольно Виктор, устраиваясь в кресле и застегивая ремень безопасности.
Самолет уже набрал высоту, и за это время капитан корабля сухо проинформировал о высоте полета, о температуре за бортом… Погасла надпись «пристегнуть ремни», и Виктор ощутил свободу и одновременно продолжающуюся напряженность, какую-то необъяснимую нервозность. Его что-то волновало, и все время сама шея пыталась развернуть голову на сто восемьдесят градусов, чтобы перед глазами оказалась эта миниатюрная курносая девушка.
«Ну что со мной такое?» – подумал, огорчительно прищелкнув языком Виктор.
И вдруг встал, пересел на кресло рядом с этой девушкой.
– Извините, – сказал он. – Я только хотел у вас спросить…
Она посмотрела на него удивленно, но нежно, и это добавило ему смелости.
– Тот парень, что вас провожал… он кто вам?
– Брат, – ответила девушка, и в ее взгляде мелькнула искорка любопытства. Она, видимо, ждала продолжения, еще каких-то вопросов, но Виктор внезапно замолчал, сидя рядом с ней, но глядя вперед.
На душе у него стало удивительно спокойно. Он сам себе улыбнулся.
По проходу между рядами к ним приблизилась стюардесса с тележкой, на которой стояли пластмассовые чашечки, кофейник и чайник-термос.
– Вам кофе или чай? – спросила она.
– Кофе, – сказал Виктор.
– А вам? – Стюардесса улыбнулась девушке с пшеничными волосами.
– Тоже кофе, – сказала мягко девушка, но уже каким-то другим, до боли знакомым голосом.
Виктор повернулся к ней и обомлел – рядом с ним сидела Ленка…
Он хотел было что-то сказать, но словно слова застряли в горле. Он смотрел на нее и глотал слюну.
Наконец, когда стюардесса уже покатила свою тележку дальше по проходу, Виктор почувствовал облегчение.
– Ленка? Это ты? – спросил он.
– Сейчас да… – ответила Ленка.
Еще какое-то время ушло у Виктора на осмысливание ситуации. Он то задумчиво опускал взгляд, то снова поднимал его поспешно, словно проверяя – сидит ли еще рядом с ним она, Ленка Завьялова. Ленка сидела и спокойно смотрела на него. Ее глаза были настолько живыми и влажными, словно именно в глазах она накапливала все свои чувства, всю свою тоску и радость.
– У меня там в сумке твой любимый свитер… с мишкой… – проговорил Виктор.
Она кивнула.
По проходу стюардесса снова толкала тележку, только теперь уже в обратном направлении. Она остановилась возле Виктора.
– Еще кофе? – спросила.
– Да. – Виктор поднял свою чашечку, и пока стюардесса наполняла ее из кофейника, обернулся к Ленке и спросил ее: – Ты еще будешь?
Она кивнула.
– И ей, пожалуйста, – сказал Виктор.
Стюардесса посмотрела на сиденье рядом с Виктором и перевела на него несколько удивленный взгляд.
– Она вышла? – спросила стюардесса, кивнув в сторону хвоста, где находились туалеты.
Виктор еще раз посмотрел на Лену. Лена хитровато улыбнулась и пожала плечиками.
– Она меня не видит, – сказала она.
Виктор снова посмотрел на застывшую над ним стюардессу.
– Давайте, я ей налью… – сказала стюардесса. – Но ведь остынет…
Виктор протянул ей чашечку Ленки и потом поставил ее, уже наполненную, на откидной столик.
Стюардесса ушла. Виктор смотрел на Лену, она смотрела на Виктора. И они молчали.
– А почему она тебя не увидела? – наконец спросил он.
Лена улыбнулась.
– В следующий раз она и тебя не увидит… – негромко произнесла она.
– Почему?
– Для нее нас здесь уже не будет. Настоящая любовь очень похожа на смерть – ты видишь только того, кого любишь, и тебя видит только тот, кто любит тебя… Для остальных тебя больше нет, ты больше не существуешь, – произнесла Лена.
Они сидели, смотрели друг на друга. Виктор положил свою ладонь на Ленкину руку и ощутил ее тепло.
По проходу снова шла стюардесса. Когда она поравнялась с ними, Виктор то ли из желания проверить слова Ленки, то ли из озорства достаточно громко спросил: «А какая сейчас температура за бортом?»
Но стюардесса прошла мимо, даже не обернувшись.
– Она не слышит тебя, – сказала Ленка. – А за бортом сейчас минус пятьдесят. Достань сумку с моим свитером. Нам пора.
С точки зрения травы
Новый, двухтысячный год пришелся на новолуние.
Баба Оля сидела на табуретке перед абрикосовым деревом, держа в рукавице громко тикающий будильник. Ствол дерева был укутан в мужнины одежды, чтобы от мороза не лопнул. Понаблюдав за медленным движением стрелок будильника, она завела его на полночь и опустила на ровный, покрытый коркой снег. Налетел морозный ветерок, и застучали по-картонному друг о дружку таранки, густо свисавшие с голых ветвей абрикоса. «Кто же это мне их во двор подбросил?» – думала баба Оля, глядя на свое новогоднее дерево.
Эпиграф вместо эпилога
С точки зрения травы все хорошее начинается весною и заканчивается осенью, как раз перед снегом.
На село Липовка, что недалеко от Киева, опустился ветреный вечер. Его ветреность была очень кстати – почти в каждом дворе горели костры, в которые, как в топку, крестьяне бросали уже высохшие опавшие листья, обрезанные ветки деревьев, всякий мусор, способный превратиться в дым и немного золы. Ветер смешивал дымы от разных костров в единую вечернюю дымку, которая, в конце концов, уносилась во все еще колхозное поле, начинавшееся сразу за огородом бабы Оли.
Дым, растворенный в воздухе этого вечера, пахнул глубокой осенью. Старик-сосед, бросив в свой костер очередную охапку листьев, воткнул вилы в землю, вдохнул прохладного дымного воздуха и, оцарапав им горло, кашлянул.
Старик-сосед задумался, сосредоточенно шевеля во рту языком. Он пытался определить вкус дыма. Что-то было в этом вкусе более близкое ему, чем обычный дым осеннего костра. Но что? Он покачал головой, посмотрел на вновь вспыхнувшее пламя, снова взял в руки вилы и пошел не спеша к ополовиненной куче листьев. Должно быть, треть всех листьев упала с грецких орехов, росших за домом. Он еще не сжигал их, но уже предвкушал, как очень скоро изменится вкус дыма. Ведь ореховые листья горят вкуснее.
Где-то горели другие костры, и другие крестьяне принюхивались к вечерней дымке. Кому-то показалось, что дым пахнет солью и копченым. Но они продолжали сжигать свой мусор. Все село жгло листья. А баба Оля сжигала мужа.
Эта история, как и все хорошее с точки зрения травы, началась весной. Правда, было это лет тридцать назад. Именно тогда в этом же дворе, где сейчас горел соленый костер, три дня праздновали свадьбу Оли и Федора. Три дня пили и ели, танцевали под гармонь, падали за сараем поспать. Три дня буйного праздника, а за ними пошла жизнь. Не лучше и не хуже, чем у других.
Федор был мужиком жилистым. Несмотря на свою худобу, он без устали часами мог колоть дрова, заготавливая будущее зимнее тепло. Мог без единой царапины выйти из пьяной драки с цыганами, которые то и дело приезжали в село продать какие-то вещи, видать, ворованные. Продав, они пили и приглашали пить своих постоянных покупателей, одним из которых и был Федор. Ну а напившись, начинали спорить о цене проданных-купленных вещей. Тут уж, конечно, без драки обойтись не могло, хотя цена всегда была низкая, уступчивая и доступная всякому карману. Если в кармане не было денег – у них можно было просто обменять товар на самогон или казенку.
