Джозеф Хеллер - Поправка за поправкой
За изгибом тропинки показались велосипедисты. Эстер и Энди на шаг отступили к озеру, подождали, пока шорох покрышек пронесется за их спинами и затеряется в шелесте палой листвы.
— У тебя вид человека, который что-то задумал, — сказала Эстер, пока они пересекали, направляясь к парку, Коламбас-Серкл.
Энди объяснил ей, что именно, и она приняла новость без удивления. Последовало долгое молчание, а когда Эстер наконец открыла рот, то заговорила о музыке Дебюсси. Энди с таким нетерпением ждал ее ответа, что не сразу понял, о чем она говорит, а поняв, едва не расхохотался, потому что Эстер осталась такой же, какой была, и потому что поверил — все будет хорошо.
— Значит, ты возвращаешься на работу? — спросила она теперь.
Он кивнул.
— На ту же?
— Да, — ответил он. — На ту же.
Работа была препаршивая, и он это знал. Ты лезешь из кожи вон и в один прекрасный день понимаешь, что зря расходуешь время, не делая просто-напросто ничего. Тебе хотелось сделать столь многое, да и сейчас еще хочется, но ты ясно понимаешь, что не сделал ни того ни этого и никогда не сделаешь, и от таких мыслей охватывает отчаяние, ты начинаешь паниковать. Ты видишь, как огромен мир, понимаешь, как ограниченны твои возможности, понимаешь, что все тебя окружающее в конце концов пойдет прахом, и томишься желанием сделать что-нибудь поскорее, пока еще не слишком поздно. У тебя была работа и была женщина. Донимала тебя, разумеется, работа, на которой ты вынужден был писать статьи, хотя тебе следовало писать пьесы, однако избавиться от нее ты не мог, потому что она давала тебе кусок хлеба и бокал вина, вот ты и избавился от женщины. А потом, подведя итоги, понял, что ничего не выиграл, зато потерял очень многое.
— Смотри, — сказала Эстер. Она легко стукнула его веткой по руке и указала на озеро. — Там рыбу удят.
На берегу у самой воды вырастал из земли большой валун, а за ним вдавалась в озеро короткая и плоская коса. Несколько мальчиков стояли на ней у воды, поводя в ожидании поклевки самодельными удочками. За их спинами расположилась парочка мамаш, любовно присматривавших за детьми, а по другую сторону косы двое влюбленных щелкали, смеясь, затвором дешевенькой фотокамеры.
— Хочешь, спустимся, посмотрим?
Эстер кивнула. Они оставили дорожку, сошли на косу, к мальчикам. Самый маленький из них, одетый в матроску, выхватил из воды крошечную рыбку, не без труда снял ее ручонками с крючка. Рыбка вывернулась из его пальцев, упала в грязь, захлопала по ней хвостом, издавая влажные шлепки. Мальчик подскочил к ней, сгреб ладошкой с земли и опустил в жестянку. Прочие рыболовы восхищенно наблюдали за ним. Он гордыми, очень точными движениями насадил на крючок новую наживку и вернулся к воде. Рыбка так и продолжала биться в жестянке.
— Пойдем, — сказала Эстер и, отвернувшись от воды, начала подниматься по узкой тропке. — Жалко рыбешку. Я сегодня всех жалею.
Энди взял ее под руку, помог подняться на дорожку.
— Не хочешь на лодке покататься?
Она покачала головой:
— Мне сегодня что-то не по себе. Это не из-за встречи с тобой. Ты же знаешь, со мной такое случается время от времени.
Они шли по дорожке, а когда косу и мальчиков заслонили деревья, опустились на скамью. Эстер молчала, задумчиво глядя на озеро. Энди искоса посматривал на нее, на ее лицо, на темные печальные глаза. Хорошо было снова оказаться рядом с ней, так хорошо, что он и забыл на миг: она еще ничего ему не ответила.
Она медленно отвернулась от воды.
— Ты сколько времени пробыл за городом?
— С неделю, — ответил он.
— Я думала, ты там надолго задержишься.
— Да я и собирался. Но через неделю заскучал и вернулся. Я же знал: много времени переезд у тебя не отнимет. Трудно было подыскать квартиру?
— Нет, — ответила она. — За два дня управилась.
Эстер водила веткой по пыли под скамейкой, вглядываясь в получавшийся у нее грубый рисунок.
— Перед отъездом я все прибрала в квартире, — вдруг с гордостью сообщила она. — Там ведь чисто было, правда?
— Да, — подтвердил он, — очень.
— И вещей никаких не оставила. Прошлась по квартире с пылесосом, подбирая все, что принадлежало мне, даже зубную щетку и ту не забыла. Ничего не оставила, так?
— Ничего. Ни одной вещи.
Квартира, когда он вернулся в город, и вправду блистала чистотой. За несколько прошедших после уборки дней кое-где успела осесть пыль, зато все было аккуратно расставлено по местам. Линолеум прихожей, плитки ванной комнаты, раковины, ванна — все было отскоблено дочиста, однако, укладываясь спать и взбивая подушки, он обнаружил под одной из них маленькую расческу, которую Эстер вечно теряла. Говорить ей о расческе сейчас он не стал. Она была так довольна тем, что сделала все как следует, а расческа ровно никакого значения не имела.
Эстер медленно повернулась к нему.
— В глупом мире мы с тобой живем, правда? — безрадостно спросила она.
— Да, — согласился Энди. — В очень глупом.
Несколько минут они молчали. Потом Эстер порывисто встала и без всякого удовольствия огляделась по сторонам.
— Свежий воздух явно переоценивают, — сказала она. — Пойдем куда-нибудь.
— Хорошо, — согласился Энди. Он тоже встал, застегнул пальто. Солнце блекло, скользя по небу, предвечерние часы принесли с собой все усиливавшийся ветер. — Куда?
— Не знаю. Отыщем какой-нибудь бар и выпьем вина.
Энди кивнул нахмурившись. Пили они оба помногу, но никогда сверх меры и только по вечерам. Он взял Эстер под руку, и они направились к выходу из парка.
— Ты теперь и днем выпиваешь?
— Обычно нет. Просто сейчас мне захотелось вина. Настроение требует. В этом же нет ничего страшного, правда?
— Конечно, — согласился он. — Ничего.
Бар они нашли на Коламбас-авеню. Кроме бармена, маленького, высохшего человечка, сидевшего с газетой на высоком табурете за стойкой, там никого не было. Когда они вошли, бармен поднял глаза и проводил их взглядом до кабинки, в которой они уселись. А затем неохотно слез с табурета и подошел. Он стоял у столика с нарочито пустым лицом, не произнося ни слова, острые глазки его внимательно изучали обоих.
— Что будешь? — спросила у Энди Эстер. — Вино годится?
— Конечно, — ответил он. — В самый раз.
— Сладкое, сухое?
— На твой вкус.
— А как насчет портвейна? Портвейн подойдет?
Он кивнул. Эстер повернулась к бармену:
— Два портвейна. Только забудьте о рюмочках. Налейте два бокала и принесите две содовых — сразу, чтобы нам было чем заняться, кроме курения.
Она умолкла. Бармен постоял еще немного у столика и, поняв, что Эстер ничего больше не скажет, отошел. Эстер откинулась назад, вздохнула, потом сняла пальто. Ее маленькие плечи точно вписались в угол кабинки. Тонкие пальцы Эстер уже нащупали рядом с пепельницей спичечную книжечку. Энди раскурил две сигареты, протянул одну ей. Она покачала головой, опустила сигарету в пепельницу. Но миг спустя взяла ее.
— Ну так что? — спросил Энди, прождав несколько минут. Теперь книжечка была у него, он смотрел на свой большой палец, прорывавший ногтем ее бумажную заклейку.
— Тебе трудно было найти меня?
Он покачал головой:
— Нет. Просто порасспросил кое-кого.
Эстер печально смотрела на него.
— Все так запуталось, верно? — произнесла она.
— Да. Очень.
— Я говорю о вещах самых простых, очевидных и ясных, которым вообще запутываться не положено. А у нас из них какой-то клубок пряжи получился, ведь так?
— Так, — согласился он. — Получился.
— И теперь ты хочешь, чтобы я вернулась. — Она подождала его кивка. — Зачем тебе это?
Энди откинулся на спинку скамейки, смущенно пожал плечами.
— Ты же знаешь меня, — сказал он. — И знаешь, зачем мне это, правда?
— Знаю. Но хочу услышать это от тебя.
Он снова пожал плечами, неловко поерзал.
— Думаю, причина тут в пустоте моей жизни, — сказал он. — Стыд, пустота, разочарование, отчаяние. Весь тезаурус. Эти штуки накапливаются, пока не получится большая куча. Тебе хочется участвовать в чем-то значительном. Дотянуться до чего-то вечного, ухватить это. Но ты не получаешь ничего, совсем ничего. Тебе это не по силам, и ты начинаешь чувствовать: нужно что-то сделать.
— И потому ты избавился от меня, — сказала она и торопливо добавила: — Я тебя не виню.
— Я знаю, — сказал он. — Ты никогда никого ни в чем не винишь.
Эстер снова улыбнулась. Сейчас она выглядела еще более бледной, несчастной, маленькой, растерянной, и ему захотелось склониться над столом, обнять ее и уверить, что все у них было хорошо. Однако он лишь вертел в руке спички и ждал.
— Какой поганый мир, — вздохнула она. — Поганый и зловонный.
