Кейт Уотерхаус - Конторские будни
Тот ли это швейцар, который поймал его несколько дней назад на третьем этаже, дядюшка ли Тельмы из Архивного сектора или какой-нибудь другой воин из армии взаимозаменяемых одноруких стражей, бродящих по «Альбиону», Грайс размышлять не стал. Сиганув со своего эмалированного насеста прямо к двери — при воспоминании об этом его потом всегда поражала собственная ловкость, — он оказался за спиной у шагнувшего вперед швейцара и помчался по узкому коридору. На его счастье дверь лифта оказалась открытой. Однако даже панический ужас не помешал ему составлять на бегу оправдательную историю, из коей явствовало, что он сидел себе спокойно в «Лакомщике», когда к нему неожиданно подошла Тельма и предложила показать поворотный механизм, который он очень хотел посмотреть, так как интересуется техникой с детства; а про запретные зоны и лифты ему решительно ничего не известно,
Глава двенадцатая
Повинуясь инстинктивному желанию затеряться в толпе служащих, Грайс поднялся к себе на восьмой этаж. Но никакой толпы он там не обнаружил. Видимо, его сослуживцы решили, что, раз мебели все еще нет, обеденный перерыв можно считать естественным завершением рабочей недели.
Плохо, что ему не удалось притаиться среди сослуживцев, но уход Пам он воспринял особенно болезненно. В случае каких-нибудь осложнений она была бы неоценимым союзником, А кроме того, он многое хотел ей рассказать. Да и с точки зрения их личных отношений она поступила по-свински, не дождавшись его: они ведь хотели сходить в кино, и сегодня как раз подвернулся удобный случай.
Торчать на потеху оперхозяйствснникам одному в отделе было глупо. Ему, конечно, хотелось узнать, чем кончился допрос Тельмы возле конференц-зала (если швейцар не отвел ее к своему начальству), но было неизвестно, когда она вернется и вернется ли вообще. Ее ведь запросто могли уволить. Да его и самого-то могли уволить. Ему вовсе не хотелось, чтобы такая угроза висела над его головой до понедельника, но и болтаться тут без всякого дела в ожидании приговора тоже не хотелось. Эх, зря он не посмотрел, когда наткнулся на внутриальбионский справочник, какое выходное пособие выплачивают здесь увольняемым служащим.
В автобусе, по дороге к Лондонскому мосту, Грайс попытался придумать, чем он объяснит жене свое неожиданно раннее возвращение. Если ему удастся убедить ее, что его отправили домой из-за намеченной на понедельник или, скажем, вторник сверхурочной работы, мечта о походе с Пам в ресторан обретет вполне реальные черты. Но он как-то ни на чем не мог сосредоточиться, голова у него шла кругом. В каждом втором прохожем он узнавал то министра из альбионского конференц-зала, то министра внутренних дел, а то и вовсе премьера. Тротуары вокруг просто кишели однорукими швейцарами, особенно когда автобус останавливался у светофоров. Кондуктор напомнил ему Мохаммеда Али, женщина на заднем сиденье — певицу Джоан Баэз. Возле какого-то винного бара ему примерещились Пам и Сидз; полисмен-регулировщик был похож на Копланда, но, слегка повернувшись, превратился в актера Мервина Джонса; а когда автобус подъехал к Лондонскому мосту, Грайс увидел миссис Рашман и Хакима, шагавших в сторону фабричного заречья. Про этих-то, правда, Грайс мог бы поклясться на целой стопе Библий, что это именно они.
А впрочем, вздор. Миссис Рашман не завтра, так послезавтра уезжала в свадебное путешествие, и у нее, конечно, были дела поважней, чем прогулки с Хакимом по улицам, не говоря уж о том, что Хаким в это время нежился на солнечном пляже в Альгарве. Нет, открытки от него сослуживцы пока не получили, но, может быть, в «Альбионе» и не принято присылать из отпуска открытки. (Жаль, если так. На его прежних службах, приклеенные к окнам и архивным шкафам, они очень украшали контору. Без них контора как бы и конторой-то не была.)
Но когда автобус, задержавшийся на мосту из-за медленно ползущей перед ним пивной автоцистерны, свернул к вокзалу, Грайс опять увидел миссис Рашман с Хакимом. А если это были не они, то, значит, их двойники. Что ж, такое, как он знал, случается в больших городах.
На вокзале, предъявив сезонный билет перонному президенту одной из каких-то малых республик, Грайс прочитал объявление, что поезда задерживаются из-за испортившегося в Нью-Кроссе семафора — объявление было написано мелом на черной доске, — и решил, что ему обязательно надо выпить. Вообще-то он не считал себя большим любителем спиртного, а днем не пил почти никогда, но в последнее время, если признаться откровенно, почувствовал вкус к сухому вину. Да-да, стаканчик холодного белого вина наверняка успокоил бы его, а любой паб, как он был уверен, мог предоставить ему такое успокоение. Да и перекусить, пожалуй, не мешало, тем более что Тельма увела его от несъеденного обеда.
Он без труда отыскал уютный старомодный паб ярдах в ста примерно от вокзала, а рулет с яйцом, который ему там дали, был, к его удивлению, вовсе не похож на заплесневевший мячик для гольфа. Да и вино оказалось хорошо охлажденным, и отпускали его не наперстками, как в других пабах, а вполне приличными порциями. Грайс почувствовал себя гораздо лучше. Посетитель, стоявший по ту сторону круговой стойки, смутно напомнил ему какого-то известного человека, но он решил не вспоминать, кого именно.
Ну а все-таки — на кого же он был похож? Кажется, на актера детективных телевизионных фильмов — то ли Джефсона, то ли Джепсона, что-то в этом роде, но он давно уже не появлялся на телеэкранах, наверно, вышел из моды. Джефферсон? Нет, пожалуй, не Джефферсон.
Пока Грайс пытался вспомнить фамилию полузнакомого незнакомца, а потом уговаривал себя не думать о нем, тот смотрел на него с тем же обеспокоенным, даже мучительным недоумением, какое отражалось, по-видимому, и на его собственном лице. Но через несколько секунд лицо незнакомца разгладилось — он явно вспомнил. Прихватив свою пивную кружку, он отправился вокруг стойки к Грайсу.
— Давненько же мы не виделись, — подойдя поближе, приветливо проговорил Джефсон-Джепсон-Джефферсон.
— Давненько, — эхом отозвался Грайс. И сразу же вспомнил, что виделись они всего месяц назад: лица людей он запоминал навсегда. Ну конечно же! Парслоу, его собрат по несчастью из «Комформа». Ихбыло четверо, славных мушкетеров, уволенных в один день
Но он явно походил на того актера-детективщика. Странно, что, пока они вместе работали, Грайс этого не замечал.
— Поразительно, — сказал Парслоу, — встречаешь человека, которого ты знал бог весть сколько времени, и не можешь вспомнить, кто он такой.
— А это потому, что он вырван из привычной обстановки, — объяснил Грайс.
Парслоу согласился и подкрепил Грайсову теорию примером, рассказав, как он встретил на остановке автобуса своего молочника и даже дал ему прикурить, а вспомнил, что это молочник, только когда они расстались.
— И могу поспорить, что он вас тоже не узнал, — авторитетно сказал Грайс.
Бывшие сослуживцы принялись оживленно болтать и между прочим объяснили друг другу, каким ветром их сюда занесло, Парслоу, по его словам, протирал штаны за грехи свои в объединении «Экспорт» — «может, видели, этакая новомодная стекляшка чуть ли не до неба на Боро-Хай-стрит?» — и ходил в этот паб, когда ему приедались деликатесы их служебной столовой. Ах да, его же считали выпивохой, припомнил Грайс, вот почему он, видимо, и попал под сокращение.
Два других мушкетера-сокращенца тоже времени даром не теряли: один пристроился в муниципалитет — ему наверняка помог влиятельный тесть — и теперь, конечно, будет ошиваться там до выхода на пенсию, а второй, как слышал Парслоу, не побоялся сделать решительный шаг и то ли уже уехал, то ли вот-вот уедет в Новую Зеландию.
Грайс не собирался пить второй, а тем более третий бокал вина, но Парслоу уже осушил свою полупинтовую кружку пива, и теперь от двух дополнительных бокалов деться им было некуда: после того как один из них закажет выпивку, другому обязательно придется ответить тем же. Так что обед у Грайса получится довольно запьянцовский. А почему, собственно, он не может отдохнуть и поразвлечься?
— Скажите, — начал Грайс, когда барменша налила им по его заказу два бокала вина и Парслоу ввернул, что сегодня он еще не прикладывался, — как у вас вышло с вашим планом открыть магазин «Умелые руки» или что-то в этом роде? — Он превосходно помнил, что именно «Умелые руки», ведь Парслоу, когда его предупредили об увольнении, говорил практически только про свой будущий магазин и до смерти надоел всем сослуживцам. «Комформу» его междугородные телефонные разговоры обошлись недешево: он без конца звонил торговцам древесиной, считая, наверно, что им доставляет удовольствие обсуждать неизвестно с кем цены на свой товар.
— Так ведь мир-то, знаете ли, оскудел нынче древесиной, — шутливо ответил Парслоу. — А если без шуток, то ничего у меня не вышло. Найдешь подходящее помещение — надо получить разрешение на перепланировку дома, а это минимум полгода; или местные власти собираются реконструировать район, так что зайдите, мол, годочков через десять. А в довершение ко всему, банк отказался выдать мне обещанную… ну, или почти обещанную ссуду, им ведь нет никакого дела до мелких предпринимателей, они даже и думать о них не желают. Короче, не получилось. Да и черт бы с ним!
