Николай Камбулов - Ракетный гром
— Никодим Афанасьевич, я не профессор, а председатель колхоза.
— Околицын, Матвей Сидорович?.. Чго-то не узнаю. Подойди поближе... A-а, не Околицын... Чего надо, спрашивай. — Горбылев с трудом вытащил из-под одеяла руку, погладил бороду. — Спрашивай.
Дроздов, заложив руки за спину, смотрел в окно. Водолазову это не понравилось: будто больной не интересует его. Ему стало жалко старика. Наклоняясь к Горбылеву, он сказал:
— Куриного бульончику хотите?
— Стопку зверобойки... одну стопку, чтоб чуть-чуть зашумело. Доктор говорит: нельзя... Он еще надеется. А я говорю: шабаш, кончилась .моя дорога...
— Что болит? — спросил Водолазов.
— Привезли в больницу... Вон она какая, больница-то, первый раз попал... И действительно, больно тут, колют живого, шлангом в рот тычут. Противно. Машинкой брюхо просвечивают... По-научному в гроб кладут. — Опять его губы вздернулись. — Больница... Устал, силушка уходит... Боль-ни-ца... — Глаза его закрылись, и Водолазову показалось, что старик сейчас умрет и он не успеет спросить о Лохматом кургане. Водолазов заторопился:
— Никодим Афанасьевич... Слышите ли вы меня?
— Сказывай... сказывай...
— В поле, там, за городом, есть курган... Лохматый курган. Говорят, под ним река течет. Припомните, может, слышали?
— Река... Под землей текут реки. Про это читал в книгах... Доктор, ты чего молчишь? Поднимешь меня али нет? Философия... Отчего же я умираю, а?
— Переутомились, подлечим, встанете, — сказал Дроздов, подойдя к Горбылеву. Он проверил у больного пульс и отошел в сторону. Горбылев открыл глаза, погрозил пальцем:
— Не обманывай. — И, потрогав бороду, продолжал: — Есть начало, и есть конец. Так на земле и будет. Подлечим... Несправедливо... Смерть у ног... Я ее не страшусь, не я первый, не я последний. — Он вздохнул глубоко, как только мог. — Умирать неохота. Владимир Иванович, отпугни ее, отпугни... Я же царь и бог всего земного. — шептал Горбылев, задыхаясь. — Вселенная покоряется человеку... Вселенная!.. А она кто, та смерть?.. Холодная невидимка... невидимка... Вот и подош...
— Он умер! — воскликнул Водолазов.
— Да, умер, — сказал Дроздов.
Они вышли из палаты. Водолазов поспешил в машину, чтобы продолжать свое дело. Дроздов надел походную куртку.
VIСтук Наташиных каблуков оборвался, в комнате стало очень тихо, до того тихо, что Галина Петровна услышала удары своего сердца: «тук-тук-к, тук-к-тукк». Она поднялась, подошла к Алешиной кроватке, долго вглядывалась в фотографию внука. Она нашла, что внук больше похож на Громова, и это неожиданное открытие подействовало на нее успокаивающе. Но только на одну минуту. Галина Петровна взяла чемодан, чтобы уложить свои вещи, и вновь почувствовала удары сердца. Открыв чемодан, она присела на край Алешиной кроватки. Теперь думала только о Громове. «Наташа его не любит, нет, нет... Если бы он знал». Захотелось немедленно, сегодня же сказать об этом зятю. Укладывая вещи, она повторяла: «Скажу, скажу, пусть знает, пусть знает». За двухнедельную жизнь в Нагорном Сергей ей очень понравился, и вовсе не тем, что был к ней внимателен и приветлив, а тем, что чем-то напоминал ее молодость, ее работу в городском Совете, когда она только осваивала новую для нее должность заместителя председателя городского Совета. Она не знала, когда начинается и когда кончается день, не знала, что такое усталость и что такое личная жизнь. У нее было много обязанностей, она делала доклады, обследовала условия жизни рабочих, принимала многочисленных посетителей, разбирала жалобы и была очень довольна, когда ей говорили: «Спасибо, Галина Петровна... Если бы не вы...» При этом она краснела и застенчиво отвечала: «Извините, это не я, таковы наши советские законы». А придя домой, падала на диван, чувствовала себя самой счастливой на свете: она, простая прядильщица, стоит у власти. Счастливой просыпалась, счастливой бежала на службу.
Именно так живет и Сергей Громов. А вот Наташа этого не понимает или не желает понимать. Мирить их, чем-то помочь, чтобы они не разлетелись в разные стороны, Галина Петровна не собиралась, она понимала: в ее положении это не под силу. Надо уехать быстрее, чтобы не быть свидетельницей Наташиных вздохов и недовольств мужем. К тому же Галина Петровна сегодня окончательно убедилась: она не авторитет для дочери, прошлые ошибки та не может забыть...
Ей стало плохо. Она похолодевшей рукой откупорила пузырек с кордиамином, накапала в рюмку. Лекарство немного успокоило. Когда уложила вещи, пришел Громов. Сергей сразу заметил чемодан, спросил:
— Куда это вы собрались?
— Домой, Сергей Петрович...
— Почему? Говорили, надолго приехали. Это не по-военному, Галина Петровна: у нас слово — закон.
Она усмехнулась:
— Гость хорош, когда он на следующий день уезжает.
Громов снял галстук, прошел на кухню. Умываясь под краном, крикнул:
— Какой же вы гость, мамаша!.. Это вы зря...
Он долго вытирался полотенцем. Она стояла в дверях и смотрела на него так, будто впервые видела: белозубая улыбка, льняного цвета волосы, закрывшие один глаз, смуглое, очень крепкое тело, обнаженное до пояса, вызвали в ней чувство материнского восхищения. Он заметил это, поиграл мускулатурой, по-мальчишески постучал по груди:
— Звенит, как колокол! — И, надев сорочку, спросил: — Наташа не звонила?
Она не ответила, засуетилась у стола, предлагая поужинать. Но Громов сказал:
— Подождем Наталью. — И прошел к пианино. Сел, очень тихо сыграл Брамса. Потом, вскинув взгляд на Галину Петровну, подмигнул: — Мать, хочешь нашу? — Ударил по клавишам, запел:
На поля за ворота
Родного села
В золотистой косынке
Наташа пошла.
Поднялась перед нею
Высокая рожь:
— А куда ты, Наталья,
Куда ты идешь? —
Говорила Наташа:
— Иду на поля.
Может, встретится снова
Мне радость моя:
Может, слово такое
Мне скажет она
И поймет, отчего я
Сегодня грустна.
Повстречалась ей радость
На том на лужке —
В пиджаке нараспашку,
Часы на руке.
Повстречалась ей радость,
Как будто ждала:
— Не ко мне ли, Наташа,
Ты в гости пришла?
Громов слегка повернулся, чтобы взглянуть на тещу, и увидел Водолазова. Когда тот вошел, Сергей не слышал. Он обрадовался гостю:
— A-а, товарищ председатель, дядя Миша! Проходите, проходите. Садись, рассказывай, что новенького в твоем хозяйстве.
— Новенького? Есть и новое. Клад обнаружил. А почему моя сестра такая грустная? — показал он на Галину Петровну, присевшую напротив с сумочкой в руках. — Никак, в дорогу собралась?.. И то верно... в гостях хорошо, но дома лучше. — И вдруг предложил: — Переселяйся ко мне, бросай свой Баку и живи у меня. Три комнаты для одного жирновато, да и скучно...
— Женись, — сказал Громов. — Пятьдесят три года, еще не поздно.
— Юноша! Так называет меня доктор Владимир Иванович Дроздов. Удивительный человек! Видел его утром, опять собрался в горы, к своим долгожителям... Сегодня один из его подопечных умер. Сто двадцать пять лет прожил старик Горбылев. Не знали такого?
— Слышал от Дроздова, — ответил Громов и вспомнил о том, что когда он принял от Водолазова артиллерийский полк, то Дроздов покоя ему не давал своими рассказами о долгожителях. — Он всех знает, кто прожил свыше ста лет, и библейских и настоящих, по фамилии знает. Карась Егор Петрович, говорит, кто таков? Повар генерала Ермолова. А сколько он лет прожил? Говорит, сто пятьдесят семь годиков! И начнет, бывало, перечислять: Назитов из Грозненской области умер ста восьмидесяти лет, Иахамед Афзал из Пакистана двести лет прожил. Солдат моих замучил, все расспрашивал, сколько прожили их дедушки, бабушки и прадедушки. Но однажды Цыганок крепко его разыграл: выдумал бабушку, которая якобы в возрасте ста двадцати лет догоняла самую резвую телку, — засмеялся Громов. — Так что Дроздов прав: ты, дядя Миша, еще юноша, женись...
— Женили на колхозе, с меня хватит. Я однолюб, Серега...
— Привык, не скучаешь по армии?
— Шофер меня мучает: «Товарищ полковник, товарищ полковник» — иначе не называет... Креплюсь, постепенно врастаю в «гражданку». — Водолазов вновь посмотрел на Галину Петровну: — Серьезно говорю, весь дом в твоем распоряжении.
— Я люблю свой город, вся жизнь моя прошла там. Спасибо за приглашение, Миша, но я поеду в Баку. — Она поднялась и, словно неся тяжесть, пошла в кухню.
— Стареет, — покачал головой Водолазов. — Н-нда, значит, стареет... Ты знаешь, зачем я к тебе пришел?.. Мне нужна тонна взрывчатки. Можешь достать?
— Для чего?
— Можешь или нет?
— Не могу. Взорвать, что ли, кого собираешься?
— А если в округ постучаться, к Петру Михайловичу Гросулову?
— Не даст....
— Как так не даст! Не для рыбалки же! Я его политикой прошибу: армия и народ едины. Говорят, он теперь помягче стал, уже не говорит: командир — это винтовка, а остальное амуниция, антабки и ремни... Дай-ка мне его адресок, домашний, не служебный.
