Николай Кузьмин - В футбольном зазеркалье
В московском аэропорту команду встретил Гущин, представитель Федерации. На летном поле, возле трапа, стояла черная приземистая машина, Гущин задирал лицо и улыбался, помахивал рукой.
– Привет, Геш! Иван Степанович, нам надо поторопиться, – и он показал на ожидавшую машину.
Пока ребята вперемешку с пассажирами спускались по трапу, а где-то позади всех тащился со своей огромной сумкой мешковатый Мухин, Гущин объявил, что вылет в Вену сегодня же, вечерним рейсом, а сейчас придется заехать в комитет.
– В управление или в комитет? – уточнил Иван Степанович.
– В комитет. В Скатертный… Едемте, Иван Степанович. Нас ждут. Машина разогналась по полю и скрылась за строениями, а команда вместе с пассажирами направилась по переходам и галереям на площадь, к автобусу.
В свое время Гущин начинал играть в «Локомотиве» вместе со Скачковым и Суховым, на базе они жили в одной комнате. Гущин, конечно, уже тогда отличался от своих сверстников. Скачкову запомнились его рассуждения о том, что в наш век чрезвычайно узкой специализации спорт служит едва ли не единственным средством объединения людей. В самом деле, о чем могут поговорить при встрече, скажем, физик и колхозник? Только о спорте, да еще о погоде. Таким образом спорт становится своеобразным эсперанто, – как говорил Гущин.
Скачков уверен был, что в душе каждого футболиста, даже самого незадачливого, живет большой спортсмен. Живет он втихомолку, но нетерпеливо, страстно, все время увлекая парня за собою вверх и вверх.
Гущин, встретивший свою бывшую команду в столичном аэропорту, не принадлежал ни к тем, ни к другим. Есть в спорте люди, пришедшие туда не по влечению, а по расчету. Бухгалтеры своей судьбы, они избрали спорт как место службы. И служба эта зачастую складывается так удачно, что человек влияет на судьбу самого спорта.
В свое время и Скачков, и Гущин, и Федор Сухов вместе играли в дубле «Локомотива». После Скачкова в основной состав перевели и Гущина с Федором. Через сезон парни соблазнились предложением и уехали играть в Москву. На месте Гущина в защите стали пробовать Семена Батищева, потом взяли Комова.
Приглашение в столичный клуб Федор с Гущиным приняли сразу, без колебаний. Считалось, что всесоюзная известность куется только там, в центре. Однако Федор в столице не прижился.
Он вскоре вернулся в родную команду и больше о переходе не помышлял. Гущин же как зацепился за Москву, так и остался, поиграл еще сезона два и с поля исчез. Он не относился к числу игроков, постоянно висевших на кончике журналистских перьев, не был он и тем «железным кадром», которые высоко ценятся в узко профессиональной среде самих футболистов. Зато он рано понял, что в спорте, как и в любой другой отрасли, имеются свои невидимые постороннему глазу ступени, и, оттолкнувшись от зеленого футбольного поля, принялся одолевать их одну за другой. Приезжая на матчи в Москву, ребята узнавали, что Гущин учится в высшей школе тренеров, поступил в аспирантуру, готовит диссертацию. «Парень – гвоздь!» – отзывался Федор Сухов, присмотревшийся к нему во время московской жизни.
Последнее время Гущин работал в Федерации футбола.
В прошлом году, осенью, он впервые приехал в родной город – сопровождал австрийскую команду. Несмотря на занятость, он выбрал время и заскочил к ребятам на базу.
Со старыми товарищами держался дружески и просто, но тех, кто пришел в команду после него, не замечал – уже привык жить на своем высоком «этаже» и давал это почувствовать и осознать. А вообще Скачков заметил, что дружелюбия Гущина даже к старым соратникам по зеленому полю хватило ровно настолько, чтобы рассказать о себе. После этого он потускнел, озабоченно бросил взгляд на часы и поднялся. «Ну, до встречи. Еще увидимся».
В кривом арбатском переулке автобус остановился возле красивого старинного особняка. Переулок закрывала тень от высокого современного дома напротив. Верхушки венецианских окон особняка светились отражением багровых облаков. Наблюдая как понемногу меркнет в стеклах золотистый свет заката, Скачков соображал, что пообедать не удастся, – до международного аэропорта Шереметьево езды никак не меньше часа. Сколько еще задержится Иван Степанович? Интересно, что там у него: еще одна, теперь уже последняя накачка?
Зеркальные двери особняка распахнулись, появились Иван Степанович и Гущин с дорожной сумкой в руке – он летел с командой в Вену.
Иван Степанович выглядел повеселевшим; заметив это, ободрились и ребята. Стало известно, что никакой накачки не было. Все, что касалось предстоящей игры, давно обговорено: защитный вариант, двое нападающих, Серебряков и Мухин, Федор Сухов в запасе. В Вене желательно было сыграть вничью, чтобы при переигровке на нейтральном стадионе избавиться от фактора чужого поля.
В самолете Гущин подсел к Скачкову, сложил пиджак, поддернул рукава. Работая в Федерации футбола, он успел побывать во многих странах, недавно вернулся из Южной Америки.
– А диссертация? – спросил Скачков.
– Хватился! Давно, в прошлом году еще…
На узенькой тележке стюардесса катила соки, напитки, коньяк. Гущин уверенно взял пузатый фужер коньяку. Как знаток, погрел фужер в ладонях, поболтал, понюхал. В своем теперешнем положении он мог и выпить, и выпивал со вкусом, смакуя радость жизни без аскетических ограничений.
Опуская нос в фужер и прихлебывая, Гущин рассказывал, что в Вене предстоящему матчу с «Локомотивом» придается более чем спортивное значение. Австрийский футбол, как известно, давно не блещет успехами и перестал котироваться даже по европейской номенклатуре.
А ведь когда-то… И вот железнодорожный магнат, сливший два клуба, задался честолюбивой целью сделать первый шаг на пути к возрож-дению. Ему удалось заполучить тренера, удалась и покупка Фохта, хотя клуб любительский, а Фохт еще в прошлом сезоне играл в Западной Германии за профессиональную команду. Деньги, они все могут… Судя по прессе, которую Гущин изучал перед поездкой в Вену, о «Локомотиве» австрийцы невысокого мнения.
Он сказал еще, что недавно группа фашиствующих молодчиков совершила нападение на представительство «Аэрофлота» в Австрии. Бедному «Аэрофлоту» всегда достается! Так что вести себя в Вене придется с оглядкой, не исключены провокации.
– Слушай, Геш, а этот… да вместо Комова вы поставили…
– Соломин?
– Да. Он тянет?
– Ничего парень. В порядке.
Гущин смотрел в фужер, побалтывал остатками коньяка.
– Все-таки можно было Комова наказать и после Вены. Верно ведь?
– Да там… всякое началось.
– Знаю, – значительно кивнул Гущин, давая понять, что рассказывать ему незачем. – Знаю.
Затею Комова сорвать поездку в Вену он назвал идиотской. По некоторым соображениям (Гущин, скрытничая, изобразил пальцами что-то замысловатое), в Федерации футбола, да и в комитете считают, что проигрыш в Вене не желателен. Во-первых, снова очень неважно обстоят нынче дела с олимпийской командой: и много очков на старте потеряли, и в самый неподходящий момент сломался Полетаев. Во-вторых… а во-вторых, дела с футболом как-то вообще не ладятся. В тупик зашли, что ли, достигли какого-то своего потолка?
Он сделал знак стюардессе, она заменила ему фужер новой порцией.
– Я гляжу, вы Сухова взяли. А говорят, не просыхает?
– Да нет, за последнее время ничего.
– Уж не за ум ли взялся? Поздновато, вроде… Ах, Геш, ничью, ничью нам надо в Вене, кровь из носу! Без ничейки хоть в Москву не возвращайся.
– Посмотрим там…
Допив коньяк, Гущин распустил галстук и стал устраиваться поудобнее.
– Что, Геш, соснем минуток двести? Давай, брат, копи мощь. Видел я Фохта, – зверь! Знаешь, одинаково легко работает с обеих ног. Не угадаешь, куда развернется. А сейчас, говорят, особенно в форме… Ну, спим.
Наторелость Гущина в поездках сказалась в том, что проснулся он перед самой Веной и ему как раз хватило времени привести себя в порядок, чтобы в надлежащем виде появиться перед встречающими.
Перед тем, как выйти из самолета, Гущин провел рукой по волосам, поправил галстук, и через плечо отдал Скачкову распоряжение:
– Геш, скажи кому-нибудь, чтобы мою сумку не забыли. И устремился вниз.
«Вот тебе раз!» – Скачков невольно покраснел и захлопал глазами.
А Гущин уже трещал внизу, жал руки, поворачивался, улыбался.
Ребята, скапливаясь в ожидании, переминались, но редко кто глазел по сторонам. Церемония знакомства затягивалась. Среди небольшой группы подтянутых мужчин с вежливо снятыми шляпами не было ни одного, кто приезжал с командой в прошлом году осенью. «Собственно, так оно и должно быть, – подумал Скачков. – В команде большие перемены». Не переставая трудился переводчик. Он не умолкал и в автобусе, в дороге, в то время как остальные встречающие, обратив к Гущину любезные улыбки, сидели, словно в гостях.
К Скачкову, к самому уху, наклонился Матвей Матвеич.
