Роберто Арльт - Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы
Он испытывал грусть и радость. Представлял себе, как нетерпеливо ждет его Ирене на вокзале в Тигре… Ирене… Ирене… Какое странное, жесткое имя… Но именно она ждет его, а не другая. Грохот поезда усиливался эхом в поперечных улицах. А что это за подруга?.. Наверное, высокая блондинка… Он потерял нить рассуждений и бездумно, не считая минут, отдался во власть стремительного движения, которое влекло его сквозь пространство навстречу неизбежной судьбе.
Ирене была уже недалеко, поезд останавливался на всех станциях, бежавший навстречу пейзаж казался ему неправдоподобным, будто все это происходило во сне. Он смотрел на тот или другой предмет, но пока он успевал осознать, что он видит, проходило какое-то время, и в этот промежуток времени у него возникало ощущение, что перед ним фотография, смазанная покачнувшимся фотоаппаратом.
Несколько мужчин в закатанных до колен брюках что-то делали на поросшем высокой травой мысе, уходившем далеко в реку. Усталость словно вдавливала его в сиденье, и, хотя окна вагона были открыты и лопасти вентиляторов вращались, он задыхался от жары. Возможно, его подогревало нетерпение.
Он ехал к Ирене со скоростью пятьдесят километров в час и все никак не мог доехать. Таинственный дровосек все колол и колол дрова у него в груди. Бальдер старался дышать размеренней и глубже.
Поезд остановился. Эстанислао уставился невидящим взглядом на побеленные известью деревянные перила платформы. Ему не терпелось скорей увидеть ее, но крыльев у него не было, и он, смирившись, откинулся на спинку сиденья. Эти минуты по физической протяженности были всего лишь минутами, а не годами, но пока они текли, он тратил себя с головокружительной быстротой, ему казалось, что сила выходит из него, стекая с кончиков пальцев. Через вагон пробежала тень эвкалипта, небесный свод словно кружился вокруг невидимой оси, и в этой круговерти невозможно было определить, где какая страна света.
Он висел между небом и землей.
Положил ноги на обитое кожей противоположное сиденье и закрыл глаза. Перестук колес на стыках тотчас отдавался во всем его теле. Он мчался навстречу неизвестности со скоростью пятьдесят километров в час. Спинка сиденья подрагивала под его затылком. Когда он открыл глаза, поезд прибыл в Беккар. Сквозь редкие верхушки сосен, окружавших станцию, небо казалось хрупкой голубой полоской стекла, и ветви качались плавно, осторожно, словно опасаясь разбить эту прозрачную голубизну; и Бальдер вспомнил, как в детстве он восторгался таким же темно-зеленым деревом.
Он не хотел, чтобы вмешательство рассудка нарушило его обморочное состояние. Поезд будто одним махом очутился в Виктории — Бальдеру показалось, что не прошло и минуты после отправления его из Беккара. Поезд проходит перегоны с математической точностью, следующая станция — Сан-Фернандо… А потом… По гаревой дорожке вдоль проволочной изгороди шли рабочие, и в воздухе носился противный запах необожженных кирпичей; поезд замедлил ход, Бальдер качнулся вперед от толчка. Они стояли в Сан-Фернандо. У него не было времени опомниться… Два года ждал… А теперь в двух шагах… Поезд снова тронулся, следующая станция — Тигре. Таинственный дровосек застучал в груди, Бальдер машинально поправил галстук. За окном поплыли смоковницы со съежившимися листьями, остались позади розовые стены, колеса громыхали на стыках, неумолимо отстукивая пройденный путь, потом поезд почти остановился. Бальдер высунулся в окно — дорога делала поворот среди зеленых пастбищ. Впереди виднелся красный мост.
Поезд остановился, и он соскочил с подножки. На платформе никого не было. Бальдер смущенно огляделся, быстро направился к вокзалу и под перекрестием коричневых балок, на которых торчали фарфоровые изоляторы, увидел белую табличку с синими буквами: «Зал ожидания для дам». В ноздри ударил запах мазута. Бальдер вошел. У беленой известью стены на краешке зеленой скамьи сидели две женщины. Они кого-то ждали, и одна из них метнула в его сторону лукавый взгляд искоса. Это была Ирене. Смотря против света, она не разглядела Бальдера, не узнала, и ее беглый взгляд тотчас вызвал у него представление о тайном грехе. Сквозь мутную пелену собственного волнения Эстанислао быстро окинул взглядом ее подругу: «Беспардонная, энергичная, способная на все» и, сняв шляпу, подошел к ним. В мозгу промелькнула еще одна предостерегающая мысль: «Не забыть о своей роли», и он постарался изобразить крайнюю робость и смущение.
— Вы!.. Вы!.. — воскликнул он, обращаясь к Ирене, и та вздрогнула, узнав его наконец:
— Это вы, Бальдер?..
Он тяжело дышал, словно после быстрого бега. Еще раз повторил, будто не мог справиться с глубоким вол пением:
— Вы!.. Вы!.. — и на самом деле чуть не зарыдал, но, поскольку внешне это желание никак не проявлялось, он в замешательстве крутил головой, словно никак не мог поверить в такое чудо. Не будем осуждать его за эту игру. Он сдавал экзамен, желая, чтобы «необыкновенное событие в его жизни состоялось».
— Садитесь, — сказала подруга.
Бальдер повиновался с нарочитой неуклюжестью. Вместо того чтобы заговорить, сидел, держа шляпу на коленях и пожирал восторженным взглядом девушку с кошачьими — как он потом определил — глазами. Ирене тоже была немного взволнована. Бальдер повторил:
— Вы!.. Сколько я думал о вас! Вы не можете себе представить.
Он продолжал мотать головой, как будто все еще не уверовал в такое чудо: он рядом с ней.
Самым странным было то, что он играл комедию со всей искренностью, и это помогало ему владеть собой, он наслаждался одновременно и своим притворным, утрированным восторгом, и самым настоящим глубоким волнением.
Его поведение заставило подругу Ирене немного позже заметить: «Человек скромный и добрый, влюбленный по уши».
Поскольку дольше нельзя было оставаться в таком полуобморочном состоянии, Ирене представила ему свою подругу:
— Эстанислао, вы помните тот вечер, когда я назначила вам свидание, а прийти не смогла? Перед вами та дама, которой я тогда давала урок музыки.
Оба не отрывали глаз друг от друга.
— Да, меня скоро, наверное, примут хористкой в театр «Колон».
Разговор завязался и начал перескакивать с одной темы на другую: музыка, театр, архитектура, любовь. Бальдер говорил бездумно, слова вылетали легко, иногда без особой связи друг с другом, и звучали странно, а чувства его пребывали как будто в разреженной атмосфере галлюцинации. Скрытое желание поскорей ощутить духовную близость заставляло обоих порой говорить глупости. Дама то многозначительно прикрывала глаза, давая понять, что она несчастлива, то лукавой улыбкой зачеркивала прошлое, обращаясь к будущему, и, поскольку она при этом жестикулировала, ее черное шелковое платье шелестело, а напудренная шея напрягалась в такт с модуляциями ее голоса.
Ирене, напротив, молчала, устремив взгляд каре-зеленых лучистых глаз на Бальдера, и участвовала в разговоре, лишь изредка кивая головой в розовой соломенной шляпке, оттенявшей ее бледное лицо, спокойное и внимательное. Она держала руку на запястье подруги и время от времени беспокойно оглядывалась.
Пришел поезд на Буэнос-Айрес, и они сели в вагон. Ирене молчала. Бальдер чувствовал, что она упорно продолжает его разглядывать.
Вдруг он воскликнул:
— О, расскажите мне про газету…
Зулема ответила:
— Вы не поверите, сколько мы о вас говорили…
Ирене взяла подругу за руку, как бы призывая к сдержанности, но та продолжала:
— Вы представить себе не можете. Глупенькая! Почему бы не рассказать? Так вот, когда мы подружились, Ирене как-то рассказала мне, что познакомилась в Буэнос-Айресе с неким инженером… Вы ведь инженер, не так ли?
— Да.
— Она только о вас и думала. Мы перечитали ваши письма.
— Ах да… те письма…
Ирене пояснила:
— У меня не было вашего адреса, а в консерватории изменили расписание… Я ездила утром…
— Она как-то вспомнила, будто вы упоминали, что живете в Бельграно. Случайно как раз в Бельграно живет одна моя подруга, которая брала у меня на время две-три партитуры… Вот мы и отправились за ними, хотя они мне были и не нужны, и в нескольких магазинах спросили, не знают ли они инженера Бальдера… Но никто ничего не мог о вас сообщить.
Эстанислао был безгранично восхищен таким интересом, проявленным к нему в неведомом для него прошлом, в то самое время, когда его интерес к Ирене был подавлен необъяснимой ленью под девизом «Поеду завтра».
Одновременно он почувствовал себя униженным, недостойным ее. Почему он не поехал в Тигре? Почему допустил, чтобы Ирене оказалась более последовательной в своих желаниях? Ее действия показывали, что в ней нет трусости, которая могла бы стать опасной для него в будущем. В то время как Ирене думала о нем, разыскивала его, он медлил с ответом на ее призыв. Не зная, что сказать в свое оправдание, воскликнул:
