Арман Лану - Свидание в Брюгге
Однако история эта вызывала у Друэна острый интерес, и он сам не мог понять — почему. Почему он, натура цельная и глубокая, чувствовал себя так тесно связанным с участниками этой пошлой драмы?
— Вам пора расстаться, — сказал Эгпарс. — Для первого раза достаточно. Мадам Ван Вельде завтра снова придет, мосье Ван Вельде.
— А это правда, дохтор?
Он спросил это, как ребенок, который боится, что его обманут.
— Правда.
— Сюзи, ты придешь?
Он умолял.
— Если только позволит доктор, но обещай мне не делать глупостей.
— Я не буду делать глупостей. Сюзи, обними же меня.
Вот наконец-то этот долгожданный миг, Себастьян с самого начала подводил к нему всю игру.
Она подвинулась ближе, и ее пышный бюст коснулся его лба. На него упали золотистые пряди волос. Она прижимала голову мужа к груди, и он терся головой о ее грудь. Она взяла Себастьяна за подбородок и, подняв к себе его лицо, поцеловала мужа сперва в лоб, потом в губы. Поцелуй был долгим. Очень. Ван Вельде судорожно дернулся под одеялом. Слышно было их дыхание. «Если б я на телевидении изобразил любовь таким образом, со мной бы расплевались в два счета».
— Себастьян, Себастьян, — шептала женщина и, как котенок, терлась об его лицо, приоткрыв припухшие губы.
Врачи смущенно отвернулись. Робер тоже отвернулся к окну, профессиональное любопытство заглушила невыносимая, щемящая боль: он не мог смотреть на лицо этой женщины, — возвышенно-трогательное, порочное, красивое почти неземной красотой.
Когда он повернулся к ним, она стоя оправляла юбку. Как будто только что занималась любовью. Как же тут было винить Фреда, молодого, сильного!
Они вышли в коридор. Эгпарс, который шел последним, задержался в дверях и сказал:
— Так вы мне обещали, Ван Вельде. Вы ведь нам поможете вылечить вас?
Себастьян молчал. Крупные слезы катились из его мутных глаз.
— Я вас прошу пойти со мной, мадам Ван Вельде, — сказал главврач. — К сожалению, мы еще не все выяснили.
Глава VI
Они еле поспевали за Эгпарсом. В коридорах с каменными полами гулко отдавались их шаги. Сюзи семенила на высоких каблучках, стараясь не отставать от главврача. В кабинете, том самом, где накануне произошла стычка между Оливье и Хоотеном и как раз из-за Сюзи, никого не оказалось. Свет фонаря за окном выхватывал из темноты четко очерченный кусок кирпичной стены с белой каймой снега.
Эгпарс взял историю болезни Ван Вельде, снял очки и поднял на мадам Ван Вельде не защищенные теперь ничем глаза с красноватыми веками.
— Присядьте, — сказал он. — Я хотел бы задать вам несколько вопросов, мадам. Ваш… ваш муж всегда возбуждается, когда говорит о войне?
— О, доктор, да! А иногда еще сильнее. Когда мы бывали во Франции, случалось, в кабачках он даже вступал в драку. Я просто не могу понять, что у него в голове происходит! Он все время задирается. И, бывает, ему здорово достается! Да, человек он нелегкий.
— А после он бьет вас?
Она отрицательно замотала головой.
— Он бьет вас, — утвердительно сказал Эгпарс, как будто и не заметив ее протестующего жеста.
— Нет. А в общем… да. Но я не даюсь ему.
— А его мать знает?
— Она меня просто ненавидит.
— А вы не ошибаетесь? Так вот, дитя мое, тут есть две проблемы, их не надо путать. Первая — вывести его из этого состояния. Он ведь алкоголик.
— Но он не так уж много пьет. Вы, наверное, не знаете, а я-то видела, как пьют!
— Знаю, мадам, все знаю. Но алкоголь — плохое подспорье эпилептику. Это проблема номер один. Если он умрет — второй и не будет. Вы предпочли бы остаться вдовой, мадам Ван Вельде?
— Как вы могли такое подумать, доктор! Я все-таки люблю Себастьяна.
— «Все-таки». Но вы развелись с ним. Значит, совместная жизнь стала вам в тягость?
— То, что я люблю его, — правда, но у меня не хватает никаких сил. Действительно, бывают моменты, когда мне хочется избавиться от него. Вы же должны понимать, что так жить невозможно! Это не жизнь, а каторга!
— Благодарю вас, мадам Ван Вельде, за то, что вы со мной откровенны. Стало быть, вы хотели бы, чтобы он умер или — к черту все, и тем не менее вы прячете от него пистолет и барбитураты. Так что совесть у вас чиста.
— Ах, какая ерунда! — сказала Сюзи с подкупающей искренностью, словно вопросы совести не имели к этому делу никакого отношения.
— Мне вспомнилась одна песня, — сказал Оливье, — прекрасная песня Стефана Гольмана. О человеке, его совести и бутылке божоле! В конце концов совесть успокоилась, залив себя вином!
Сюзи слабо улыбнулась. Она поняла. Нет, все-таки по занимаемому ею месту в обществе она стояла выше Себастьяна Ван Вельде, и в их размолвке это не могло не сыграть своей роли.
Эгпарс тоже невольно улыбнулся.
— Как всегда, вы верны себе, Дю Руа, — сказал он. — Вы страдаете постоянным словесным недержанием, что, должно быть, не однажды подводило вас и неизвестно еще, какую услугу окажет вам в дальнейшем.
— Простите меня, мосье.
— О нет, нет. Ради бога, оставайтесь таким всегда. Правда, не с больными. Но нам больше, чем кому-либо другому, необходимо чувство юмора.
— А военным? — не удержался Оливье.
— И военным тоже. Итак, мадам Ван Вельде, вторая проблема не менее серьезная. Предположим, он выкарабкается; вы подумали о том, как вы оба будете жить дальше?
Она стиснула руки. Ее сухие ловкие руки, привыкшие ухаживать за больными, не вязались с ее округлыми формами, с мягкими линиями упругого тела.
— Вы затрудняетесь с ответом? Попробую помочь вам. Как вы полагаете, почему ваш муж, ваш бывший муж, предпочел таблетки снотворного этому самому пресловутому пистолету? Ведь он нашел его еще раньше? Вы выказали неудовольствие, когда я задал ему этот вопрос.
Вот как раз об этом-то и хотелось Роберу спросить Сюзи.
— Я не знаю. Я ничего не знаю.
— Не торопитесь, подумайте. Вы достаточно знаете больных. И вы хорошо знаете Ван Вельде. Если вы не сможете нам помочь, то кто же тогда сможет?
— Возможно, потому, что пистолет для него священен.
Голубые, чуть воспаленные глаза главврача пристально смотрели на Сюзи, и видно было, как напряженно работала его мысль. Ом помассировал веки кончиками пальцев.
— Тогда все должно было быть наоборот, детка. Раз пистолет для него нечто святое, именно им он должен был бы пресечь свою жизнь, если только…
— Что, если?
Они все подумали об одном и том же.
— Если только он действительно хотел умереть? — неуверенно проговорила она, как студентка, отвечающая профессору на экзамене.
— Пожалуй! Храбрый солдат, да еще отмеченный в приказах за храбрость, награжденный медалью…
— Попробовал бы он не быть храбрым… — между прочим вставил Оливье.
И тут же поспешил извиниться, жестами. Но Эгпарс, по-видимому, одобрительно отнесся к его реплике и продолжал развивать свою мысль:
— Тем не менее он остается храбрым солдатом. И храбрый солдат должен бы убить себя тем оружием, которым он уничтожал врага, потому что его жена — женщина без стыда и чести. Такова канва сценария. Вы меня простите, мадам. Я просто пытаюсь поставить себя на его место. Так должно быть по логике вещей. Будь это в театре. А между нами говоря, поведению вашего мужа свойственна некоторая аффектированность. Артист!
— Да, — прошептала она.
— И вы тоже.
— О!
— Безусловно. Но это не имеет значения, мадам Ван Вельде. У меня не от всех дверей есть ключи. А у вас, я уверен, есть. Что вызвало взрыв? Что толкнуло его на самоубийство? Что явилось последней каплей? Той, которая переполнила чашу…
— Мне кажется, я знаю. Вот уже две недели, как мы в разводе.
— Так.
— А позавчера вечером я была в Счастливой звезде.
— Понятно.
— Я танцевала. Ведь я свободна, в конце концов.
Последние слова были сказаны с легким вызовом, что как будто не произвело впечатления на Эгпарса. Она продолжала:
— И вдруг я увидела Себастьяна у стойки. Я, конечно, и бровью не повела. Потом-то я раскаивалась, что не поговорила с ним. Когда танец кончился, я подошла к стойке. Его уже не было. Там стояла только его чашка. От нее сильно пахло водкой. Я спросила про мужа — моего бывшего мужа. Фернан ответил мне, что он ушел. Я вышла на улицу, огляделась кругом, но никого не увидела. Было холодно. Возможно, он спрятался где-нибудь за грузовиком. В общем, я не нашла его, а так как мне не улыбалось схватить воспаление придатков…
Сказала — как отрезала…
— То вы вернулись к Фернану, — докончил Эгпарс, — и стали опять танцевать.
— Да. Но я совершенно потеряла голову, иначе бы я все это не делала.
— Для этого головы не нужно!
Но Эгпарс уже опять овладел собой.
