Джон Уэйн - Спеши вниз
— Неплохо, а? — сказал он. — За шестьдесят две минуты от самого города. Точнее, от Хайгета.
Это был крепко сбитый чернобровый юноша с тяжелой челюстью. Лицо его не выражало ни ума, ни чувств, но не лишено было привлекательности. Держался он с непринужденной веселой уверенностью. Должно быть, многое он умел делать как следует, а что касается вещей, которых он не умел делать, то он о них, вероятно, никогда не слыхал.
— Как находите старую колымагу? — он ткнул пальцем в даймлер. — Развалина! Разогнать до двадцати — надо пять минут. — Он громко захохотал, потом внезапно сказал серьезным тоном: — Смотрите! — и быстро поднял капот. — Я придумал, как ее подстегнуть. Тут совсем легко увеличить компрессию на две трети. Видите, как стоит этот жиклер? Тут, знаете, можно еще много выжать.
— Прежде чем входить в подробности, — сказал Чарлз, обретя наконец дар речи, — не разъясните ли вы мне одну безделицу? Кто вы, собственно, такой?
Юноша захохотал.
— Ну да. Я совсем забыл. Вы же не знаете. Я…
— Уолтер, — и в голосе мистера Брейсуэйта, подошедшего к ним сзади, Чарлз услышал интонации, которых он и не подозревал у него. — Это что, твоя машина?
Он пришел сюда из цветника узнать о причине такого шума.
Юноша повернулся к нему и заговорил с наигранной горячностью, как продавец, старающийся всучить товар клиенту, который заведомо никогда ничего не собирается покупать.
— Ну и что же, папа. Я не думаю, что твое запрещение может касаться такой надежной…
— Я тебе сказал: никаких мотоциклов. Значит, никаких мотоциклов, — ледяным голосом произнес мистер Брейсуэйт.
— Да, но ведь эта…
— Кажется, я говорю ясно.
— Ну да, конечно, но, если мне подвернулась такая машина, надежная, как скала, на ней можно абсолютно без опасений…
— Мне ничего не надо объяснять. Тебе не на это отпускаются деньги.
— Смотри, вот здесь телескопическая вилка и…
— Это не предмет для обсуждений, Уолтер.
— …графитная смазка и никакой…
Мистер Брейсуэйт круто повернулся и вошел в дом.
Уолтер посмотрел на Чарлза. Выражение дружелюбного доверия сменилось немного комичным унынием. Большие белые круги вокруг глаз, там, где защитные очки предохраняли от пыли и масла, еще больше усиливали сходство его физиономии с мордочкой какого-нибудь диснеевского зверька.
— Ну его! Мог бы я сообразить не вваливаться сюда на машине. Надо было держать ее в школе или где-нибудь в соседней деревне. Хорош подарок к рождению — шестнадцать лет, и никаких мотоциклов. У него просто дурацкая навязчивая идея! Заладил: опасно, опасно. Но не могу же я не практиковаться еще целых шесть месяцев!
Чарлз молчал, стараясь уяснить положение.
— Простите за тупость, — сказал он. — Но я с некоторых пор привык к спокойной жизни. Я совсем отстал от событий и дошел до того, что не могу воспринимать больше одного явления зараз. Значит, имя ваше Уолтер, и я слышал, что вы назвали хозяина «папа», из чего я заключаю, что вы его сын.
— Совершенно верно.
— И вам шестнадцать лет шесть месяцев, хотя вам можно дать тридцать.
Уолтер просиял.
— Так, значит, я выгляжу старше семнадцати лет? И не похоже, что у меня могут потребовать права, как у несовершеннолетнего?
— Я и еще кое-что знаю о вас, — продолжал Чарлз, стараясь не сбиться с тона. — Вы энтузиаст автодела. История началась для вас с момента изобретения запальной свечи.
Квадратное запыленное лицо Уолтера расплылось в счастливую улыбку.
— Ну, скажем, не запальная свеча, — заявил он тоном знатока, который смакует какую-нибудь тонкую деталь своего любимого дела. — Скажем, дифференциал.
Миссис Брейсуэйт закончила свои утренние закупки в соседнем городке.
— Кстати, я совсем забыла, Ламли, — сказала она, открывая дверцу и готовясь выйти из машины. — Муж хотел, чтобы вы выехали на станцию к поезду 2.45. Я не расслышала имени, но это, должно быть, молодой человек, который летом будет заниматься с Уолтером. Тут, я полагаю, никого из сходящих пассажиров не смешаешь с репетитором.
Чарлз что-то невнятно пробормотал в знак согласия — он никогда не вступал в разговоры с хозяевами — и понес ее свертки в дом.
После завтрака он вывел свой даймлер. Маленькая станция переживала свои ежедневные полчаса относительного оживления, потому что местный поезд развозил по всей округе пассажиров с экспресса, ссаживая их на все более и более тихих полустанках. Это был единственный поезд, с которым до их глухого угла добирались люди или вести из большого мира.
Чарлз сидел на платформе и курил сигарету. Его кепка с лакированным козырьком лежала рядом. Даймлер терпеливо отдыхал на солнышке у подъезда, и от его сидений исходил запах горячей кожи. Объявили о приходе поезда, и он тут же хлопотливо запыхтел у вокзала.
Чарлз вглядывался в пассажиров, стараясь отличить среди них того, кто походил бы на репетитора хозяйского сынка. Сошли всего двое: пожилая женщина с окороком в сумке и мужчина. Это был Джордж Хатчинс.
Несмотря на свою успокоенность и отказ от всевозможных претензий к жизни, Чарлз вдруг почувствовал, что с годами характер его не становится благодушней. Наоборот, теперь он меньше, чем когда-либо, был склонен переносить оскорбления. Одно присутствие Хатчинса менее чем в пяти милях от него было само по себе оскорбительно. Он решил перейти в наступление.
Хатчинс пытливо приглядывался и нервно озирался. Трубка его была наготове, чтобы дать ему возможность подумать, в случае если бы пришлось отвечать или действовать. Уже с первого взгляда Чарлз увидел, что этот грим глубокомыслия за год преподавания в колледже стал более определенным и более профессиональным. В самом взгляде, которым он окинул окружающее — энергично, многозначительно и в то же время подчеркнуто рассеянно, — чувствовалось, что он успешно овладел всякими менторскими штучками. Чарлз сидел на скамье и любовался представлением.
— Меня должны были встретить, — услышал он слова Хатчинса, обращенные к носильщику. — Мистер Брейсуэйт, э… э… э… — тут он не расслышал, — определенно обещал, что меня доставят.
— Нам не известно. Ничего не знаю, — кинул ему через плечо носильщик и вошел в дверь с надписью: «Только для служащих».
Он, несомненно, знал, что машина мистера Брейсуэйта стоит у подъезда и что шофер мистера Брейсуэйта сидит в нескольких шагах на скамейке, но какое ему до этого дело, у него и своих забот хватает.
Хатчинс в растерянности оглянулся. Чарлз сложил свою кепку и незаметно сунул ее в карман. В этом коричневом костюме он ничем не напоминал шофера. И вовремя: Хатчинс уже заметил его.
— Какая неожиданность, Ламли! — сказал он, идя к нему по платформе.
— Удивительно! — сказал Чарлз.
— А что вы здесь делаете? Вы с тем же поездом?
— Нет, — ответил Чарлз, избегая уточнений. — Я уже был здесь до прихода поезда.
— Меня пригласили на лето в одну семью репетитором. Где-то здесь поблизости, — небрежно уронил Хатчинс. Действительно, оставалось только удивляться, каким он стал скромным и совершенно не гордым. Он говорил о своей высокой миссии так, как будто она была доступна каждому. Точно так же, как он сказал «мы» тогда в стотуэллском Литературном обществе. Успех не испортил его. — И очень нескладно получилось, — продолжал он, — потому что я предполагал поехать в Штаты, покопаться в архивах Принстона.[12] Придется отложить это до будущего года.
— Да, конечно, — любезно заметил Чарлз, — а пока можно заняться репетиторством. Тоже полезное дело.
— Так я и решил.
— Такой человек, как вы, может принести много пользы, делясь своими знаниями.
— Вот именно.
— И можно завести друзей и покровителей среди богатых. Всегда пригодится.
Хатчинс слегка покраснел.
— Если вы считаете, что я принял это предложение по недостойным мотивам, то, конечно, я…
— Ну что вы! Разве недостойно возвышаться на социальной лестнице? Когда человек тяжелым трудом уже добрался до ее половины, как, например, вы, то вполне резонно, если он решит, что остальные ступеньки можно одолеть ускоренными методами.
В былое время Хатчинса, может быть, и не удалось бы провести столь элементарными ходами. Но теперешний Хатчинс весь лоснился от благополучия и снисходительно не замечал иронии Чарлза.
— Узнаю вас, Ламли, вы по-прежнему живете в неразберихе непроанализированных понятий. То, что вы именуете возвышением по социальной лестнице, я, может быть, с более беспристрастной точки зрения, определил бы как… — Последовала тирада на три-четыре минуты, которая наконец привела его в прежнее состояние невозмутимости и самоуверенности. — А вы случайно ничего не знаете об автомобиле, который должны были за мной выслать?
