Кэндзабуро Оэ - Объяли меня воды до души моей...
Хотя кризис миновал, болезнь Дзина не позволяла еще дня три-четыре везти его поездом в Токио. Поэтому Исана и Инаго вынуждены были оставаться на месте. Они любовались деревьями и кустами, мечтали, лежа на солнцепеке, предавались ласкам. Они собирали и ели спелые плоды дикого персика. Наполнив ведро свежей водой и поставив его в прохладное место, они охлаждали в нем персики. Инаго удивлялась и потешалась, глядя, как серьезно и обстоятельно Исана ест плоды дикого дерева.
Обращаясь к душам деревьев и душам китов, Исана размышлял о двух предметах. Одним из них была смерть. Он боялся, что его близость с Инаго, которая, как он надеялся, будет расти, вдруг прекратится — он теперь страшился смерти. И в его мозгу, воспаленном жаром и любовью, воскресали точно вызванные страхом смерти слова харис биайос [5] смерти, запомнившиеся еще с тех пор, когда он занимался древними языками. Раньше Исана уже говорил Такаки и думал именно то, что говорил: я с удовольствием приму смерть; другой радости у меня, замкнувшегося в убежище, нет и быть не может... Но теперь у него действительно появилось предчувствие, будто он, обессилев, будет застигнут харис биайос смерти. Это предчувствие возникло в связи с насильственной смертью Коротыша и бывшего солдата. Оно питалось страхом, что его неожиданно уничтожат как раз в тот момент, когда он в качестве учителя будет вести занятия чувственного возрождения. «Если бы мне удалось по-настоящему воскресить эту девчонку», — взывал Исана к душам деревьев и душам китов, с досадой сознавая свое бессилие. О Дзине он совсем перестал думать...
Вторым объектом его размышлений была дальнейшая деятельность Союза свободных мореплавателей. «Эта девчонка не мыслит своей жизни без Союза свободных мореплавателей, и если я не продумаю всего, что касается их планов, более конкретно и реально, то не смогу отблагодарить ее даже за ту серьезность, с какой она относится к нашей близости, — беспомощно взывал он к душам деревьев и душам китов. — Я получил от нашей близости колоссальное наслаждение, но сам доставить ей такое же наслаждение оказался не в силах».
Он даже выработал для Союза свободных мореплавателей смелый план, который раньше, когда он укрывался в убежище, ему и в голову бы не пришел. Придумал реальный способ заполучить корабль, достаточно большой, чтобы плавать в открытом море. Решено: он потребует у Наоби раздела наследства Кэ и на свою долю приобретет корабль. Разве нельзя осуществить раздел заранее, еще при жизни Кэ? Если Наоби или умирающий Кэ спросят, зачем мне вдруг потребовался корабль, скажу, что я собираюсь уйти в плаванье, которое обдумал до мелочей за долгие годы, проведенные в убежище, — ведь надо же защитить самых крупных млекопитающих, которым грозит полное истребление во всех морях и океанах. Наоби, несомненно, ухватится за это предложение, рассудив, что и для ее предвыборной кампании будет гораздо полезнее сообщение о том, что Исана и его товарищи отправились в морской поход защищать китов, а не сидят в своем атомном убежище. И впрямь, выйдя в открытое море, Исана мог бы на более близком расстоянии общаться с душами китов, а Дзин пополнил бы свою память голосами морских птиц...
Возвратившись в Токио и спускаясь по обрамленной высокой травой дороге, идущей из города на холме в заболоченную низину, Исана и Инаго вдруг увидели нечто неожиданное.
— Союз свободных мореплавателей горит! — закричала Инаго так громко, что уставший Дзин вздрогнул от испуга...
Перед их глазами, привыкшими к высокому небу над мысом, расстилалось затянутое облаками небо, такое низкое, что, казалось, до него можно было дотянуться рукой; и это небо подпирал огромный столб дыма, поднимавшийся из развалин киностудии. У его пылающего прозрачно-красного основания низко стелилась ярко-багровая пена. В лучах закатного солнца заболоченную низину, устланную густым ковром травы, все больше заволакивало дымом. Но, возможно, горел лишь один, ближайший к ним павильон киностудии.
Наверно, его снесли, а обломки сгребли бульдозером в одно место — подальше от остальных построек; крупные деревянные детали увезли на лесосклад для продажи, а мелочь подожгли. По обеим сторонам пылавшего костра симметрично стояли два бульдозера, словно символы замысла людей, ответственных за ведущиеся здесь работы; когда костер стлался по ветру, за ним можно было рассмотреть стену уцелевшего павильона.
— Наверно, команда Союза свободных мореплавателей арестована, а тайник разрушен? — спросила Инаго.
— Вряд ли, зачем так бездумно уничтожать место преступления? — сказал Исана.
Глубокое беспокойство, охватившее Исана и Инаго, передалось Дзину, которого они держали за руки. Вид его напомнил Исана еврейского мальчика с поднятыми вверх руками из какого-то документального фильма — его отправляли из гетто в концлагерь. У входа в убежище их напугала еще одна неожиданность. Пытаясь отпереть дверь ключом, они обнаружили, что она закрыта изнутри на цепочку. Но открыли ее вовсе не засевшие в засаде полицейские, а Такаки, Тамакити и Красномордый, и страхи тут же рассеялись. Войдя в прихожую, Исана и Дзин от усталости и пережитого потрясения не проронили ни слова. Голова Тамакити, поднявшегося на несколько ступенек винтовой лестницы и облокотившегося на перила, казалось, была где-то очень высоко. Красномордый, снявший цепочку, стоял на бетонном полу босиком. Торчавший напротив него Такаки повернулся к ним худым профилем — у всех троих был такой вид, будто они вышли не встретить их, а возвести перед ними живую баррикаду и не пустить в дом.
— Мы забрались на балкон, разбили стекло и влезли сюда. Стекло можно вставить, это чепуха, — сказал Такаки, по-прежнему не глядя на Исана. — Вы небось видели пожар? Тайник Союза свободных мореплавателей разрушен, вот и пришлось нам перебираться в другое место... Главное — нужно было срочно перевезти оружие.
— Уложу-ка я Дзина, ему надо отдохнуть. Нечего болтать попусту, — резко перебила Инаго, разула ребенка и, обняв его, повела в комнату мимо Красномордого и Такаки.
— Инаго — неустрашимый воин, — произнес Тамакити, но ирония его была лишь попыткой скрыть смущение. Красномордый поднял к нему лицо — совсем пунцовое, это видно было даже в полутемной прихожей, — но ни он, ни Такаки ничего не сказали. Исана подумал: видимо, остается еще что-то нерешенное, о чем они хотят поговорить. Расположившись в комнате, они молчали по-прежнему, ожидая, пока Инаго принесет Дзину печенья и воды. Наконец Такаки заговорил:
— Союз свободных мореплавателей убрал из тайника людей и оружие. Около нашего корабля в съемочном павильоне остался один Бой. В этом вся проблема. Он по своей воле ни за что не покинет корабль.
— Понятно. Но как можно было оставлять там одного Боя, он ведь совсем ребенок? — вспыхнула Инаго.
— Бой влюблен в корабль. Мы ничего не могли с ним поделать, — сказал Такаки смущенно. — В Союзе свободных мореплавателей никто никому не может приказывать. Если он принял решение, мы не вправе сказать ему: нет, не делай этого...
— Но ведь павильон, где он прячется, сносят и жгут?
— Нет, до нашего тайника еще не добрались, — сказал Красномордый. — Они начали с другой стороны. Мы наблюдали в бинокль. Сейчас они ничего не сносят, только сжигают обломки. Больше они сегодня ничего, наверно, делать не будут.
— Но завтра опять начнутся работы? — не сдавалась Инаго. — Когда у Боя над головой станут все рушить и жечь, он же сойдет с ума. Почему вы не привели его сюда? Может, подобраться ночью со стороны реки и поговорить с ним? Нужно обязательно вытащить его оттуда...
— Бой забаррикадировался в подвале и полон решимости выдержать любую осаду, — сказал Тамакити. — Сидит там с позапрошлой ночи.
— Значит, он там второй уже день один? Слышит, как за стенами все рушат и кромсают... — Инаго тяжело вздохнула. — Слышит рев пламени... Еда-то хоть у него есть?
— Мы оставили ему все, что было в холодильнике, — сказал Такаки.
— Я схожу туда сегодня, как только прекратятся работы. Я должна убедить Боя уйти. Хорошо еще, если он не сошел с ума, ведь вокруг все горит... А с водой как? Водопровод ведь, наверно, отключен? Значит, в темном павильоне нет ни капли воды. Как он там, бедный, один?..
— Все это не так просто, — перебил Инаго Красномордый. — Когда мы выносили имущество Союза свободных мореплавателей, рабочие нас заметили и, видно, заподозрили, что мы что-то своровали. Вчера они привезли передвижной вагончик и оставили на ночь сторожа. Если мы подадим Бою сигнал, сторож заметит. Мы-то, конечно, убежим, но Бой все равно останется взаперти.
— Придется ждать, пока сам вылезет, другого выхода нет, — сказал Такаки. — Я думаю, он был уверен, что мы присоединимся к нему. Но мы ушли и не вернулись, и сейчас он, наверно, злится. Сидит в темноте и распаляет себя: бросили, мол, одного. Поэтому у тебя, Инаго, все равно ничего не выйдет. Бой сейчас зол на всех.
