Фэнни Флэгг - Я все еще мечтаю о тебе...
Заметив наконец Бренду, Тонья уронила все свои сумки и вонзилась в толчею. Но к выходу она поспела, лишь чтобы увидеть, как «скорая» отъезжает, оглашая окрестности воем сирены и истошно мигая синими огнями. Тонья впала в оцепенение. Что же делать? Выполнить просьбу Бренды, вернуться назад и отыскать увешанную своими и чужими сумками женщину? Или плюнуть на все сумки мира и помчаться в больницу? Она растерянно топталась у входа, и тут из магазина вышла женщина с двумя большими пакетами.
– Вы знакомы с дамой, которую только что увезли?
– Да, это моя сестра.
– Вот ее покупки. Она не вернулась, и я за них заплатила. Скажите ей, что она может послать мне чек, я написала свое имя и адрес.
– Ой, спасибо вам огромное.
– Не за что. Надеюсь, она поправится. Отличные сумочки она выбрала!
Наконец у Мэгги зазвонил телефон.
– Привет, это я, – сказала Бренда.
– Бренда! Где ты? Как ты?
– Дорогуша, я подпрыгиваю на кушетке «скорой помощи», они не разрешают долго разговаривать.
– «Скорой»?! О нет. Куда тебя везут?
– Погоди. Эй, вы меня куда везете?
Мэгги услышала мужской голос:
– В Университетскую больницу.
Потом голос Бренды:
– В Университетскую? А нельзя ли в больницу «Провиденс» на Уэст–Энд? Я бы предпочла туда.
Снова мужской голос в трубке:
– Она не может сейчас разговаривать. – И короткие гудки.
Мэгги никак не могла прийти в себя. Бедную Бренду везут в больницу! В голове осталась лишь одна–единственная мысль: в больницу – и как можно скорее. Мэгги выскочила из дома и в конце улицы увидела свое такси. Слава небесам, водитель ее дождался. Она так разнервничалась, что если сядет за руль, то наверняка снова угодит в аварию. Мэгги рухнула на заднее сиденье и сказала водителю, куда ехать. По дороге позвонила Робби, но никто не ответил. Она надеялась, что Робби сегодня дежурит. Хотя Университетская больница находилась недалеко от дома Мэгги, добирались они целую вечность. Сегодня как раз был день Ду–Да–Парада[28], и на каждом перекрестке приходилось подолгу стоять. Жизнь все–таки странная штука. Ее лучшая подруга, быть может, при смерти, а она сидит и смотрит, как люди топают мимо, напялив на голову мусорные корзины.
Когда они наконец подъехали к южному крылу больницы, Мэгги уже едва сдерживала панику: а вдруг Бренда умрет раньше, вдруг она не успеет? Подумать только, она была озабочена собственными планами, и ей даже в голову не приходило, что Бренда может покинуть этот мир первой. А если уже поздно? Она толком даже не попрощалась, не сказала, что из всех людей на свете ей больше всего будет не хватать ее. Бренды. А теперь, может статься, и говорить уже некому.
Хорошо иметь сестру
Все попытки Бренды скрыть от Робби, что у нее, возможно, инфаркт, не увенчались успехом. Она попросту забыла, что в ее идентификационной карточке Робби указана первой в списке тех, кому звонить в случае крайней необходимости. Но боль в груди все усиливалась, и до Бренды таки дошло, что, скорее всего, это и впрямь сердечный приступ. И вот тут она испугалась. Когда «скорая» подрулила к дверям приемного отделения, первой ее встретила Робби. И никогда еще Бренда не была так рада ее видеть, и пусть ругается себе всласть.
Но Робби не ругалась. Взяв ее за руку, она шла рядом с каталкой и раздавала санитарам инструкции. Потом сказала Бренде:
– Не волнуйся. Все будет хорошо.
Через час Мэгги и Тонья сидели в комнате ожидания. Робби вышла к ним.
– Результаты анализов еще не готовы, но, похоже, с ней все в порядке. Я вам сообщу, когда станет известно.
– Она не спит? – спросила Мэгги.
– Да нет, болтает, не остановишь, хочет успеть в сумочный магазин до закрытия. Тонья, ты ничего не знаешь о каких–то сумках, за которые она не заплатила?
– Ой, да, скажи, что они у меня.
Обрадовавшись, что Бренда не умерла, Мэгги немного расслабилась и вдруг сообразила, что второпях не убрала с кухонной стойки конверт «Тому, кого это может касаться». Нужно поскорее попасть домой, пока его не обнаружили.
Сказав Тонье, что скоро вернется, Мэгги вылетела из отделения реанимации, промчалась квартал до стоянки такси на углу и запрыгнула в машину. Было 11.30, и она надеялась, что парад закончился. Как бы не так. Еще сорок пять минут она просидела в такси, вся на нервах. А вдруг зайдет какой–нибудь риелтор? Подъехав поближе, она выскочила из машины и еще два квартала бежала. Ворвалась в дом, ринулась на кухню… Фффууу, письмо на месте, нераспечатанное. Какое облегчение. Она в жизни столько не бегала! И не зря, надо сказать. Пока ей везло. Несмотря на субботний день, ни один агент не зашел показать дом, и впервые за все время она порадовалась, что на рынке недвижимости штиль. Но вот беда, торопясь в больницу, она не весь козий сыр успела спрятать в холодильник, и теперь вся квартира явственно попахивала козлом Лероем. Мэгги выволокла коробку на задний двор и распахнула все окна. Письмо опять спрятала в ящик комода. Надо подождать несколько дней, пока Бренде не станет лучше, а затем уж назначать день.
Отчасти Мэгги была даже рада, что с Брендой произошел этот небольшой инцидент. Она вспомнила, как это ужасно – потерять человека, не попрощавшись с ним как следует. Ей не хотелось, чтобы Бренда оказалась в таком же положении. Ведь сама Мэгги больше всего в жизни жалела, что не имела возможности сказать «прощай» Ричарду и Хейзел. Как же она могла об этом забыть?
Вскоре позвонила Робби с последними новостями. К счастью, это оказался не инфаркт, как предполагали, а спазм пищевода, у него схожие симптомы.
– Слава небесам!
– Ты сегодня уж не приезжай, они хотят оставить ее в больнице, понаблюдать.
– А она как, нормально?
– Да, все в порядке, ты же знаешь Бренду. Едва поняла, что не умирает и сумки при ней, села на кровати, сияя от счастья, и попросила мороженого. В общем, она передает тебе, чтобы ты звонила утром. А сегодня мы ее телефон отключим.
После этого телефонного разговора Мэгги взяла чистый лист бумаги и написала еще одно прощальное письмо.
Дорогая Бренда,
Я хочу, чтобы ты знала, как мне дорога наша дружба, и еще хочу, чтобы ты не сомневалась, знаю ли я, что тебе она так же дорога. Знаю. Ты всегда заставляла меня улыбаться. Спасибо за помощь со всеми контрактами. Без тебя я бы не справилась.
Твоя Мэгги
P. S. Из тебя получится замечательный мэр.
Послание было коротким, но лучше и не скажешь.
Знаменитые хот–доги Пита
Мэгги пришлось взять на себя обязанности Бренды, пока та не поправится. Не оставлять же Этель совсем одну. Но по крайней мере, она умрет с уверенностью, что Бренда здорова. Бренда даже пообещала снова ходить в группу «Анонимных обжор», так что этот фальшивый сердечный приступ оказался ей же на пользу.
Утром в среду Бренда появилась на работе – бодрая, веселая, свежая как огурчик и счастливая. Еще бы не светиться от радости – ведь за последнюю неделю она потеряла семь фунтов, и руководитель «Анонимных обжор» зашла к ним домой и наградила ее золотой звездой. К пятнице, когда Бренда прочно вернулась в рабочее русло, Мэгги пришла к заключению, что пора. В субботу она вновь отвезла к реке все свои причиндалы и на сей раз даже не стала их прятать. К чему? Завтра рано утром она вернется. А сегодня днем устроит себе прощальный тур по Бирмингему. Пока она ездила по городу, начался мелкий противный дождик.
Это был не первый прощальный тур в ее жизни. Ей было тогда пять лет. Незадолго до полуночи 8 апреля 1953 года папа подхватил ее, и они в последний раз прокатились на трамвае № 27 в Энсли. Трамвай был битком и украшен от носа до хвоста воздушными шарами и плакатами. У депо пассажиры попрощались с трамваем. Назавтра его должны были списать. Вот и она – как тот трамвай № 27.
Столько всего закончилось на ее памяти! И прекрасные годы с Хейзел, и год ее жизни в качестве Мисс Алабамы. И ее проход по ковровой дорожке тоже кончился. Столько слез и столько приветствий было в тот вечер, а сегодня, когда она едет по городу, ни слез, ни приветствий. Только дворники по стеклу – шур, шур, туда–сюда.
Потом она поехала в Ист–Лэйк, где когда–то стоял кинотеатр «Царство грез». И обнаружила, что на его месте теперь стоянка подержанных машин, но, проезжая мимо, Мэгги поняла, что ничего не забыла, ни единой детали. Интересно, как сложилась судьба тех двух милых девушек, что торговали сладостями в фойе, и того доброго мужчины из «Вестерн Юнион», который махал ей рукой.
Пока она ехала на гору, потом мимо загородного клуба «Маунтейн–Брук», потом мимо Инглиш–Виллидж, перед глазами у нее возник образ девушки из какого–то фильма. Но какого? Может, «Звуки музыки»? Но по мере того, как образ тускнел и таял, она поняла. Нет, не из фильма. Это была она, она сама. Это она сама когда–то чувствовала себя вот так, как сейчас, – навалилась прежняя тоска, и странное, мучившее с юности одиночество, и томление по чему–то неопределенному, чему она не могла подыскать названия.
