Кристина Паёнкова - Бегство от запаха свечей
Должна признаться, что своим поведением Иренеуш меня растрогал. Впервые в жизни мне сделали предложение. И цветы были дивной красоты. Не могла я в такой день вести себя невежливо.
На рождество мама собралась к бабке в Кальварию. Туда должна была съехаться вся многочисленная родня. Хозяйка уезжала на праздники в Краков и оставляла всю квартиру в полное бабкино распоряжение. Я ехать не думала. Маме я сказала, что меня уже давно пригласила Люцина. Она не стала настаивать.
Рождество в Валиме прошло в милой, приятной атмосфере покоя и семейного счастья. Люцина настолько была поглощена своей новой ролью, что говорить могла только о муже или о ребенке, появление которого ожидалось месяцев через пять. Ребенка она называла не иначе, как Мацеком. Мацек ворочается, Мацек, кажется, спит, Мацек будет сорванцом.
– Вот видишь, Люцина, ты нашла свое место в жизни, – говорила я. – А это уже очень много. У меня, к сожалению, так легко и просто не получится. Увидишь.
– Да что ты! Ирек приличный парень. Ты тоже будешь счастлива.
Я не стала говорить ей о своих опасениях. Все равно она вряд ли поняла бы меня.
Во Вроцлав мы приехали вместе с пани Дзюней. Мамы еще не было, хотя по всем расчетам она должна была бы уже вернуться из Кальварии. Стефан каждый день забегал узнать, не слышно ли чего о ней. Он явно беспокоился.
Я пыталась ему объяснить, что мама не умеет точно рассчитывать свое время. Наверно, в Кальварию понаехала куча теток и ее не отпускают.
В мамино отсутствие Стефан был гораздо разговорчивее. Оказалось, что он старый холостяк.
– В нашей семье было четверо детей, – рассказывал он. – Я первый научился ремеслу. Пришлось работать, чтобы вытянуть остальных троих. Так до войны время и прошло. А в войну разумные люди не женились.
Стефан говорил о своем родном доме, о матери, которая в самые тяжелые времена ухитрялась всех накормить, об отце-скорняке, у которого не было даже мехового воротника, потому что он думал только о детях, а самому ему никогда ничего не хватало. Мы с пани Дзюней единодушно решили, что Стефан – очень славный человек.
Мама вернулась на восемь дней позже намеченного срока.
– Наконец-то! – воскликнула я. – А мы уж тут с паном Стефаном беспокоились, не стряслось ли чего. Как вы приехали? Ведь поезд приходит только вечером. Мы уже три дня встречаем вас на вокзале.
Мама была полна чувства собственного достоинства и на наши вопросы отвечать не пожелала.
Я полностью втянулась в работу. Скоро в области организации производства ГИСКМИНВОСа для меня не осталось никаких тайн. Все было бы прекрасно, если б не затянувшаяся реорганизация. План на 1947 год составлялся уже трижды, но по каким-то соображениям его все время переделывали.
Моего начальника перевели на другую должность. На его место пришел человек, никогда в жизни в стройорганизациях не работавший, юрист по профессии. В результате я оказалась самым опытным сотрудником и работала вполне самостоятельно.
На партийных собраниях беспрерывно обсуждались организационные вопросы и критиковалось руководство за то, что реорганизация затянулась в ущерб прочим делам. Пожалуй, наш секретарь был прав, когда говорил, что это недопустимо.
Наконец в январе 1947 года произошло разделение ГИСКМИНВОСа. Образовался так называемый трест и четыре самостоятельных управления. Я осталась в тресте, в том же самом отделе.
Однажды в феврале мама пришла с работы невероятно взволнованная. Раздевшись в передней и не найдя в шкафу свободной вешалки, она смахнула рукой все, что стояло на столике, в том числе вазу, и швырнула туда свое пальто.
Я заперлась у себя в комнате, чтобы не мозолить ей глаза, пока сама не успокоится.
Вскоре пришел Ирек, такой же злой, как мама. Он сидел у меня в комнате и молчал.
– Что с вами творится? – не выдержала я. – Я понимаю, человек может встать с левой ноги. Это в порядке вещей. Каждый имеет право быть в плохом настроении, у каждого может быть хандра. Но чтоб сразу двое?.. Хотелось бы все-таки знать, в чем дело.
– Ты сама прекрасно знаешь, – сказала мама. – Это мы у тебя должны спрашивать, а не ты у нас.
– Вы у меня? Нет! Это какое-то недоразумение. Я понятия не имею, что вы имеете в виду.
Они снова замолчали. Теперь я уж ничего не могла узнать. У Ирека был такой вид, будто он только что потерял самого близкого человека; мама казалась совсем больной. Немного полюбовавшись на них, я поднялась и ушла из дому.
Когда я вернулась, Ирека уже не было.
– Если вы на меня сердитесь, я должна знать, за что. Опять вы с Иреком ведете какие-то переговоры за моей спиной. Мне давно об этом известно. Скажите лучше по-человечески, в чем дело, и все выяснится.
– У меня нет ни малейшего желания слушать твою ложь.
– Вы знаете, что я никогда не лгала и не лгу. Ах да! Я натрепала Иреку, что знакома с Лапицким, диктором, который читает текст в кинохронике, и что я в него влюблена, может, вы это имеете в виду? А сказала я ему так потому, что он пристал с глупым вопросом, была ли у меня когда-нибудь симпатия.
– Не морочь мне голову. Лучше расскажи, что было в Свебодзицах. – Мама подвинулась поближе, не спуская с меня глаз. – Оказывается, всем давно известно, что вытворяла моя дочь, только я узнаю последняя.
– Что было в Свебодзицах? Эпидемия тифа. Я же вам рассказывала. Когда она кончилась, мы не знали, что делать дальше. Приехал заведующий и предложил устроить мне перевод во Вроцлав. Я согласилась, и вот я здесь.
– А с какой стати заведующий тебе это предложил? Ради прекрасных глаз? – сквозь зубы негромко цедила мама. – Почему только тебе одной?
– Да нет же! Все было совсем не так. Он и Мариану, и Висе предлагал. Но Мариан отказался, потому что надумал тогда жениться в Свебодзицах, а Вися решила остаться там навсегда.
– А откуда у тебя колечко с голубым камешком?
– Заведующий подарил. Он заезжал во Вроцлав, когда перебирался в Познань. Еще раньше, в Свиднице, он у себя в квартире нашел в зольнике драгоценности. Когда он нам их показывал, я сказала, что больше всего мне нравится это кольцо. Вот он мне его и подарил потом на память. Кстати сказать, по желанию собственной дочери. Да и кольцо-то само почти ничего не стоит. Если хотите, можете проверить, правду ли я говорю: у меня есть их адрес в Познани. А вы что, думаете, я его украла.
– Погоди, ты еще узнаешь, что я думаю. Сейчас я задаю вопросы. Откуда у тебя воротник из голубого песца?
– Купила за тысячу злотых.
– А шуба?
– Мама, на что вы намекаете? Я ничего не украла. Мы с Марианом, уже после эпидемии, обнаружили, что в здании Красного Креста расположение комнат первого этажа не соответствует плану. Мариана заело, он долго ломал голову, но в конце концов сообразил что к чему. Несколько дней потратил на поиски, это оказалось не так просто, потому что после эпидемии все стены перекрасили. Но все-таки он нашел комнатушку величиной с ванную, с хитро замаскированной дверью. Там лежали кое-какие вещи, в основном мужская одежда, и продукты. Я взяла себе шубу, а Мариан костюмы.
– Возможно, все возможно. А что ты скажешь насчет прочих золотых вещей? Я у тебя видела несколько колец, золотую цепочку. Откуда они у тебя?
– Я ведь вам говорила, – в отчаянии сделала я последнюю попытку что-то объяснить. – Одно время я немного занималась торговлей и дешево покупала по случаю эти безделушки. Они, правда, золотые, но большой ценности не представляют.
– За что ты получила недавно из Свебодзиц перевод на пятнадцать тысяч?
– Да это ж настоящий допрос! К чему вы клоните? Что вас интересует?
– Отвечай на вопрос!
– Я оставила там в комиссионном, который принадлежит одной моей знакомой, кое-какие вещи. Она их продала и деньги прислала.
– Врешь! Все было совсем не так. Во Вроцлаве уже всем, кроме меня, это известно. Сюда приехали люди, которые за тобой все время наблюдали. Теперь они каждому, кому не лень слушать, рассказывают, что ты за штучка. Моя мама давно говорила, что ты распутничаешь. И это оказалось правдой. Ты была любовницей всех этих мужчин, вот откуда подарки!
– Мама! – простонала я. – Умоляю вас, замолчите!
– Нет, это ты замолчи! Язык у тебя всегда был хорошо подвешен. Только такой прямодушный человек, как я, мог поверить твоим выдумкам. Едет соплячка в чужие края с одним чемоданчиком, помощи ни у кого не просит, а через год – пожалуйста! – прекрасно обставленная квартира, полные шкафы тряпок, драгоценности, в незапирающемся кухонном шкафчике кучи денег. Да в твоей должности за два года столько не заработать! Тетка Михася сказала, что у тебя это на лице написано. По ее мнению, единственное спасение в том, чтобы немедленно выдать тебя замуж. Да только кто возьмет уличную девку?
Я беззвучно плакала, даже не пытаясь больше возражать.
– Плачешь теперь? Оскорбленную невинность изображаешь? Иренеуш настоящий святой. Он готов на тебе жениться. А ты уйдешь с работы и вернешь партийный билет. Из дому тебе разрешается выходить только со мной или с Иреком. И никаких встреч с пани Дзюней. Уж будь уверена, мы последим за тобой, хотя разве теперь это поможет? Так хочет Иренеуш, а си имеет право этого требовать. Тот человек, с которым мы сегодня разговаривали, сказал, что каждый, кому только хотелось, каждый, кто ставил тебе пол-литра, мог с тобой переспать. От какого-то там Витека тебе частенько доставалось за то, что ты мужикам проходу не давала. Он чуть ли не застрелить тебя хотел, да его кое-как уговорили, что ты того не стоишь.
