Феликс Кандель - Шёл старый еврей по Новому Арбату...
Жизнь продолжалась своим чередом.
Неведомая им жизнь, которую не терпелось распознать.
Зашевелились кусты за скамейкой. Высунулся наружу винопивец с помятым лицом – черные круги под глазами, произнес хрипловато:
– Вас интересуют интересы народа? Замечательно. Это моя тема.
– Кто таков? – строго вопросил петух.
Ответил с достоинством:
– Перед вами ученый. Почти лауреат. В нескончаемом наукоемком поиске.
Разъяснил популярно для непосвященных:
– Изобрел прибор для замера устремлений. Испытал на себе – сгорели пробки. Усилил пробки – сгорел прибор. Усилил прибор – сгорела лаборатория.
Штрудель встрепенулся:
– Так вы, может, народ?
– Конечно, народ. Я – он и есть. Который в кустах. Припадая для подзарядки к земле-матушке.
– Отчего же в кустах, народ?
– Оттого и в кустах, что лаборатория сгорела. Не пожертвуете пару тугриков на научные старания?
Получил тугрики, подкинул на ладони, возгласил с энтузиазмом:
– Короткое замыкание в массы! Электрической политике верны! На всякое сопротивление ответим новым напряжением!..
Убрался в натоптанное логово, откуда забулькало, закрякало, зачавкало с вожделением.
Пробежали мимо Двурядкин с Трехрядкиным, выкрикнули в запале:
– Никакого бульканья…
– Никакого кряканья…
– Настраивать себя…
– Налаживать…
– Готовить к трудовому подвигу...
– Может, сами пока начнем? – предложил из куста. – Тоже, вроде, кумекаем.
– Не имеет смысла! Придется потом переделывать! Такое указание – обухом по голове...
Убежали.
– "Траур по покойнику семь дней, траур по дураку всю его жизнь", – сказал Штрудель вослед и подивился на свои слова.
– Это что? – поинтересовался петух.
– Проклюнулось, – ответил. – Мудрость малого народа.
– Знаю я этот народ, – фыркнул попутчик с гребешком. – Который без курятины жить не может.
5
Тут – шум…
Рев моторов…
Выкрики распорядителей…
Подкатили к песочнице автобусы.
Подрулили грузовики.
Журналисты с магнитофонами.
Операторы с камерами.
Вышли из автобусов мужчины с женщинами, обступили дом на улице. Четко, слаженно, в отработанном порядке.
Отпали борта у грузовиков. Выгружали из кузовов кирпичи, шлакоблоки, бутылки с фиолетовыми чернилами, передавали по цепочке из рук в руки, кидали в стены с близкого расстояния.
Молча, сноровисто, деловито, заданный исполняя урок.
Окна выбили. Двери проломили. Штукатурку заляпали.
Штрудель не выдержал. Подошел поближе. Задал вопрос:
– Там что, в этом доме?
Ответственное лицо наблюдало за порядком. Ответило не сразу:
– Консул из иных краев.
– А кто кирпичи бросает?
– Кто выделен, тот и бросает.
– Дом же испортят.
Ответил:
– Гнев народа, гражданин. Вот вам кирпич, вот чернила: приступайте.
Но Штрудель не приступил.
– Что потом будет?
– Ототрем стены, вставим стекла. Послезавтра опять приедем.
– С орбиты… – застонал Штрудель и вернулся в песочницу. – Сошли с орбиты. В нерадение с разорением…
Петух сооружал очередной куличик, по сторонам не глядел.
– Дело обычное, – сказал. – У них соглашение с теми краями. По четным дням здесь громят консула, по нечетным – там.
– Но зачем? Заа-чем?..
– Гнев народа, Штрудель. Куда-то надо его девать.
Куличик снова развалился, а петух насторожился, навострил шпоры:
– "Всякий раз, когда угрожало какое-нибудь несчастье, у жрицы Афины вырастала длинная борода". Геродот. Уважаемый историк. Можно поверить.
– Это ты к чему?
– К тому, что жрицы нет поблизости. Чтобы упредить. Я за нее. Вперед, Штрудель!
Перебежали через дорогу, встали у неказистого особняка давних времен, который наполовину ушел в землю.
– Стань кариатидой! Под балкон.
– Зачем?..
Петух не успел ответить, как послышались знакомые голоса.
– Клиент пошел – следить стыдно, да еще завлекают, не прерывая безобразий: "А ты не следи. Чего тебе следить? Дуй-валяй по-нашему…"
– Адресок не дашь?..
Штрудель поднял руки, уперся в балкон, застыл в натруженной позе. Петух подхватил прутик-указку, заговорил заученно:
– Перед вами кариатида. А точнее, атлант. Круглосуточное дежурство для украшения города. Куда поставят, там стоит.
Подошли. Встали. Навесили кулаки.
– Будете с нами драться? – спросил атлант.
Сиплый ответил:
– Будем вас бить.
– Ногами?
– Как придется, – ответил Сохлый.
Стояли. Сопели.
– Бить нельзя, – пояснил петух. – Ибо обрушится балкон, причинив непоправимый ущерб архитектурному облику города.
А через дорогу изливался гнев народа.
Кирпичами.
Шлакоблоками.
Бутылками с фиолетовыми чернилами.
– Шли бы туда, – предложил атлант. – Порезвиться всласть.
– Да мы… – разохотился Сиплый. – Да за милую душу… Так ведь у нас путевой лист: за кем ходить и куда.
– А у этих… – уточнил Сохлый. – Кого громить и когда.
Петух шаркнул вдруг ножкой, склонился в почтительном поклоне:
– Позвольте представиться: Йозеф Загер, голландский кунштмастер. Исполняем акробатические экзерциции, выставляем на осмотр Цицеронову голову, произносящую речи, выказываем женщину-паука к увеселению меланхоликов, а также… Самое оно – а также!
Взмахнул крыльями, вскричал на всю улицу:
– Смертельный номер! Единственная гастроль! Жуть до дрожи и смех до упаду! Человек раскрывает душу!..
Эти, возле дома, позабыли про кирпичи, бутылки с чернилами.
Набежали.
Затоптали по пути Сиплого с Сохлым.
Задышали взволнованно:
– Где человек? Где он? У которого душа?..
Сиплый и Сохлый лежали под ногами у толпы, переговаривались, заполняя служебную паузу:
– Кто ж ее раскрывает, душу свою…
– Ты раскроешь, а туда плюнут…
– Или мусор накидают…
– Исчезаем, Штрудель!
Глава шестая
ЗАСТИГНУТЫЕ ВРАСПЛОХ
1
Бежали.
Задыхались.
Наскакивали на неспешный люд, который путался под ногами.
Выслушивали проклятия.
– Бывают народы толкучие, – говорил Штрудель, – локти наизготовку: выберешься – весь в синяках. Бывают народы текучие, рыбами огибающие в толчее, – не угадать заранее.
Петух кукарекнул в восторге, на бегу всплеснул крыльями:
– Ах, Штрудель, Штрудель! Верные твои слова.
Вынырнул из подворотни всклокоченный человек, закричал:
– На помощь! Караул! Наших бьют!!
Побежал рядом с ними.
– Что вы кричите? – строго спросил петух.
– Наших бьют!
– Кто бьет?
– Не наши!
– Не наши бьют наших?
– Ну да! Наших бьют не наши.
– Как вы определили, кто наши, а кто не наши?
Мужчина споткнулся от удивления, но с дистанции не сошел.
– Как определил? Никак не определил. Наши – это наши, а не наши – это не наши.
– Может, наоборот?
– Что наоборот?
– Всё наоборот. Наши – это не наши, а не наши – это наши.
– Глупость какая. Наши – всегда наши.
Штруделю понравился такой разговор. Штрудель тоже захотел порезвиться.
– Не скажите. Бывают такие наши, которые совсем не наши.
– Откуда вы это взяли?
– Я предполагаю.
– Вы тут предполагаете, а там наших бьют!
– Не паникуйте, – строго сказал петух. – А вдруг это не наших бьют, а наши бьют, и своими криками вы помешаете нашим бить не наших. Тогда что?
Мужчина остановился в недоумении, однако продолжил бег на месте, высоко вскидывая ноги.
– Не знаю…
– Вот видите. Нельзя сказать заранее, кто наш, а кто не наш.
– Что же мне делать?
– Ничего.
– Но ведь там бьют! – возмутился, резво побежал дальше. – Там кто-то кого-то бьет, и я не могу молчать! Если наших бьют, надо кричать "Караул!" Если наши бьют, надо кричать "Ура!"
– Не горячитесь. А вдруг, это совсем не наши и бьют они тоже не наших? Какое нам дело до этого?
Снова споткнулся. Замедлил бег.
– Вы так думаете?..
– Нет, нет, я так не думаю, но там, где есть наши и есть не наши, прежде всего надо определить, наши ли наши и не наши ли не наши, а уж потом что-то кричать.
– Ничего не понимаю. Наши не наши, ваши не ваши… Голова кругом идет.
Петух сказал поучительно:
– Что вы! Это сложная наука, ее никто не понимает. Единственное спасение – один запасной вариант.
– Какой?
– Когда наши бьют наших.
– И что тогда?
– Тогда хорошо. Тогда уж нельзя ошибиться, кто наш, а кто не наш, потому как заранее известно, что все наши.
Встал, почесал затылок:
– Что же тогда кричать? "Ура!" или "Караул!"?
– Ничего не надо кричать. Наши бьют наших. Всё нормально, пусть себе бьют.
