Анхела Бесерра - Неподвластная времени
— Ну и что ты об этом думаешь? — спросил художник у Мазарин.
— Вас правда интересует мнение какой-то студентки?
Подошедшая Сара протянула Кадису стакан виски.
— Держи, вот твоя "великая любовь". Уж я-то знаю, что на этом свете ты любишь по-настоящему. И дня не можешь без него прожить.
Художник осушил бокал одним глотком; у ног не было настроения вступать в философские споры. Подоспевший куратор выставки сладким голоском поинтересовался у собравшихся:
— Ну разве это не замечательно? — и, не дожидаясь ответа, зашептал что-то Кадису на ухо.
Художник последовал за куратором на нижнюю площадку, где собиралась пресса.
Мазарин спросила, что случилось, и Паскаль объяснил, что вот-вот должна начаться пресс-конференция.
У девушки бешено забилось сердце. Приближался момент истины. Во время ужина в ресторане "Дом" Кадис пообещал рассказать о ней репортерам. Представить ее всему миру как своего соавтора и вдохновительницу сотворенных им чудес.
После долгой напыщенной речи, изобиловавшей многозначительными фразами и смелыми намеками, вроде "смысл абсурда в том, чтобы оставаться абсурдом", "холст — мое самое интимное зеркало", "творить так творить: живопись не признает полумер", эффектного вывода: "Соблазнение — набросок страсти", долгих оваций и расспросов куратор объявил пресс-конференцию закрытой.
Вот что между ними было: пара мазков, неисполненный замысел... Набросок!
Ни слова о ней.
Кадис приписал все работы себе. По его словам, двойной портрет Сиенны родился в результате впадения в мистический транс.
Лжец, урод, свинья, подлец... ПРЕДАТЕЛЬ!
Мазарин бросилась вниз по лестнице, позабыв о Паскале. Она хотела поскорее сбежать от этого мерного фарса, прежде чем кто-нибудь заметит затопившее ее глаза отчаяние. По щекам девушки лились слезы; в горле комом стояли рыдания.
Какой эгоизм, какая подлость, какое унижение! Мазарин брела по улицам не разбирая дороги; девушке хотелось забыться. Вырвать из сердца и памяти того, кто причинил ей такую боль.
В кармане надрывался телефон, тень на асфальте становилась все бледнее. Прохожие не догадывались о том, какие планы зреют в голове странной босой девчонки. Мазарин хотелось одного: больше никогда ничего не хотеть... Исчезнуть, чтобы отомстить.
Она слишком устала от медленного угасания, именуемого жизнью; устала от страданий, устала от одиночества. Устала ждать любви... Устала от лживых взглядов, которые столько обещали и ничего не давали. Она подарит ему все, что у нее осталось, чтобы он мог вдоволь насладиться своим триумфом, допьяна напиться славы.
Когда ночь окончательно поглотила ее тень, отчаяние Мазарин переросло в решимость. Ее поджидали темные воды Сены под мостом Пон-Нёф... Мутноглазый шел за ней по пятам.
61
Колокола Нотр-Дам гудели, предвещая беду. Мазарин бесстрашно взобралась на перила моста, готовая шагнуть навстречу вечному сну. Справа высилась громада Дворца правосудия. Слева — главная сокровищница мирового искусства, Лувр. Где справедливость и что такое искусство?
"Никакой справедливости не существует... Мир искусства — клубок голодных гадюк... Любовь... Я сгусток ничтожества. О Кадис, будь ты проклят, Кадис. Пусть твое лицо растворится в небытии. Пусть померкнет твой алчный взгляд. Ты присвоил все, что у меня было... Я писала эти картины, словно смотрелась в зеркало. В них было мое спасение, но ты его украл. Ты отнял у меня душу. Твои лживые руки заласкали меня до смерти. Я не знаю, куда деться от одиночества, оно преследует меня и воет, словно гиена. Может быть, вода смоет с меня следы твоих прикосновений? Ты выпил меня до дна. Меня нет, меня совсем не осталось; я ищу себя и не нахожу. Все кончено".
— Мазарин... — негромко позвал кто-то.
Она не слышала.
"Ответ лежит на дне. Упасть, упасть и больше не подниматься. Сначала ноги упрутся в дно, потом меня затянет ил; моя могила будет здесь". Не делайте этого, не надо... Жизнь подошла к концу. Тревоги отступили, боль утихла, надежды не осталось. Одиночество впервые показалось ей прекрасным. Страх победил страх.
Мутноглазый медленно приближался к девушке.
— Не делайте этого, вы не знаете себе цены... Мазарин начала терять равновесие. Довольно одного прыжка, и все ее беды останутся позади. Она на пороге спасения; на самом пороге... Надо только набраться храбрости... Или трусости? Разверзшаяся под мостом бездна манила к себе. "Тот, кто не умеет жить, недостоин жизни". — Давайте я вам помогу... У меня тоже так было. Нога Мазарин сорвалась с перила, за ней другая... Полы черного плаща взметнулись вверх, точно крылья птицы феникса... в последнем полете.
62
Вода и тело. Прерванный полет и парализующий холод. Воды реки одним махом проглотили Мазарин. На поверхности колыхалось черное пятно: ее плащ.
Компания подростков, переходившая Сену, метнулась к перилам.
— Девка упала! — заорал один из них.
— Не упала, а прыгнула, — возразил другой.
— Или ее толкнули, — предположила девчонка. — Я видела, как она с кем-то спорила.
— Точно, толкнули, как пить дать, — подтвердил кто-то.
— Кто?
— Вон тот чувак.
Паренек указал на странного типа, в отчаянии метавшегося вдоль перил.
Услышав, что его обвиняют, и убедившись, что Мазарин пошла ко дну, Мутноглазый стремительно перемахнул через ограждение и бросился вниз.
Над мостом прокатился изумленный крик.
На берегу царила страшная суета. Команда речного трамвая, катавшего по Сене туристов, видела, как два человека прыгнули с моста, и незамедлительно сообщила о происшествии.
Прибывшие через несколько минут жандармы сразу принялись искать утопленников.
Спасательная операция продолжалась до рассвета. Сначала исследовали поверхность, потом, с помощью специального снаряжения, обшарили дно.
Тщетно. Тела так и не нашли.
63
Паскаль упустил момент исчезновения своей невесты. Он сообразил, что Мазарин давно не видно, лишь когда решил поздравить отца. Сначала он подумал, что девушка пошла в уборную, но она не появлялась слишком долго, и Паскаль начал волноваться. Молодой человек обошел террасу, спустился и вновь поднялся по всем лестницам, заглянул в каждый угол; еще оставалась надежда, что Мазарин повстречала в разношерстной богемной толпе знакомого и увлеклась беседой. Но девушки нигде не было. Не на шутку встревоженный Паскаль призвал на помощь Сару. Та принялась расспрашивать приглашенных, но Мазарин никто не видел.
К Паскалю подошел Кадис.
— Где твоя невеста?
— Ты ее не видел? — спросил Паскаль вместо ответа.
— Разве она не с тобой? — удивился Кадис.
— Мы все время были вместе, но потом Мазарин куда-то подевалась. Я подумал, она решила тебя поздравить.
— Наверное, девочка боится больших скоплений народа, — предположила Сара.
— Мама, прекрати выдумывать фобии.
— Но это же вполне естественно; со мной раньше тоже так было. Скорее всего, она решила уйти, а тебя тревожить не стала.
— Исключено, мы собирались поужинать вместе.
Взгляд Кадиса искал среди сандалий и ботинок гостей босые ноги ученицы. Сначала нехотя, потом с тревогой и под конец безнадежно.
Ее нигде не было. Мазарин ушла, обидевшись на то, что он ее не упомянул. Кадис успел изучить характер девушки и знал, что она способна на спонтанные решения и необдуманные поступки.
Открывая пресс-конференцию, художник честно собирался рассказать публике о своей ассистентке, хотя признаваться жене и сыну в том, что новоиспеченная родственница внесла немалую лепту в его титанический труд, ему, положа руку на сердце, не хотелось. Но одно дело собираться — и совсем другое сделать. Речь Кадиса ушла совсем в другую сторону. У него просто не получилось; он оказался не готов заглушить собственное тщеславие и признаться, что выставка не состоялась бы без помощи его талантливой ученицы.
Мазарин должна была его понять. Такова плата за обучение: вместо того чтобы смиренно внимать учителю, ей было позволено творить самой. Многие великие художники могли об этом только мечтать: Модильяни, Шагал, Сутин, Леже в молодости рисовали за тарелку супа. Да он сам мальчишкой писал картины, которые выставлялись под другими именами, копировал на продажу великие полотна из Лувра, а жалкую выручку тратил на холсты, краски и кисти. Первые шаги в искусстве у всех одинаковы.
Кадис медленно обошел террасу, отмахиваясь от раболепных поздравлений братьев по цеху, пришедших погреться в лучах чужой славы.
Мазарин нигде не было, а между тем им было просто необходимо объясниться. Кадис набрал ее номер один раз, второй, третий... И продолжал названивать — со злобой, с тревогой, с отчаянием. Как смеет она исчезать, когда он так в ней нуждается! Возьми трубку, чтоб тебя черти взяли! Да что она о себе возомнила! Это он должен сердиться, уж если на то пошло! Это же надо было испортить такой важный для обоих день!
