Богомил Райнов - Только для мужчин
– Рад, что вы нашли работу, – говорю я.
– Да. Представьте себе! Вам что-нибудь приготовить на ужин?
– Ужинал. – Я, конечно, лгу. – И вообще, раз вы теперь заняты делом, оставьте домашние хлопоты.
– Но они мне совсем не в тягость, – лжет она в свою очередь.
– Ладно, мы об этом еще поговорим. Не хочу вам мешать.
– Я, кажется, устала. Отвыкла, – бормочет Лиза. – Охотно бы выкурила сигарету.
– А как там посиделки? – спрашиваю я, когда мы закуриваем у меня в комнате.
– Вы не поверите – продолжаются. Старики рычат друг на друга, но сидят. Нынче вечером Несторов даже сыграл разок с товарищем Илиевым.
Товарищ Илиев… Какая официальность.
– А что вы переписываете? – любопытствую я. Окинув меня взглядом, который недвусмысленно
говорит: к чему спрашивать, если тебя это все равно не интересует? – она отвечает:
– Какая-то научная работа. Едва ли это вам интересно.
– А вам?
– Мне что, мое дело – перепечатать… – уклончиво говорит Лиза. – Может, вам надо что-нибудь перепечатать?
– Надо было, но это все позади.
– Большая была книга?
– Да. Если иметь в виду объем.
– Что ж, тогда подождем следующей.
– Вряд ли она будет, следующая. На складе пусто.
– А что за книга?
– Да вроде как роман.
Лиза молчит, задержав на мне взгляд, и наконец произносит с некоторым смущением:
– Извините, Тони, но, мне кажется, вы не можете написать роман.
– Мне в издательстве сказали то же самое, – смиренно киваю я.
– Потому что роман – это о людях, верно? А вы не любите людей.
– Мизантроп, – подсказываю я.
– И дело даже не в том, что вы их не любите – они вас не особенно интересуют.
– Вы сами себе противоречите, – возражаю я.
– Почему?
– Да потому, что если бы я не проявлял интереса к людям, разве я сел бы писать о них роман?
– Хитрите?
– Нисколько. Когда писал, они, вероятно, хоть чуточку меня занимали.
– Ну разве что «чуточку». Только не мало ли «чуточки» для целой книги. Эта «чуточка» и сейчас в вас есть. Иначе вы не выслушивали бы терпеливо мои излияния, не стали бы сталкивать наших стариков.
Подумав, Лиза продолжает:
– Я верю, что Толстой плакал, когда писал о своей Анне…
– Несомненно. По воспоминаниям современников, слезы заливали его бороду, точно водопад.
– Опять насмехаетесь? По-вашему, это хорошо – без конца насмешничать?
– А по-вашему, главная задача автора – вызвать у читателя слезы? Их вызвать совсем не трудно. Люди плачут от лука, от зубной боли, от пощечины… Неужто, по-вашему, так уж трудно вызвать у них слезы при помощи печатного слова?
– Вам, наверное, легко. Потому что причину слез вы видите только в луке или в зубной боли…
И пока я решаю, что ей на это ответить, Лиза встает.
– Я вам не помешаю, если еще немного поработаю?
– Конечно, нет. Человеку особенно сладко спится, когда рядом кто-то вкалывает изо всех сил.
Что правда, то правда. Под мягкий стрекот машинки я засыпаю, словно младенец, и просыпаюсь лишь в девять утра.
Лизы нет, но чай, оставленный на столе в маленьком чайнике, еще теплый. Едва я приступил к завтраку, как снизу слышатся два звонка.
У входа молодой человек нагловатого вида в черной кожаной куртке и вельветовых брюках, с сигаретой в зубах. Он явно знает цену своей внешности – у него пышные светлые волосы, красивые голубые глаза, которым позавидовала бы любая девушка. Только вот рост у парня средний – гораздо ниже его гонора.
– Мне нужна Лиза.
Голос тоже низкий, это скорее хрип, чем голос – может быть, из-за дымящейся сигареты.
– Лизы нет.
– Когда будет?
– Не могу сказать.
Я закрываю дверь у него перед носом. Не знаю почему, но существует категория внешне приятных людей, к которым я с первого же взгляда испытываю антипатию. Возможно, причина опять-таки в моей мизантропии, но я пока не задумывался над данной проблемой.
– Тут вас спрашивали, – сообщаю я Лизе, когда она час спустя возвращается с покупками.
– Кто?
В ее голосе удивление, во взгляде – беспокойство. Я вкратце рассказываю о молодом человеке.
– Это Лазарь, – говорит она, рассуждая как бы сама с собой. – Странно, как он меня нашел?…
– Это вас удивляет или пугает?
– И то и другое, – признается Лиза. – Пожалуйста, если он снова придет, скажите, что я здесь не живу.
– Я-то скажу. Но, вы думаете, он поверит?
– Скажите, что я больше здесь не живу, – повторяет она.
– Парень, в общем, приятный, – говорю я как бы между прочим. – Правда, несколько нагловатый.
Она вскидывает брови:
– Несколько?
Тема, похоже, ей не по душе: не сказав больше ни слова, Лиза уходит вниз, на кухню.
После скромного обеда, приготовленного, как всегда, на скорую руку, Лиза садится в чулане за пишущую машинку, а я позволяю себе прилечь с утренней газетой, но вскоре снова слышу доносящиеся снизу два звонка.
И снова в двери светловолосый парень в черном:
– Мне нужна Лиза.
Его голос все такой же низкий и хриплый, хотя во рту больше не торчит сигарета.
– Лиза тут не живет, – отвечаю я, помня ее просьбу.
– С каких пор?
– Со вчерашнего вечера.
– Давеча вы мне этого не сказали.
– Так уж вышло, – небрежно отвечаю я и собираюсь захлопнуть дверь.
Однако мне это не удается. В последний момент молодой человек ставит ногу в черном ботинке на высоком каблуке между дверью и косяком.
– Уберите, – спокойно говорю я.
– У меня еще есть вопросы, – хрипит он, тоже, впрочем, спокойно.
– Уберите, – повторяю я.
И, поскольку парень делает вид, что не слышит, я чуть приоткрываю дверь и что есть силы бью ногой по его ботинку. Парень отшатывается – рефлекс, ничего не поделаешь, – и я тут же захлопываю дверь, успев, однако, увидеть его искаженное от боли лицо.
Но едва я дохожу до лестницы, у входа снова звонят: два очень длинных, вызывающе настойчивых звонка. Неохотно вернувшись, я отпираю дверь и одним махом широко распахиваю ее.
Напрасно. У входа ни души. Но это только кажется в первый момент, а во второй я получаю сбоку резкий удар в лицо. Схватившись за нос, я пытаюсь удержать хлынувшую кровь – рефлекс, ничего не поделаешь. Моя первая мысль – догнать этого красавца и проучить как следует, но он стоит на противоположном тротуаре и спокойно наблюдает за мной, усмехаясь, а убегает от меня совсем другой – я даже разглядеть его толком не успеваю, потому что он скрывается в проходном дворе.
Я поднимаюсь наверх. Из чулана выходит встревоженная Лиза.
– Он вас избил…
– Это не он.
– Кто же?
По пути в ванную я рассказываю, как все произошло, а она идет за мной по пятам, повторяя:
– Мне ужасно стыдно, просто ужасно! Все из-за меня, все из-за меня…
– Не беспокойтесь, – бормочу я, умывшись и осторожно промокая лицо полотенцем. – Такое со мной бывало. Хотя и давненько.
И ухожу в редакцию.
Возвращаясь вечером домой, я застаю в ярко освещенной гостиной всех квартирных жильцов, престарелые гладиаторы восседают в креслах, а Лиза с Илиевым – на диване.
Вот так. Я сношу из-за нее побои, а она знай себе флиртует. И это я – мизантроп?…
– Вовремя подоспели, – радушно встречает меня Лиза. – Сейчас фильм начнется.
Мне не хочется смотреть фильм, но открыто демонстрировать свою мизантропию неудобно, поэтому я тоже сажусь на диван – по другую сторону Лизы. Хорошо, что хоть мое место не занято.
– Может, погасить часть ламп? – спрашиваю я, лишь бы не молчать.
– Пускай горят, – возражает Димов. – Я где-то читал, что так полезней для зрения.
Он читает, это правда, хотя к книжным червям, что точат толстые фолианты и делают из них выписки, его не причислишь. Он относится к той категории читателей, которые выстраиваются в длинные очереди у соседнего киоска ради буклетов БТА и выуживают из газетных статей новости о научно-технической революции.
– Свет не мешает, – поддерживает Лиза отца. – Только очень уж бросается в глаза пятно на стене. Сколько ни терла его, ничего не выходит, оно даже, кажется, становится все больше. Ну как назло!
Действительно, прямо напротив нас, чуть выше дубовых панелей, четко вырисовывается на серой стене пятно, похожее на черное солнце или на огромного страшного паука.
– Ничего, к весне мы покрасим стены масляной краской, – говорит инженер, которому явно по душе оптимистические проекты Лизы.
Несторов не участвует в нашей пустой болтовне – можно подумать, он целиком поглощен спортивной передачей. Но я не верю, что его сколько-нибудь волнуют события в области спорта, хотя своим внушительным видом он и напоминает старого борца.
Впрочем, недавно я его переименовал. Я называю его уже не Борцом, а Несси – есть, говорят, такое допотопное чудовище, якобы обитающее в Озере Лох-Несс. Так что допотопный Несторов зовется теперь Несси.
Он нынче кроток, как никогда, да и Димов какой-то грустный, – меня даже мучит тревога, не заболели ли старики. Но как только начинается фильм – слава богу, начинается и скандал. На сей раз масла в огонь плеснул не я, а инженер, обронив:
