Питер Кэри - Джек Мэггс
— Ты получишь колье обратно завтра к полудню, обещаю тебе.
— Даже если бы его украли, мне было бы все равно. Другие события поважнее этого. Маленький Джон, кажется, скоро поправится. — Лиззи посмотрела в лицо Тоби и поняла, что он совершенно не замечает ее взволнованного состояния.
— Малыш вел себя храбро, — осторожно сказала Лиззи. — Я хочу поговорить с тобой о важном вопросе, дорогой Тоби.
Лицо его стало серьезным.
— Говори, дорогая.
— Что говорить, дорогой Брат?
— То, что хочешь сказать.
— Муж, — произнесла она, и он, услышав это запретное для них слово, снова обнял ее и покрыл ее лицо поцелуями.
— Ты любишь меня, мой Муж?
— Ты же знаешь, что люблю. Ты хорошо это знаешь.
— И любишь все, что во мне?
— Все до остриженных кусочков твоих прелестных ноготков.
— И…
— Дай я поцелую тебя за все твои мысли.
Она высвободилась из его объятий.
— Боюсь, милый, что мои мысли не понравятся тебе.
— О Лиззи, — шутливо упрекнул он ее. — Как ты можешь такое говорить обо мне?
— Потому что мои мысли о нашем ребенке.
— Детка, этого не может быть!
— Нет, Тоби, может и уже случилось.
Он отпрянул от нее.
— Господи, Лиззи, что ты говоришь?
— Я знала, что мои мысли не понравятся тебе. Не надо было меня расспрашивать.
— Лиззи, не шути надо мной.
— Я не шучу, мой Муж.
— Это твое воображение.
— Воображение? — Она повысила голос. — Никакого воображения. Ничего, во всяком случае не более того, что ты и сам мог бы предвидеть, когда взялся мне помогать складывать тяжелое покрывало.
Так приглушенными и взволнованными голосами переговаривались они в темной гостиной, пока не заметили мерцающий огонек на лестничной площадке, который приближался, скользя, как некий дух, а за ним вскоре можно было разглядеть округлую фигуру в белой ночной рубашке.
В дверях гостиной показалась Мери. Ее свеча осветила сестру, все еще стоявшую в темноте у окна. Тобиас был у камина, но когда Мери вошла в гостиную, он сдвинулся с места и протянул свою незажженную свечу, чтобы зажечь ее от той, что была в руке жены.
— Тобиас? Ты ссоришься с Лиззи?
— Нет, ничего подобного, дорогая.
— Но, Лиззи, почему ты плачешь?
И правда, увидев свою добрую непримечательной внешности сестру с искренней заботой на лице, Лиззи поняла, что ей не удержаться от слез.
Мери обняла ее своей пухлой рукой.
— Что с тобой, милая малютка Лиззи?
— Мое колье, — плакала навзрыд Лиззи.
— Что случилось с ее колье, Тобиас?
— Он позволил оборванцу доктору украсть его. Он позволил ему положить колье себе в карман. Он не остановил его, ему было безразлично.
— Мне не было безразлично, — воскликнул задетый Тобиас. — Мне совсем не безразлично.
— Ему было все равно, — рыдала Лиззи. — Он думает только о собственных удовольствиях.
Последнее обвинение вызвало долгую и странную паузу.
— Тобиас, это правда? — наконец спросила Мери.
— Доктор взял колье только в залог, пока не получит деньги за визит.
— Это был ужасный старик, — заключила Мери. — Я очень серьезно поговорю с доктором Гривсом, когда увижу его в следующий раз. Заставить нас отдать нашего ребенка в руки какого-то… ростовщика! Тобиас, ты обязательно должен вернуть колье Лиззи.
Лиззи посмотрела на Тобиаса, который как-то неуклюже облокотился о каминную доску. Он всегда казался ей сильным и по-отечески заботливым, но теперь она увидела, как высока для него доска камина и как ему приходится изощряться, чтобы небрежно облокотиться о нее. Вид Тобиаса обескуражил и разочаровал ее; лучше бы она не видела его таким.
Глава 55
Когда Тобиасу Отсу было пять лет, его отца обвинили в убийстве человека по имени Джад в таверне на Уордор-стрит. Джона Отса судили в Олд Бейли и наказанием была смертная казнь через повешение.
Воспоминания маленького Тоби ограничивались зловонным запахом маленькой камеры смертника, где его отец днем и ночью писал прошения о помиловании.
Ньюгейтские тюремщики благоволили к «Джону-забияке», угощали его пирогами и в изобилии пивом, поэтому Тоби, которому разрешали навещать отца, нередко находил его то в возбужденном состоянии, то в мрачном. Будучи в подавленном состоянии, он кричал жене и сыну, что он не хочет умирать.
Все это, конечно же, отразилось на маленьком мальчике.
В конце концов отец добился помилования, но, как сказала его жена, «его характер от этого лучше не стал». Поселившись в Сохо, он вскоре стал своего рода знаменитостью у городских жокеев и букмекеров.
Однако с годами Тобиас поверил, что его отец мог быть виновен в убийстве Джада. В газетах немало говорилось о физической силе и жестокости убитого и слабости и хрупкости осужденного, и все же, несмотря на эту разницу в физической силе, Тоби знал, каким агрессивным мог быть его отец.
Джон Отс считал, что надо в открытую встречать все, что тебе угрожает. Если закоулок темный, ты входишь в него, досталась норовистая лошадь, ты все равно должен оседлать ее. Свирепствует буря, не спеши укрыться. Тобиас был такого же роста, как и его отец, и тоже унаследовал от него привычку открыто встречать опасность.
Страшась бедности и нищеты, он со страстным увлечением начал писать о бедных. Его мучили кошмары о казни через повешение, и он стал посещать места казней и писать о них для магистрата. Но ужасное утро, когда умер мистер Спинкс, и то, о чем поведало ему прелестное существо, почти ребенок, обманутое и соблазненное им и ждущее от него ребенка, стало самой грозной и зловещей тучей на спокойном горизонте его жизни.
Ночь он провел в самой паршивой ночлежке на Фокс-стрит, совсем недалеко от дома. Он уже бывал здесь и написал заметку в «Кроникл» о чудовищном состоянии этого заведения, но никогда еще его тело не касалось этих зловонных соломенных тюфяков. Это была действительно самого низкого пошиба ночлежка, ее спальные комнаты кольцом окружали центральный двор, мокрый и скользкий от сточных канав. Скрипучим голосом парень в переднике потребовал от него пенни, а потом еще полпенни за ночевку. Он провел Тобиаса в комнатку без окон, похожую на шкаф, где уже лежала парочка бродяг, а в воздухе густо пахло элем и луком.
Здесь автору книги «Капитан Крамли» предстояло притвориться спящим и дать возможность своим соседям обшарить его карманы. Это были грубые парни с кустистыми бровями и широкими носами. Тобиасу было нестерпимо чувствовать на своем теле их бесстыжие ощупывающие пальцы, когда они лезли ему под подушку и тонкое одеяло. У него было такое чувство, будто по его телу бегают крысы.
Потом они оставили его в покое, о чем-то пошептались и занялись, как он понял, своими бесстыжими играми, со стонами и проклятиями.
Наконец они утихомирились и уснули, и Тобиас Отс вылез из-под своего одеяла. Эти эпизоды и специфическая атмосфера ночлежки позднее будут описаны не только в его книгах «Смерть Мэггса» и «Майкл Адамс», а по сути, в каждой из работ, которые потом напишет Тобиас Отс. У него дворы всегда будут покрыты зеленой, дурно пахнущей слизью, маленькие каморки будут шкафами с удушливым воздухом и запахом эля и лука. Везде будут стены с оборванными обоями и жилетки, запачканные яичным желтком. Это будет мелькать время от времени в его серийных заметках, но если ему за это хорошо платили, тогда, значит, все хорошо. Ибо Тобиас Отс появился в Хай-Холборне, не поборов своих страхов, а умножив их, и можно поручиться, что он скорее утопится, чем позволит, чтобы жизнь его семьи опустилась до подобной нищеты.
Однажды станет известно, что он был неверен жене и погубил ее юную сестру, и тогда кто захочет взять в руки книгу с его именем на корешке? Спускаясь к Темзе, минуя район Боро, Тобиас Отс представлял эту всеми осужденную личность, которая не смеет снова смело поднять голову; он будет беден и всеми презираем. Он шел по улицам, прислушиваясь к эху собственных шагов и думая о деньгах так, как будет думать о них скупец, герой его будущей книги «Французская улица». Его скупец удивительно будет похож на автора, хотя читатель об этом не догадается. Правда, Тобиас не так богат, как Скотти Мэггит, но сейчас он шел по тем же улицам, по которым пройдет Скотти в первой главе книги, складывая и вычитая, складывая и вычитая, произнося это так, как иной смертный произносит слова молитвы.
Сколько бы Тобиас ни вел счет, общая сумма получалась всего лишь восемь фунтов и шесть пенсов. Этого было недостаточно. Совсем недостаточно.
Рассвет застал его все еще на новом Лондонском мосту, когда на горизонте ядовитые старые чернила ночи были разбавлены первым красным мазком луча восходящего солнца. Тобиас увидел, что новый мост был построен над лабиринтом улиц, где его сомнамбула, Джек Мэггс, провел свои младенческие годы.
