Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики
Мы - штангист, мастер спорта - я, и акробат-перворазрядник Толик, чувствовали себя несчастными девственниками, попавшими в какое-нибудь африканское племя. Бить по морде? Неудобно как-то, да и явно проигрышно. Жаловаться Немцову - засмеют на всю жизнь. Оставалось запираться и не попадаться, что мы пока и делали.
Вечерами, перед встречей с нашими девушками, мы с Толей обычно принимали стимулирующий массаж в стиральных машинах. Поясняю. В подвале общежития была студенческая прачечная с огромными стиральными машинами активаторного типа. Это были баки из нержавейки с большую бочку величиной, в боках которых вращался активатор - небольшой диск с гладкими выступами. Вечером, когда прачечная почти всегда была свободна, мы запирали дверь на щеколду, набирали в стиральные машины тёплой воды, садились в них и включали активатор. Вода приятно массировала кожу, разминая мышцы - лучше любой джакузи!
Если сесть к активатору лицом, а правильнее - передом, то потоки воды начинали активировать нам известно что, а там уже и до оргазма было недалеко. Но последний нам не был нужен, даже вреден - можно было опозориться ночью.
И ещё один нюанс надо пояснить для полноты тех драматических событий, которые уже нависали над нами. У меня в тумбочке была початая бутылочка с зелёным ликёром 'Бенедиктин'. Но бутылочка была с секретом - помните 'тинктуру кантаридис' из шпанских мушек, которая чуть ни стоила мне жизни? Так вот, я добавил чуть-чуть этой настойки в ликёр, и когда мы с Настей, уже потушив свет, быстро выпивали по маленькой рюмочке 'любовного напитка', ночь наша после этого была активной, почти до членовредительства. Толя знал, что в тумбочке у меня ликёр, но не знал его секрета.
И вот однажды вечером (думаю, что это была пятница тринадцатое число!), я налегке пошёл в прачечную подготовить машину - вымыть её, залить воду и т.д. Толя должен был спуститься следом за мной. Я уже набрал воды, но Толи всё нет. Минут через десять вбегает Толя с полотенцами и рассказывает:
- Только я вышел из комнаты, наши тётки, уже поддатые, обступили меня и затолкали обратно в комнату. 'Где твой друг?' - говорят, 'хатым с вамы выпыт!' Я и объяснил, что мы должны бельё постирать в прачечной, и что ты уже ждёшь меня там. 'Тогда давай водка!' -потребовали они. Я им и отдал твою бутылочку ликёра : Толя замер, разглядев выражение моего лица.
- Я верну, ты не сердись : - залепетал он, но я стремглав бросился к двери.
- Бежим отсюда, они знают, где мы! - закричал я, пытаясь выскочить вон. Но было поздно.
Дверь распахнулась и наши три грации с постыдными улыбочками на полуоткрытых красных губах, шатаясь, вошли в прачечную. Две прошли вперёд, а последняя заперла дверь на щеколду и часовым встала возле неё. Дамы, скинув халаты, и оказавшись в одних стоптанных шлёпанцах, привычно раздвинув руки, двинулись на нас, как толстые привидения. Мы осмотрелись - помещение подвальное, бежать некуда. Припёртые к стенке, мы приняли бойцовскую стойку.
- Гаянэ, - обратилась одна из обнажённых дам к нашему часовому, - иды аткрой двэр, крычи, зави помощ! Нас хатят износиловат!
- Че!!! ('Нет!!!') - завопил я Гаянэ, которая уже пошла отпирать щеколду, - ари естех, ни бхави! ('иди сюда, не кричи!') Делайте - инч узумес, лав? ('что хотите, хорошо?') - кричал я на диком армянском. Я представил себе, что будет, если нас поймают в подвале с этими голыми чудовищами. Поверят ли нам, что жертвы насилия - мы, а не наоборот? Поэтому я крикнул Толе, чтобы он не 'ломался', а сам добровольно лёг на стопку сложенных занавесей в углу.
- Шмотки скидавай! - приказала 'моя' гигантша, а Толика его 'пассия' просто подхватила, как жена лилипута Качуринера (если помните эпопею с лилипутами!) и поволокла в угол.
Я покорно скинул майку, тренировочные брючки, закрыл глаза, зажал зубы и замер, лёжа на спине. Я почувствовал, что на меня ложится что-то вроде гигантской породистой свиноматки с колючими бёдрами, икрами и животом (небось, после того раза не брилась! - мелькнуло у меня в голове). Хуже всего то, что 'свиноматка' чуть не задушила меня своими арбузными грудями, нависающими как раз над моими ртом и носом.
Я понял, что она пытается вставить мне в рот свой чёрный сосок, который я хорошо запомнил с момента душа с бритьём. Я замотал головой, как уже насытившийся молоком младенец, и моя гигантская 'кормилица' прекратила эти попытки. И тут меня буквально обжёг липкий, засасывающий, пахнувший бенедиктином и водкой, густой поцелуй, от которого я чуть не лишился сознания. Я мычал, мотал головой, пытаясь высвободить губы из высоковакуумного засоса. Моя насильница попыталась раздвинуть своим языком мне зубы и просунуть его мне в рот. Но и этот маневр не вышел. Тогда она, надавив на меня всей своей тяжестью, стала использовать меня по прямому сексуальному назначению. Я знал, что если она не удовлетворится, то может вытворить что угодно, и поэтому отчаянно помогал ей, мысленно представляя себе Настю. Но эти два образа не 'ложились' друг на друга, и я чувствовал, что скоро стану недееспособным. Поэтому я собрал все силы и, как последняя проститутка, имитировал оргазм.
Видимо это было сделано натурально, потому, что вскоре оргазм охватил и её. Удивительно только, что я остался жив от этих испытаний, и то, что на её вопли никто не прибежал. Моя насильница (подруги называли её Ахчик, но это могло быть и не именем, это слово по-армянски означает 'девочка', 'девушка'), медленно сползла с меня, не забыв 'отвесить' прощальный густой поцелуй, и с рук на руки передала меня уже раздетой и готовенькой Гаянэ.
- Это несправедливо, - всё возмущалось во мне, - а Толик? Почему мне - две, а ему - одна? Но Толик с его соперницей сопели и ворочались в углу, и видимо, не без взаимного удовольствия. К моему ужасу я оказался не готов к сеансу с Гаянэ.
- Сейчас перевяжут шнурком, и тогда конец! - успел подумать я, но всё обошлось более гуманно. Гаянэ, более мелкая из своих гигантских подруг, быстро восстановила мою потенцию оральными упражнениями, и началась моя 'вторая смена'. Удивительно, а может и грешно, но акт с Гаянэ был мне менее противен, чем первый. Она не душила меня своими сосками, не пыталась протиснуть свой язык мне в рот, а совершала привычные и непринуждённые сексуальные движения, которые были мне близки и понятны. И случилось то, чего я не мог никак ожидать - я изменил моей Насте - у меня произошёл самый натуральный оргазм! Гаянэ, видимо, не ожидала этого, но быстро подстроилась, и, прежде, чем я окончательно лишился сил, успела удовлетвориться. Не так громко и бурно, как Ахчик, но оргазм явно ощущался. Я даже ответил на её поцелуй.
Мои дамы растормошили Толикину партнёршу, и они вместе быстро покинули прачечную. Мы с Толиком, жалкие и 'опущенные', сели в стиральную машину и минут десять приходили в себя, успокаивая царапины и ссадины на своих телах. Потом вытерлись, оделись, и понуро побрели в комнату Зины. Было около часу ночи, но девушки не спали - не знали, что и подумать. Мы честно рассказали, что с нами случилось. Опытная Зина быстро спросила:
- А они шнурком вам не перевязывали?
- Нет, - отвечали мы, пряча глаза, - мы старались сами, вас представляли, - не соврали мы. - Иначе - шнурок, и конец нашему счастью, если не всей жизни:
Всю ночь шло оперативное совещание. Девушки решили забрать нас на время к себе по домам или устроить по знакомым, чтобы больше не подвергаться насилию. А Немцову - написать заявление о безобразиях спортсменок из такой-то комнаты, с требованием их выселить, и подписаться всем женским коллективом общежития. Наглые 'тётки' были уже поперёк горла всем девушкам, оставшимся на лето в общежитии.
Под утро мы с Толей сделали робкие попытки исполнить всё-таки свой мужской долг перед нашими возлюбленными. Удивительно, что они приняли наши ухаживания, но ещё удивительнее то, что всё замечательно получилось. Молодость!
Любовь и штанга
Нам было 'приказано' покинуть нашу комнату, чтобы не подвергать себя угрозе повторного изнасилования. Толика Зина устроила где-то у своих родственников, а меня Настя забрала с собой в Тучково.
Она очень беспокоилась и переживала - что подумают соседи, ведь они непременно узнают про моё пребывание у Насти. Выехав с Белорусского вокзала на можайской электричке под вечер, мы прибыли в Тучково почти ночью. Погода была на редкость тёплой, и Настя приняла решение провести первую ночь на природе. Мы вышли на берег Москвы-реки, которая в Тучково ещё не набрала своей мощи, и устроились на бережке. По дороге Настя зашла домой и забрала оттуда спальник. Мы наломали ветвей, устроили что-то вроде шалаша, постелили спальник. На полянке перед шалашом разожгли костёр. У нас были с собой сардельки из фабрики-кухни и две бутылки дагестанского портвейна 'Дербент'.
Вечер получился незабываемым. Светила полная луна, отражаясь в речке. На том берегу чернел хвойный лес, а на нашем - горел костёр, на котором на деревянных шампурах поджаривались сардельки. Пробки из бутылок я выбил известным способом, а стаканы мы снова забыли. Пришлось вспомнить старый мопассановский способ, который мы всячески модернизировали. Я то прекращал 'подачу' вина, и тогда Настя, почти как младенец из груди кормилицы, пыталась высосать вожделенный портвейн, покусывая меня за губы; то вдруг пускал вино такой сильной струйкой, что Настя начинала захлёбываться и бить меня по плечу.
