Флора Шрайбер - Сивилла
У девочки были и другие средства защиты. Когда мать сбила с ног учившуюся ходить Сивиллу, та отказалась учиться; она садилась на пол и передвигалась, отталкиваясь руками. Очень рано — в десять месяцев — произнеся свою первую фразу: «Папа, закрой дверь амбара», Сивилла очень поздно — только в два с половиной года — стала ходить.
В эти первые годы жизни сопротивляться матери было легче, поскольку даже в тюрьме были друзья. Не мать, а бабушка ухаживала за Сивиллой в течение первых шести недель ее жизни: Хэтти, страдавшая от послеродовой депрессии, не могла заботиться о ребенке. Бабушка Дорсетт помогала Уилларду ухаживать за Сивиллой и позже, когда девочка заболела воспалением среднего уха. Хэтти, которая слышать не могла детского плача, наотрез отказалась выполнить материнский долг. Ухо «прорвало», когда ребенок лежал на плече Уилларда и больное ухо было направлено в сторону горячей печки. Бабушка опять ушла со сцены, на которую вновь вышла мать, а ребенок связал избавление от боли со своим отцом.
Когда Сивилле было два с половиной года, любовь вернулась в образе Присциллы, служанки, которая позже ухаживала за девочкой, в то время как Хэтти посвящала свое время бабушке Дорсетт, перенесшей удар. Больше Присциллы Сивилла любила только бабушку. Как-то раз Сивилла сказала Присцилле: «Я люблю тебя». Хэтти, которая услышала эти слова, сказала: «Ну, маму ты ведь тоже любишь, верно?»
Повернувшись к Хэтти, которая стояла, протирая какое-то изделие из хэвилендского фарфора, Сивилла обвила руками ее шею и ответила: «Да». Хэтти оттолкнула Сивиллу и произнесла: «О, ты слишком большая, чтобы так делать».
Заметив, что миссис Дорсетт поступила с ребенком «круто», Присцилла раскрыла Сивилле свои объятия. Сивилла подбежала к ней и схватила Присциллу за руку. Присцилла сказала, что Сивилла могла бы помогать ей, что Сивилла умеет вытирать пыль и что полдник они могли бы готовить вместе. У Сивиллы была Присцилла, и она чувствовала, что мать ей не нужна.
Когда Сивилла стала старше, этим интерлюдиям с бабушкой и Присциллой пришел конец и мать твердо взяла власть в свои руки. Сцена для постоянных репрессий была обставлена, а Сивилла получила указания никому ничего не рассказывать, не плакать, если не хочет быть наказанной, и держать все при себе. Сивилла научилась не отбиваться, поскольку, отбиваясь, она навлекала на себя дальнейшие репрессии.
И тем не менее в ней сохранился интерес к новым впечатлениям, к творчеству, к созиданию. Часто это творчество, как в случае с изображением цыплят с красными лапами и зелеными хвостами, тоже приводило к столкновениям между матерью и ребенком.
Как-то раз, когда Сивилле было четыре года, она наклеила вырезанную из журнала картинку на фольгу и украсила ее красной рождественской мишурой. Довольная сделанным, она побежала в кухню, чтобы показать свое произведение матери.
— Мне кажется, я велела тебе не бегать по дому, — сказала Хэтти, ставя сковородку на конфорку.
— Извини, — сказала Сивилла.
— Вот так-то лучше, — заметила Хэтти.
— Посмотри, мама! — Сивилла с гордостью про тянула ей дело своих рук.
— У меня нет сейчас времени на это. Я занята. Ты что, не видишь, что я занята?
— Смотри, что я сделала. Это украшение для нашей рождественской елки.
— Да это всего лишь картинка из журнала и немножко фольги, — фыркнула Хэтти.
— Мне кажется, оно красивое, — сказала Сивилла, — и я собираюсь повесить его на елку.
— Я занята, — повторила Хэтти.
Тогда Сивилла повесила сделанное ею украшение на елку, стоявшую возле пианино в углу гостиной. Она посмотрела на то, к чему ее мать отнеслась с пренебрежением, и вновь испытала гордость за сделанное.
— Мама, сходи погляди, — позвала она, вернувшись в кухню.
— У меня нет времени.
— Ну сходи.
Внезапно Хэтти бросила свое занятие и, уставившись на Сивиллу, спросила:
— Не вздумала ли ты повесить это на елку после того, что я сказала?
Сивилле отчаянно хотелось снять украшение с елки до того, как мать увидит его. Но мать уже взывала от елки:
— Иди сюда сию же минуту и сними эту дрянь.
Сивилла стояла неподвижно.
— Ты меня слышишь? — Хэтти стояла возле самой елки.
— Я скоро сниму его, — пообещала Сивилла.
— Не смей мне говорить «скоро», — проскрежетала Хэтти.
Сивилла оказалась в западне. Если она послушается, ей придется подойти к елке, где стоит Хэтти, готовая ударить ее. Если Сивилла не послушается, ее накажут за непослушание. Решившись на первое, Сивилла быстро сдернула с елки украшение и, сделав обманное движение, рванулась к двери. Хэтти устремилась за дочерью. Сивилла бежала быстрее. Вопли матери «не смей бегать по дому!» звенели по всем углам. Сивилла не знала, продолжать ли ей бежать или остановиться. Если она остановится, мать по бьет ее за рождественское украшение. Если она будет бежать, мать побьет ее за то, что она бегала. Ловушка захлопнулась.
Остановившись, Сивилла получила быстрый резкий удар по правой щеке.
В общем, были плохие дни, но были и дни хорошие, например тот, когда в гости приехали Флуды. Когда Флуды — Пирл, Рут, Элвин и их мать — уезжали на своих санях, Сивилла махала им рукой на прощанье, стоя на крыльце. Сани исчезли из виду, и Сивилла, повернувшись, пошла в дом. Сегодня днем она была счастлива, играя на полу террасы с Рут и Пирл, которые были старше ее. Ей было всего три с половиной года, но они играли с ней и научили ее многим вещам. Пирл научила куклу Сивиллы Бетти Лу ходить.
Продолжая держать Бетти Лу в руках, Сивилла вошла на террасу. Вслед за ней явилась Хэтти и сказала:
— Положи куда-нибудь куклу. Я хочу снять с тебя свитер.
Но Сивилла не хотела класть куклу. Сегодня выдался чудесный денек, и она многому научилась. Она узнала, как сделать, чтобы Бетти Лу ходила.
— Я хочу тебе показать, как ходит Бетти Лу, — сказала Сивилла матери.
— У меня нет времени, — взорвалась Хэтти. — Я должна приготовить ужин для папы. Давай сию минуту клади куклу. Мне нужно снять с тебя свитер.
Пока мать снимала с нее свитер, Сивилла бормотала:
— Мне нравится Пирл. Она веселая.
Сивилла увязалась за матерью в кухню, все еще пытаясь поделиться событиями прошедшего дня. Мать начала готовить ужин. Пока она доставала из буфета какие-то кастрюльки и сковородки, голубой свитер, небрежно наброшенный на крючок, свалился на пол.
— Не успеешь от тебя отвернуться, сразу что-то происходит, — сказала мать. — Зачем ты уронила свитер? Почему ты не ведешь себя как следует? Почему ты обязательно должна быть плохой, плохой, плохой девочкой?
Мать подняла свитер и повертела его в руках, внимательно исследуя.
— Он грязный, — объявила наконец она тоном врача, ставящего серьезный диагноз. — Мать вечно должна тебя обстирывать. Ты грязнуля.
Сивилла почувствовала, как костяшки пальцев матери вновь и вновь сильно ударяют ее по голове. Потом мать толк нула ее в небольшое красное кресло. Это было то кресло, в котором она сидела, когда бабушка спустилась вниз, чтобы поговорить с ними, а мать сказала: «Бабушка, не садись, пожалуйста, рядом с Сивиллой. Она наказана». И бабушка не села рядом.
Маленькое красное кресло стояло перед напольными часами. Сивилла еще не умела определять время, но видела, где находятся большая и маленькая стрелки. Как раз сейчас большая стрелка была на цифре двенадцать, а маленькая на цифре пять.
— Сейчас ровно пять часов, — сказала мать.
«Такой был чудесный день, — думала Сивилла, сидя в маленьком красном кресле и не смея двигаться, — а ей обязательно нужно было прийти и все испортить. Мне было так интересно, только жаль, что Элвин не мог играть на полу с девочками и со мной, потому что мы играли в куклы, а он — мальчик. Он был отдельно от всех. Ужасно быть отдельно от всех».
Мать была так добра к Флудам. Она дала им очень много всего: еду для миссис Флуд, рукавички для Пирл, рейтузы для Элвина. Мать подарила им две игры, в которые Сивилла ни разу не играла, даже и не пробовала играть. Это было ничего, потому что ей нравились Флуды.
Сивилла взглянула на часы. Теперь маленькая стрелка стояла на цифре шесть. Она сообщила об этом матери.
— Я тебя не спрашивала, — резко ответила мать. — За это ты просидишь еще пять минут, грязная девчонка. Ты испачкала свитер, и рот у тебя грязный.
— А что я такого сделала? — спросила Сивилла.
— Ты прекрасно знаешь, что ты сделала, — ответила мать. — Мне приходится наказывать тебя, чтобы исправить.
Сивилле не хотелось думать о себе, сидя в маленьком красном кресле и глядя на часы. Но она часто думала о себе. Всякий раз, когда такое случалось, ей удавалось как-то отвлечься.
— И почему ты обязательно всегда должна быть плохой, плохой, плохой девчонкой? — спросила мать.
Это «ты» смутило Сивиллу. Слово «плохая» заставило ее удивиться. Она не считала, что сделала в этот день что-нибудь плохое.
