Джек Керуак - Бродяги Дхармы
Когда я там ночевал, было полнолуние, луна танцевала на водах. Один из наблюдателей, ехавших с нами, сказал:
— Луна стоит прямо на горе — когда я это вижу, мне всегда мерещится силуэт койота.
Наконец, настал серый дождливый день моего отбытия на пик Опустошения. С нами был помощник лесничего, мы втроем поднялись спозаранку: в такой ливень далеко не приятно ехать весь день верхом.
— Парень, тебе в список продуктов надо было вписать пару кварт бренди: в такой холодине наверху не помещало бы, — сказал Хэппи, направив на меня свой красный носище. Мы стояли у загона, Хэппи кормил животных: подвязывал торбы мулам на шеи, и те хрумкали себе, не обращая внимания на дождь. Мы подгребли к бревенчатому шлюзу, протолкнулись сквозь него и поплыли под громадными покровами гор Сауэрдау и Руби. Волны разбивались о плоты и обдавали нас дождем брызг. Мы спрятались в кабине штурмана, а у него уже был готов котелок кофе. Ели по крутым берегам озера — их едва можно было разглядеть — в тумане походили на выстроившихся по ранжиру призраков. То было подлинно северо-западное суровое и горькое уныние.
— А где Опустошение? — спросил я.
— Сегодня ты его не увидишь, пока не окажешься практически у него на самой макушке, — ответил Хэппи, — а там тебе и не шибко-то понравится. Там сейчас все вьюжит и ревет. Парень, а ты уверен, что все-таки не сунул куда-нибудь в рюкзак бутылочку бренди? — Мы с ним уже опорожнили кварту ежевичного вина, которую он купил в Марблмаунте.
— Хэппи, когда я в сентябре спущусь с этой горы, то куплю тебе целую кварту скотча. — Мне собирались заплатить хорошие деньги за то, что я отыщу ту гору, которую хотел.
— Ты обещал — смотри не забудь. — Джафи много рассказывал мне про Хэппи-Упаковщика, как его еще называли. Хэппи был хороший мужик; они со стариной Бёрни Байерсом были тут самыми клевыми стариканами. Они знали горы, они знали вьючных животных — и, к тому же, не рвались стать в Лесничестве начальниками.
Хэппи тоже вспоминал Джафи с легким сожалением.
— Этот паренек знал огромнейшую кучу смешных песенок и всякого прочего. Да, ему действительно нравилось валить лес и торить тропы. У него еще как-то подружка была, китаянка в Сиэттле, я ее видал у него в номере, этот Джафи — ох, он с бабами был оторви-да-выбрось. — Мне чудился голос самого Джафи, распевающего веселые песенки под свою гитару, а ветер завывал вокруг нашей барки, и серые волны плескали в окна штурманской кабины.
И вот это — озеро Джафи, а это — его горы, думал я, и мне хотелось, чтобы сам Джафи оказался здесь и увидел, как я делаю все, чего он от меня хотел.
Через два часа мы пристали к крутому лесистому берегу восемью милями выше, спрыгнули и привязали плот к старым пням, и Хэппи хлестнул первого мула, и тот сбежал с бревенчатого настила и ринулся вверх по скользкому откосу со своей двойной поклажей, неистово перебирая ногами и чуть было не свалившись обратно в озеро со всем моим провиантом, но взобрался-таки наверх и потопал в тумане на тропу дожидаться хозяина. За ним последовали остальные — с батареями и прочим оборудованием, и, наконец, сам Хэппи выехал вперед на своей лошади, за ним — я на кобыле по кличке Мейбл и помощник лесничего Уолли.
Мы помахали человеку на буксире и начали свою сырую и грустную экспедицию: жестокое арктическое восхождение в тяжелом и мутном дожде по узким каменистым тропам, где деревья и кустарник, когда мы продирались сквозь них, быстро промочили нас до самых костей. К луке седла я привязал свое нейлоновое пончо, но вскоре развязал скатку и накинул его на себя — верховой монах под покровом. Хэппи и Уолли ничего больше на себя не надевали и ехали мокрыми, лишь склонив головы. Лошади иногда скользили по камням. Мы ехали дальше и дальше, забираясь выше и выше, и, наконец, наткнулись на лесину, упавшую поперек тропы: Хэппи слез, вытащил двойвой топор и принялся за работу, матерясь и потея, — прорубал другую тропу, в обход, вместе с Уолли, а мне было поручено присматривать за животными, что я и делал довольно удобным образом — сидя под кустиком и свернув себе сигаретку. Мулы боялись крутизны и неприспособленности обходной тропы, и Хэппи ругнулся на меня:
— Черт бы тебя побрал, хватай его за волосья и тащи сюда. — Потом испугалась кобыла. — Тащи наверх свою кобылу! Ты что, ждешь, что я приду и все за тебя сделаю?
Наконец, мы оттуда выбрались и полезли выше, оставив позади кустарники и достигши новых альпийских высот с каменистыми луговинами, на которых цвели голубой люпин и красный мак, оперяя серую дымку милыми расплывчатыми мазками цвета, а ветер уже хлестал изо всех сил мокрым снегом.
— Уже пять тыщ футов! — заорал Хэппи сверху, обернувшись на ходу, и поля его шляпы заворачивались от ветра: он скручивал папиросу, легко устроившись в седле — верхом он провел всю жизнь. Луговины с мокрым вереском и дикими цветами карабкались все выше и выше серпантинами троп, ветер все время становился жестче, и Хэппи, наконец, завопил: — Видишь скальный утес вон там? — Я поднял глаза и увидел скользкий капюшон серой скалы в тумане, сразу над головой. — Еще тыщу футов, хотя, кажется, рукой подать. Когда мы туда взберемся, будем почти на месте. Там уж только полчаса останется.
— А ты уверен, что не прихватил все-таки ма-а-ахонькую лишнюю бутылочку бренди, парень? — обернувшись, снова завопил он минуту спустя. Он весь вымок и выглядел жалко, но ему было до балды, и я слышал, как он распевает на ветру. Мы постепенно забрались совершенно за линию лесов, луговина сменилась угрюмыми скалами, и земля вдруг покрылась снегом и справа от нас, и слева, ноги лошадей на целый фут с хлюпаньем проваливались в эту слякоть, и дырки от копыт быстро заполнялись водой, мы на самом деле высоко забрались. А вокруг я не мог разглядеть ничего, кроме тумана, белого снега и летящих клочьев дымки. В ясный день я бы увидел отвесные обрывы, уходящие из-под ног от самого края тропы, и боялся бы, как бы лошадь не поскользнулась; но теперь где-то внизу лишь смутно вырисовывалось нечто вроде верхушек деревьев, похожих на кочки, поросший травой. О, Джафи! — думал я, — а ты вот плывешъ по океану в безопасности, тебе в каюте тепло, ты пишешь письма Психее, Шону и Кристине.
Снег стал глубже, наши обветренные красные лица начал сечь град, и Хэппи закричал откуда-то сверху, наконец:
— Почти приехали! — Я весь промерз и промок: слез с лошади и просто повел ее дальше по тропе, она хрипло издала что-то вроде стона облегчения, избавившись от лишнего веса, и послушно последовала за мной. Ее и так изрядно нагрузили припасами.
— Вот она! — заорал Хэппи, и в завихрениях тумана на этой вершине мира я различил смешную, почти китайскую хижину с островерхой крышей среди маленьких востреньких елочек и валунов — она стояла на лысой верхушке скалы в окружении сугробов и проталин мокрой травы с крохотными цветочками.
Я сглотнул слюну. Домик был слишком темен и уныл, чтобы мне понравиться. И это он станет моим приютом и отдохновением на все лето?
Мы подволоклись к бревенчатому загону, выстроенному каким-то наблюдателем годах, наверное, в тридцатых, привязали животных и сняли с них вьюки. Хэппи пошел и отодвинул внешнюю защитную дверь, достал ключи, открыл хижину, и внутри все оказалось затхло и мрачно: земляной пол, стены с потеками дождя, зловещая на вид деревянная койка с натянутой вместо матраса веревочной сетью (чтобы металлическая не притягивала молний), а окна совершенно непроницаемы от пыли, и хуже всего то, что весь пол завален старыми журналами, изодранными и изгрызенными мышами, везде остатки продуктов и бесчисленные черные катышки крысиного помета.
— Ну, что, — сказал Хэппи, обнажая мне свои длинные зубы, — тебе довольно долго придется все тут вычищать, а? Начинай прямо сейчас — убери с полки остатки консервов и вытри там всю грязь мокрой тряпкой с мылом. — Я так и сделал — должен был, мне за это платили.
А старый добрый Хэппи развел в буржуйке ревущий огонь, поставил на печку котелок с водой, всыпал туда полбанки кофе и завопил:
— В этих местах, парень, нет ничего лучше настоящего крепкого кофе — у нас тут такой кофе, что волосы дыбом становятся.
Я выглянул в окно: туман.
— Какая здесь высота?
— Шесть тысяч с половиной футов.
— А как же я отсюда увижу пожары? Тут ничего, кроме тумана.
— Через пару дней его весь сдует, и ты сможешь видеть на сотни миль в любом направлении, не переживай.
Но я этому не поверил. Я вспомнил, как Хань Шан говорил о тумане на Холодной Горе — как он никогда не уходил; я начал ценить дерзость Хань Шана. Хэппи и Уолли вышли со мною наружу, и мы повозились вместе, устанавливая шест для анемометра и делая другую работу, затем Хэппи зашел внутрь и стал готовить потрескивавший ужин на печке — жарил колбасный фарш с яйцами. Мы выпили много кофе и хорошо, плотно поели. Уолли распаковал рацию на батареях и вызвал плоты на озере Росс. Потом они свернулись в своих спальниках на полу, а я лег в своем на сырую койку.
