Фристайл. Сборник повестей (СИ) - Сергеева Татьяна Юрьевна

Марина засмеялась

— А голос у неё такой же громогласный?

— А куда он денется? Этим голосом она свою доброту прикрывает. Ну, а в качестве тяжёлой артиллерии сопровождать вас будет этот юрист, которого ты знаешь. Как его зовут, забыла…

— Константин Игоревич…

— Вот, вот. Оказывается, он Петербургский университет заканчивал, в Питере — как рыба в воде. У него на руках будут все договора: на размещение, на питание, на экскурсии, он будет заниматься всем на месте, чтобы нигде никакого прокола не было. Дети-то наши никогда и никуда не выезжали, за ними глаз да глаз нужен, вам с Валентиной Георгиевной и без организационных проблем хлопот хватит. — И тут Ольга Сергеевна лукаво посмотрела на Марину. — А парень-то симпатичный. Как ты считаешь? Или тебе рыжие не нравятся?

— От меня любого цвета мужики шарахаются, — засмеялась Марина. — Мне мой заведующий отделением нравится, хотя он скоро совсем лысым будет. Но то, что Константин Игоревич хороший специалист — это точно. На своём опыте проверила.

— Буду иметь в виду. У меня тут всё время проблемы с договорами возникают. Не знаю, с кем и посоветоваться. Ты только не вздумай с ним поссориться — запрещаю!

Ольга Сергеевна шутливо погрозила пальцем.

Они ещё долго обсуждали предстоящую поездку. У Марины даже голос срывался от возбуждения — она была просто счастлива.

— Я завтра же подам заявление. Только… — она вдруг остановилась на полуслове. — У меня будет возможность?.. Мне очень нужно полдня. Несколько часов. Я должна передать в Театральный музей архив Елены Ивановны, о которой я Вам так много рассказывала. Она завещала.

Ольга Сергеевна посмотрела в план поездки, который лежал перед ней.

— Будет у тебя полдня. Смотри: двенадцатого дети приглашены в Кронштадт в местный детский дом. Ты там будешь не нужна.

Марина поднялась, прощаясь.

— Я ещё к Галке загляну. Давно не видела, соскучилась.

— Так она в изоляторе.

— Что случилось?

— Ничего страшного. Сопли до колен, покашливать начала. Поскольку она у нас кандидат на поездку, то Лариса Федоровна её в изолятор забрала, чтобы в норму привести. Узнает, что ты с ними едешь, сразу выздоровеет.

Время было уже позднее, детский дом постепенно затихал. Гасился свет в игровых комнатах и зажигался в спальнях.

Марина поздоровалась с дежурной няней изолятора, и едва появилась на пороге спальни, как Галка выскочила из постели и повисла у неё на шее.

— Ложись, не бегай босиком. Лариса Федоровна говорит, что у тебя сопли.

— Ага, блин. Но уже лучше. У меня нос уже от платка красный, видишь?

— Не вижу. Здесь темно.

Галка забралась под одеяло и хлопнула по нему ладошкой.

— Посиди со мной.

Марина присела на краешек её постели.

Девочка притихла ненадолго, потом вздохнула.

— Я всё думаю, Марина…

— О чём?

— А ты могла бы быть моей сестрой?

У Марины что-то защекотало в носу, голос дрогнул.

— Наверно…

— Ведь у нас с тобой даже фамилии одинаковые. Мы обе — Найденовы. Давай придумаем, что ты моя сестра.

— Давай.

— И ты будешь забирать меня к себе по выходным?

— Буду. Если дежурить не поставят. Но при одном условии.

— Каком?

— Если ты не будешь говорить «чё» и «блин».

— Я постараюсь. У нас все так говорят.

— А ты не говори.

— Больше не буду.

Марина долго не могла заснуть. Мысли вертелись в голове, сменяя одна другую. Она то и дело включала и выключала свет. И, то ли вслух, то ли про себя разговаривала с Еленой Ивановной, всегда незримо присутствующей в этой квартире.

— Вот, Елена Ивановна… Я, наконец, сделаю всё, что обещала. Я поеду в Ваш город Ленинград, я разыщу этот Театральный музей, и помнить Вас будут не только в этом доме.

Она задремала только под утро и едва не опоздала на работу.

Только в середине дня у неё появилось время поговорить со своим начальником. Дверь в его кабинет, как всегда, была открыта, и Марина вошла с заявлением в руке.

Пётр Васильевич сидел на диване, вытянув вперёд усталые ноги в пляжных шлёпанцах. Он отдежурил сутки и следующий рабочий день подходил к концу. Дежурство было напряжённым. Он почти не покидал операционную. Ночью пришлось трижды давать наркоз на неотложных операциях, рано утром «Скорая» доставила больного прямо на операционный стол с ножом, торчащим в сердце. Операция закончилась, когда в больнице уже был в разгаре новый рабочий день. В самом отделении реанимации были заполнены все койки: четверо больных, прооперированных сегодня ночью, и двое гастарбайтеров, поступивших двумя днями раньше. Все они требовали внимания не только дежурной службы, но и заведующего отделением. Ноги гудели от долгого стояния возле операционного стола, и, вытянув их, Пётр Васильевич вертел стопами, чтобы снять напряжение.

— Ты чего хочешь?

— В отпуск хочу.

— А кто работать будет? Без содержания не отпущу.

— А в счёт очередного? Мне всего неделю надо.

Пётр Васильевич не сразу поднялся с дивана, прошёл, прихрамывая, к своему столу.

— Давай твою бумажку. — Бегло прочитал написанное. — Хитрая ты, Маринка. На майские праздники с выходными все десять дней набегают. Много.

— Зато я летом буду работать.

— Ладно. Бери свой отпуск. — Пётр Васильевич расписался в её заявлении и вернул ей листок. — Чего так вдруг? Замуж собралась, что ли?

Марина засмеялась.

— Меня никто не берёт, я — детдомовская. Мы у мужчин не котируемся.

— Ну, и зря. Я тебя когда-то санитаркой в отделение взял, ни разу не пожалел. Теперь вот медсестрой работаешь — никаких претензий. И вообще я тебе хочу предложение сделать… Не замуж. У меня жена хорошая, а другое. Ты ведь знаешь, что Людмила Владимировна категорически решила на пенсию уходить. Вот мы твою кандидатуру на её должность старшей медсестры обсуждаем очень серьёзно. Ты что про это думаешь?

— Ой, не знаю, Пётр Васильевич… Это так сложно.

— Не кокетничай. Ты её уже сколько раз заменяла? — Марина не ответила, только отвела глаза. — Вот именно. Для тебя сложность только одна: ты у нас правдолюб детдомовский. Чуть что — сразу на абордаж бросаешься. Чего опять с сестрой-хозяйкой поругалась? Жаловалась на тебя нынче.

— Так у неё льда зимой не выпросишь. Говорю днём: «Смирнову надо постель поменять». А она в ответ: «Положено вечером перестилать. Вечером постель и выдам». А что больной до вечера будет мокрым лежать, ей дела нет.

— Ладно. Тут ты права. Я скажу ей, чтобы тебя слушалась.

— Не надо. Сама разберусь.

— А чего с экономисткой повздорила?

— Так она собирается у нас полставки санитарки в приёмное отделение забрать.

— Первый раз слышу.

— Видите — опять за Вашей спиной. Летом, когда Вы были в отпуске, а я Людмилу Владимировну замещала, отдала полставки медсестры в нейрохирургию. Сделает сначала, а потом Вам ничего не остаётся, как приказ подписывать… Ненавижу это её любимое: «Я вам плачу, я вам плачу». Как будто она нам зарплату из своего кармана платит.

— Ладно. Завтра пойду с главным разбираться. Но ты всё-таки веди себя потише на хоздворе. Спокойнее надо, так быстрее результата добьёшься. Станешь старшей — надо будет не только в своём отделении заниматься разборками, но и с администрацией больницы ладить. А там надо всегда между Сциллой и Харибдой проскакивать.

— Между кем и кем? — Не поняла Марина.

Пётр Васильевич с сожалением посмотрел на неё.

— Хорошая ты девка, Маринка, ловкая, работящая, и очень даже неглупая. Но дремучая, как Маугли.

Марина покраснела. Даже уши запылали.

— Ты про Одиссея что-нибудь слышала? Мифы древней Греции в начальной школе проходят. Неужто забыла? Перечитай. Очень интересно.

Пётр Васильевич встал из-за стола, обнял Марину за плечи.

— Ладно, не обижайся. Обиделась? — И констатировал. — Обиделась. Ну, будет. Я сегодня устал, прости. Тоже заносит иногда. Про новую должность подумай. А всё-таки: чего с отпуском-то заспешила?