Бруклинские ведьмы - Доусон Мэдди

Забавы ради, я проделываю то маленькое упражнение, которое Бликс показала мне на вечеринке в честь помолвки — когда берешь и посылаешь луч энергии в человека, с которым даже незнаком, и смотришь, что будет.

Я выбираю младенца в высоком стульчике, который колотит чашечкой по столу. Я представляю, как его омывает белый свет счастья, — а потом жду эффекта. И таки да, он оставляет чашку в покое, смотрит по сторонам, наши глаза встречаются, и малыш начинает смеяться.

Я заставила младенца рассмеяться! Это так круто.

Когда дождь кончается, я иду в H&М купить свитер вместо промокшего. Сразу кладу глаз на длинный объемистый белый кардиган. В придачу выбираю черную вязаную жакетку, три пары леггинсов, короткое черное платье с красными диагональными полосками, четыре палантина, несколько пар теплых носков, множество трусиков (я обращаю на них внимание главным образом потому, что они ужасно сексуальные, и набираю столько, что на две недели хватит) и голубую вязаную шапочку. Пока кассирша пробивает мои покупки, я разглядываю украшения, и тут пожилая женщина с добрыми, окруженными морщинами глазами, которая стоит за мной в очереди, говорит:

— Вам нужно купить этот бирюзовый медальон. Только посмотрите на его форму! Думаю, он принесет вам удачу. Будет талисманом.

Конечно же я покупаю и его, и у меня опять появляется это странное чувство — то, которое ассоциируется с кленовым сиропом. Талисман на удачу! Именно то, что мне нужно. Когда я поворачиваюсь к старушке показать, что я купила медальон, ту уже обслуживает другой кассир, и она не смотрит на меня.

Погода на улице резко изменилась, прояснилось, и над высокими домами я вижу проносящиеся по небу белые лохматые облака. Воздух кажется чистым и свежим. Я надеваю кардиган, иду в ближайшее отделение банка и принимаюсь за оформление счета.

Судя по всему, я остаюсь.

Не то чтобы Бруклин внезапно показался мне таким прекрасным, или я вдруг стала меньше скучать по семье, или пришла к судьбоносному решению. Просто я словно почувствовала присутствие Бликс, словно она повсюду вокруг меня, ее слова каким-то непонятным образом проникли мне в душу. И я хочу как можно дольше наслаждаться этим ощущением.

Три месяца внезапно начинают казаться очень коротким сроком.

Возможно, это просто небольшой перерыв, отпуск от моей обычной жизни перед тем, как она потечет по нормальному руслу — к замужеству, детям и — да, к газонокосилкам.

У меня есть шанс сделать паузу. Я чувствую себя как та женщина, которой мы послали энергию во время вечеринки, посвященной моей помолвке, — и сейчас я веду себя в точности так же, как она в тот миг, когда оборачивалась по сторонам, чтобы увидеть, кто ее окликнул.

Без всяких на то причин я пишу Патрику:

«Только что купила самый теплый кардиган в жизни. Вопрос: действительно ли южный человек со странностями может тут выжить?»

Долгое время спустя он пишет в ответ:

«Кардиган для начала неплохо, хотя декабрь может быть морозным. Черт, ноябрь может быть морозным! К тому же Бруклин добр к людям со странностями. Больше всего неприятностей тут у нормальных. НО! Говорите ли вы: „Тю!“? Если да, ассимилироваться может быть сложнее».

«Не говорю. Жизнь в Северной Калифорнии выбила это из меня. (Кста, хорошая пунктуация. Двоеточие и кавычки! ©)»

«Тогда могу сказать, у вас хорошие шансы. (Мне говорили, что я мастер пунктуации.)»

«Если я справлюсь тут, справлюсь везде. Слышала, так говорят».

«Так то про Манхэттен. Бруклин ничего не гарантирует».

«Значит, мне нужна куртка?»

«Оч мож быть. („Очень может быть по-бруклински.“)»

«Поняла».

Я иду в Uniqlo и покупаю там одну из их замечательных, похожих на парашюты курток. Она темно-лиловая. Потому что — почему бы и нет?

Потом я иду домой, примеряя на себя роль обычной бруклинской девушки, которая прогуливается, надвинув капюшон.

Я остаюсь! Я действительно собираюсь прожить тут три месяца. У меня такое чувство, какое бывает, когда оказываешься в верхней точке тобою же оплаченных американских горок, и вот-вот со свистом полетишь вниз, и надеешься лишь на то, что не запаникуешь.

Идти до дома Бликс далеко, но с метро я еще не разобралась, а для такси день слишком хорош. И вообще, что мне еще делать, как не прогуливаться? Мне хочется просто поглядеть на все: на маникюрные салоны и дома из песчаника, на безликие многоквартирные дома и рестораны… все такое большое, шумное, наполненное обычной жизнью. Некоторое время я смотрю на прохожих, пытаясь отследить тех, кто мне улыбнется, их не так-то много, ну и ладно. Мне приходит в голову, что в толпе ты просто не можешь себе позволить каждому улыбнуться и с каждым поболтать, иначе выдохнешься через два квартала.

Я вижу женщину, подметающую свою лестницу, и ее коричневые руки в рукавах домашнего цветастого платья выглядят величественно. Вижу птичье гнездо на дереве гинкго. Листок в форме сердца на тротуаре.

И все три эти картинки — как будто озвучивают слова Бликс, которая говорит: «Добро пожаловать. Теперь ты здесь».

Вся моя семья, конечно, лишается рассудка, когда я сообщаю новость о том, что останусь тут на некоторое время, но я к этому готова.

Мама называет действия Бликс гнусной манипуляцией, говорит, что та, вероятно, была сумасшедшей. Отец заявляет, что я должна вepнyтьcя домой и пусть семейный адвокат займется документами.

— Никто не может удерживать тебя против воли, — говорит он. — Уж поверь мне, я найду способ продать это здание и быть при этом дома.

— Все не так! — уверяю я, но родственники не расположены вести разговор в таком ключе.

Позвонив Натали, я пытаюсь применить другую тактику. Я начинаю с хороших новостей о том, что вот сейчас шла по Бруклину, и люди мне улыбались, и хотя тут шумно и грязно, все равно в своем роде замечательно, и полно всяких историй, и, наверно, Бликс что-то знала, когда сказала, что я должна тут остаться.

— Что?! — восклицает сестра. — Нет, ерунда какая! А как же наши планы насчет детей и совместных тусовок у бассейна? Ты говорила, что счастлива дома! Почему ты позволяешь женщине, которая, между прочим, уже умерла, вот так взять и изменить всю твою жизнь?!

— Это вовсе не изменит всю мою жизнь, — говорю я. По правде говоря, сама-то я в этом не уверена. Касаясь пальцем своего талисмана на удачу, который так и висит у меня на шее, я слушаю обличительную речь сестры, которая с каждой минутой становится все более пронзительной. Сестер вообще отличает то, что они знают всю твою неприятную подноготную.

Натали проходится по величайшим хитам моей горемычной жизни, по моей общеизвестной способности напортачить, изменить планы, вместо того чтобы им следовать. Поэтому весьма печально, но неудивительно, что у меня все идет плохо (полагаю, она имеет в виду мои брак и мою работу), раз я позволяю себе идти на поводу у чужих представлений обо мне. Почему я такая бесхребетная? За что я ратую?

Я должна думать об Амелии! О Джереми! Неужели мне и дела нет до того, что я нужна дома? Нашим родителям, например!

Я сижу и слушаю, глядя на светлую кухню, на пакеты с покупками на полу, на свою новую куртку, на мой прекрасный белый кардиган, которого не видит сестра. В кухонное окно льется солнечный свет. Комнатные растения Бликс на подоконниках все еще в полном цвету.

Наконец мне удается встряхнуться настолько, чтобы сказать ей, что я не могу больше разговаривать, потому что у меня на плите кипит кастрюля.

Еще одну новую тактику я испытываю на Джереми, просто изложив факты. Домой я пока не возвращаюсь. Чтобы вступить в права наследования, надо три месяца прожить в Бруклине. Так что я остаюсь. Все в порядке. С нами все будет хорошо.

— Стоп-стоп-стоп, — говорит он, — притормози. Я никогда не слышал ничего подобного.

— Ага, — соглашаюсь я, — я тоже, но все именно так. Что есть, то есть. Это не должно быть проблемой. Просто небольшая задержка в наших планах, и всё.