Баловни судьбы - Кристенсен Марта

Он сморщил лоб, напряженно вглядываясь в одну точку, все в душе успокоилось. Успокоилось, прояснилось, стало почти прозрачным.

А потом снова, точно извиняясь: просто я считаю, что помнить нужно обо всем. И о косынках тоже.

— Да ведь это не что иное, как трофеи, — прошептал он. — Своего рода наивные трофеи.

Вот как? Ну и что?

Действительно, что?..

А ничего.

— — —

— Есть желающие сыграть в карты? — спросил Бьёрн по обыкновению бодрым голосом и не заметил, что тишина в комнате отдыха была не такой, как всегда, и столь же необычен был разговор ребят. Не заметил, что собиралась гроза.

Ничего не видит, подумал он, наугад взял с полки журнал, раскрыл его, но Микаэль, оказавшийся рядом, выхватил журнал у него из рук, перевернул и снова отдал ему.

— Возьми журнал как следует: так ведь, наверно, и читать удобнее?

Тони кивнул, глупо ухмыльнулся и отметил, что Микаэль остался рядом с ним.

— Я и не знал, что ты марками интересуешься!

— Ну и что? — сказал он. — Ты много чего не знаешь.

Он перевернул страницу и стал рассматривать изображение какой-то венгерской марки. Марки его ни капли не интересовали, просто нужно чем-то занять руки. Комната отдыха была наполнена тревожным ожиданием, потому что после ужина Клэс рассказал кое-кому из ребят о том, что произойдет. И теперь все отчаянно старались сделать вид, будто ни о чем не догадываются, и каждое слово звучало от этого неестественно и фальшиво. Макс издалека бы это учуял, но Бьёрн только улыбался, держа в руках две колоды карт. Он все им разрешил — и пойти в кино, и взять свою машину. А когда они соберутся уходить, он еще и улыбнется своей широкой улыбкой, помашет здоровенной лапищей и пожелает приятно провести время.

— Ну как, сыграем? Можно даже турнир устроить.

— Да, — сказал Клэс. — Прекрасная идея. Устроим турнир. У нас еще больше часа до ухода. — Он подошел к шкафу и достал еще несколько колод. — Давайте разделимся, чтобы младшие не играли в одной команде. Ты и ты, — он указал на двух ребят из младшей группы, — Тони и я — одна команда.

— Хорошо, — согласился Бьёрн. — Тогда Микаэль будет играть в команде номер два, Бондо — в команде номер три, а Вилли, — он на секунду задумался, словно не зная, что ему делать с долговязым практикантом, и наконец решил: — Вилли будет играть в команде Бондо. Я буду играть за последнюю команду. Карты у всех есть?

Бьёрн довольно улыбнулся: похоже, дежурство будет не из трудных. Так и бывало всякий раз, когда Клэс не упрямился. Бьёрн надорвал пачку сигарет, улыбнулся еще шире.

— Держите, ребята, я угощаю. Давайте приятно проведем этот вечер.

— Бесподобно! — заявил Клэс. — Ей-богу, мы проведем его приятно. — Он бросил карты на стол: — Раздай, Тони, я сейчас.

Он вышел и через некоторое время вернулся. Осторожно, стараясь не расплескать, поставил перед Бьёрном чашку кофе.

— Чашечку кофе любимому учителю! — с преувеличенной почтительностью сказал он.

Бьёрн засмеялся:

— Это уже смахивает на подкуп. Ну что, начнем?

Клэс тоже улыбнулся, вернулся на свое место, сел, взял карты, быстро заглянул в них, поменял несколько карт местами и приготовился к игре.

— Твое слово, Тони!

— Да, — сказал он, прислушиваясь к спокойным голосам занятых игрой ребят. А ведь иначе они бы сейчас злобно огрызались друг на друга, срывались на крик или молчали так угрожающе, напряженно и долго, что даже Бьёрн в конце концов понял бы эту тишину. Но Клэс знал, что нужно делать.

— Твое слово, Тони!

Он оторвался от карт и посмотрел ему в лицо. В узких глазах Клэса ни намека на то, что он может откликнуться на невысказанную просьбу.

— Пас! — пробормотал он и снова спрятал глаза. — Вся карта у тебя.

— Это уж точно, — подтвердил Клэс. — Что ж, будешь подыгрывать.

В нем вдруг вспыхнула ненависть к этому парню, за которым он шел лишь потому, что он — Тони, а тот — Клэс. Внутри у него все задрожало, словно кто-то ударил по туго натянутым струнам. И по-детски категорично, разом отбросив все возможные доводы, он подумал, что ведь не Клэс навестил его в больнице. Не Бондо и не Микаэль. Он швырял двойки, тройки, четверки, а другие ходили с картинок. Не Бьёрн пришел к нему, не Макс и не Йохан. Пришел Аннерс. А больше никто не приходил. С его волос капало на одеяло, он взял стул, сел у постели и молча улыбался, потому что он, единственный из них, в состоянии понять, как ужасно плохо бывает иногда человеку.

— Спокойно, спокойно! — сказал Клэс. — Ты ведь сам сдавал. В следующий раз придет карта получше.

Он сильно, до боли, закусил губу и взял карты. Ходил, сбрасывал, брал взятки, мешал карты, раздавал, а часы между тем потихоньку тикали, безжалостно отсчитывая время, которого все меньше и меньше оставалось до той минуты, когда сперва Клэс, а за ним остальные подымутся и уйдут.

Мочки ушей запылали. Он вспомнил: так бывало всегда, когда он шел за теми, другими. И с некоторым удивлением подумал, что не всегда делал это с охотой, хотя так плохо, как сейчас, не было никогда.

А если не хочешь, если считаешь, что так нельзя?

Что значит «нельзя»? — услышал он насмешливый голос. Что ты несешь? Разве кто-нибудь еще спрашивает, можно или нельзя? То-то. Чего ж ты тогда спрашиваешь?

Он хотел одного: чтобы все поскорее кончилось, все-все на свете.

Желудок судорожно сжался — как раз то, что нужно. Ускользнуть не удастся: они его не выпустят. Ну, а вдруг ему по нужде — не может же он наложить в штаны! Он жалобно посмотрел на Клэса, карты выпали из потной руки.

— Черт, мне тут надо...

И Клэс милостиво кивнул.

Он снова был маленьким мальчиком, несчастным, запуганным сопляком, которому позволили выйти в туалет, и он заторопился, чтобы, не дай бог, чего не случилось по пороге, и был рад, что успел. Зловонная струя забулькала в унитазе, тело покрылось холодным потом. Никогда еще он не чувствовал себя таким больным, никогда еще ему не было так ужасно плохо.

Товарищей не предают — это закон, давным-давно вбитый в голову высший закон.

А если все-таки этот закон нарушить?

Нет, я не смогу, выстукивали его зубы. Они ведь убьют меня за это.

Он уже слишком долго в туалете, нужно возвращаться, не то Микаэль или Бондо придут за ним. Он встал, дернул за ручку.

Девочка испугается, заплачет. Испугается? В лучшем случае они до смерти ее напугают, и никогда она этого не забудет.

Ему стало жарко, точно поднялась температура. Он прислонился лбом к холодной трубе, соединявшей бачок с унитазом, обхватил ее обеими руками, все время думая о том, что слишком долго отсутствует и пора возвращаться к остальным.

— Почему всегда именно я? — простонал он. — Почему именно я?

— — —

Но куда же мне тогда деваться?

Этот вопрос возник перед ним, словно стена, когда другие проблемы были уже решены. Но он возник, и никуда от него не уйти. Но что же мне тогда делать? Ведь я не верю больше.

Человек должен чем-то жить: верой, надеждой, ожиданием или хотя бы отблеском иллюзии. А если не осталось ничего — что тогда?

Глядя в пространство перед собой, он машинально отпил из стакана.

Я всегда верил, что человек по сути своей добр. В глубине души. Я всегда верил, что в сердце человека изначально заложена доброта, а не наоборот, как учит Библия. Что в глубине души, в самых ее истоках — если отбросить наши идиотские уловки, с помощью которых мы пытаемся защититься, — все мы порядочные и честные.

— В глубине души! — повторил он голосом Уллы и с тем же сарказмом, который она вкладывала в эти слова: — С этой своей верой в глубину души ты просто наивен, Аннерс, боже мой, до чего ты наивен!

Говорила ли она когда-нибудь именно эти слова? Он точно не знал, но она вполне могла так сказать.