Элисон Лури - Иностранные связи
Обладание не погасило в нем огонь страсти. Позади упоение погоней, однако на смену ему пришло предчувствие, что счастье будет недолгим. Джо и Дебби Вогелер, как обычно, ничего хорошего не ждут. «А не ошибка ли, — рассуждала Дебби, — позволить себе так увлечься, когда через месяц тебе уезжать из Англии?» Слова Дебби не звучали как вопрос и не требовали ответа, но про себя Фред твердо ответил «нет». Уже не в первый раз он подумал, что мирок Вогелеров такой же ограниченный и узенький, как их здешний треугольный дом, — будто он достался им волей потустороннего агента по недвижимости, наделенного чувством юмора.
Но ведь Джо и Дебби не знают ни Розмари, ни ее Лондона. Фред рассказывал им о вечеринке у Винни Майнер и о тех, что последовали за ней, — о том, какая Розмари чудесная, скольких интересных людей знает, как доброжелательны большинство из них. Вогелеров его рассказ не впечатлил.
— Подумаешь, сказали тебе пару теплых слов, — говорила Дебби пасмурным сырым днем, когда они сидели втроем в треугольном доме, среди воскресных газет и пластмассовых игрушек. — В школе их учат хорошим манерам. Только вот увидишься ли ты с ними снова? Вот что важнее. Сразу после нашего приезда мы с Джо обедали с тем старичком писателем, знакомым его тети, в Кенсингтоне, и все были очень любезны, сказали, что хотят с нами еще увидеться, но дальше разговоров дело не пошло.
— Это все из-за Джеки. — Джо кивнул на сына, который сидел на полу в белом пушистом комбинезончике, перепачканном детским питанием, и рвал на кусочки журнал «Обсервер». — Надо было его оставить дома.
— Джеки вел себя отлично, — возразила Дебби. — Не плакал, не капризничал. А ту старую кошку он не обижал — просто играл. Не пойму, отчего они все так разволновались.
— А еще им не понравилось, что за обедом ты держала Джеки на коленях, — добавил Джо.
— Ну, тут ничего не поделаешь. Куда мне было его девать? Если бы Джеки ползал по полу, им бы тоже не понравилось, могу поспорить. Тем более что он непременно ушибся бы о какой-нибудь угол их гигантской старинной мебели.
Ничего они не понимают, подумал тогда Фред и решил устроить для Джо и Дебби встречу с Розмари (разумеется, без Джеки). Как только они ее увидят или когда познакомятся поближе с ней и ее друзьями — размышляет Фред, сидя на скамейке в Кенсингтон-гарденс, — они поймут, какие это замечательные люди.
В конце концов, даже он понял это не сразу. Но сейчас все прежние сомнения — на которые он в минуту слабости намекнул Джо и Дебби — кажутся ему мелкими, недостойными. Только трус отказался бы от Розмари из-за того, что чем сильнее чувство, тем больнее потом будет разлука. Нет ничего хуже, чем до конца дней сожалеть: «Розмари Рэдли любила меня, но мне пришлось от нее отказаться, потому что мне не нравились ее друзья… потому что она сорила деньгами… потому что я в июне уезжал и знал, что увижу ее только через год».
Если Джо и Дебби этого пока что не поняли, то Розмари и ее друзья, конечно, поймут. Фред помнит интервью с Лу, другом Розмари, которое на прошлой неделе напечатали в «Таймс». На страницах газеты Лу признался, что велел своему агенту отклонять все предложения съемок, потому что ему дали возможность две недели в Ноттингеме играть короля Лира. «Неважно, где театр и сколько времени будет идти пьеса, — заявил он. — Если тебе выпала такая удача, все остальное не имеет значения».
— Какая прелесть наш Лу! — воскликнула Розмари, прочитав этот отрывок Фреду вслух. — Я ему, разумеется, сразу позвонила и поздравила. В самом деле, сказала я, ему давным-давно пора играть эту роль, он великолепный актер, настоящий гений. И на диету не нужно садиться — отчего бы Лиру не быть толстым? Может быть, он и вправду был толстый, и его лихие рыцари тоже. А что? Они ели до отвала, напивались, уничтожали все запасы Гонерильи. Не работали, спортом не занимались, так ведь? Я ему так и сказала: «Лу, милый, ты ошибаешься, тебе не нужно худеть ни на грамм. Сам знаешь, что после сытного обеда у тебя голос звучнее». Жаль, что у меня совсем наоборот. Как только снова начну работать — придется голодать. Нет, ты только взгляни на эту груду мяса! — Розмари приподняла краешек кимоно, расшитого белыми и серыми хризантемами, и взору Фреда предстало прелестное, розовое, округлое бедро. — Фредди, милый, не надо, я не хотела… Ах, милый… Ах…
Вспомнив этот миг и все, что за ним последовало, Фред поднимается со скамьи и уверенно шагает в сторону Челси, будто его влечет туда неведомая сила.
Гости еще не все собрались, но уже нет сомнений, что вечеринка у Розмари удалась на славу. Погода чудесная, дом сверкает чистотой, ящики для растений и каменные урны у входа вычищены до блеска, в них пышно цветет белая герань, вьется шелковистый плющ; через открытые стеклянные двери виден палисадник позади дома, весь в зеленой дымке. Внутри тоже все блестит — по крайней мере, все, что могут увидеть гости (в поисках места, где можно повесить плащи, Фред приоткрыл дверь в спальню Розмари и тут же захлопнул ее при виде первозданного хаоса, — похоже, миссис Харрис была так занята внизу, что на все остальное ей просто не хватило времени).
Фред снова спускается по ступенькам. Внизу все как в роскошной рекламе — идеальная вечеринка. Огромная гостиная полна света, цветов, изящно одетых людей. Многие из друзей Розмари красивы, многие знамениты, а некоторые могут похвастаться и тем и другим. Лишь несколько человек слегка портят картину — в настоящей рекламе их ни за что бы не стали снимать. Скажем, коротышка Винни Майнер в одном из своих «костюмов ежихи Тигги Уинкль», как называет их Розмари, — накрахмаленный белый хлопок и пушистая светло-коричневая шерсть, словно мех какой-нибудь зверушки. Фред с изумлением вспоминает, какой грозной она ему казалась всего лишь пару месяцев назад. Теперь он, как и все друзья Розмари, пришел к мысли, что Винни, при всем своем уме и обаянии, по большому счету, комический персонаж, с ее любовью к народным танцам, книжкам для детей и английской старине.
— Винни, здравствуйте. Как у вас дела?
— Спасибо, хорошо. — Винни смотрит на Фреда снизу вверх, задрав голову. — Сколько народу! Я и не предполагала, что будет такое торжество. А у вас как дела? Как ваша книга о Джоне Гее?
— Спасибо, отлично, — увиливает от правдивого ответа Фред.
— Рада за вас. Какая красота в доме! Просто удивительно! Должно быть, миссис Харрис постаралась?
— В общем, да.
— Пра-астите, па-ажалста, мадам, пра-астите, па-ажалста! — Позади Фреда раздается американская речь; впервые в жизни он прислушивается к ней со стороны и изумляется, до чего же она громкая, вялая, гнусавая. Неужели и его собственный голос все здесь воспринимают так же, стоит ему раскрыть рот? — Винни, возьмите. — Грузный лысоватый мужчина лет шестидесяти, в ковбойских сапогах и замшевой куртке, как американский певец кантри, протягивает Винни бокал. — Сухой херес, как вы просили, милая.
