Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят
— Я тоскую, потому что ты опоздала на тридцать пять минут. А один я — потому что подписался поужинать с тобой, а не со всей шайкой-лейкой! — взорвался Николас, уже вне себя.
— Ох! Я опоздала? Это возможно… Но не смертельно. А ты можешь все же позвать официанта, я умираю с голоду! Я вроде уже говорила.
Николас подчинился. Они сделали заказ.
Он сидел молча, надутый.
— Хорошо, я осознала. Кончай злиться и смотреть на меня волком. Давай я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечать да или нет, так ты можешь беспрепятственно продолжать дуться, и моя честь будет спасена. Первый вопрос: твоя необыкновенная новость касается тебя?
Николас отрицательно покачал головой.
— Значит, она для меня?
Он кивнул.
— По поводу школы?
Опять нет.
— Насчет работы?
Он опять кивнул.
— Потрясающая работа, которая может послужить трамплином для моей будущей головокружительной карьеры?
Он кивнул.
— Предупреждаю: ты мне все рассказываешь, или же я при всех всажу тебе в глаз вилку!
Он проигнорировал ее слова, поигрывая ножичком, делая вид, что его очень интересует ручка из слоновой кости.
— Ладно, согласна… Я приношу свои извинения за то, что опоздала. И хочу крепко поцеловать тебя в губы, чтобы доказать всем, что ты не гей, а вполне приличный любовник.
— Не более чем вполне приличный?
— Вполне достойный любовник, и это мое последнее слово… Ну так о чем речь?
Николас вздохнул и сдался:
— «Харродс». Витрины. Те самые знаменитые витрины. Две из них будут в твоем распоряжении. Они еще не знают, кому их поручить, и ты можешь отправить свое портфолио некоей мисс Фарланд сегодня до пяти часов…
Гортензия смотрела на него раскрыв рот.
— Невероятно! Это невероятно! И ты думаешь, что…
— Я даю тебе адрес офиса мисс Фарланд, ты берешь портфолио и стараешься себя продать. Все зависит от тебя.
— А как так получилось, что витрины «Харродса» не заняты? — недоверчиво спросила Гортензия. — Обычно ведь на них записываются за многие месяцы вперед…
— Это витрины на март — апрель, для молодых дизайнеров. Они предназначались для Хлои Пинкертон…
— …которая разбилась на машине вчера вечером, возвращаясь в свой загородный дом. Ну и правильно! Нечего быть снобкой и гнушаться жить в Лондоне! Я всегда считала ее неестественной, деланой. Не могла понять, как ей удалось пробиться… Ну, что ни делается, все к лучшему!
— Иногда, — потрясенно сказал Николас, — я спрашиваю себя, действительно ли ты человеческое существо? Потому что человеку свойственно много дурного, но зато и нежность, и сострадание, и благородство, и порывы…
— Ты думаешь, я могу прямо сейчас поехать к ней? К мисс Фарланд?
— Но мы же еще не пообедали!
— Я поеду… А потом вернусь.
— Ни за что! Ты должна хотя бы пообедать со мной после того, как заставила столько ждать!
— О’кей! Но если я не успею, я больше с тобой никогда не буду разговаривать! Кстати, я уже не голодна и все мои мысли занимают витрины…
Николас тяжело вздохнул и развернул салфетку.
— А что ты делаешь на Рождество?
— Париж, мама, сестрица, Ширли, Гэри и обычная тягомотина! Мама запечет индейку, сожжет ее и в порыве сентиментальности расплачется, Зоэ наделает идиотских подарков в стиле французских скаутов, Ширли будет стараться спасти положение, а мы с Гэри будем смотреть друг на друга, как фарфоровые собачки…
— О! Красавчик Гэри Уорд тоже там будет…
— Уж как обычно…
— Знаешь, Шарлота Брэдсберри никак не может оправиться после их разрыва…
— Мне-то что…
— Она говорит, что все из-за тебя, и распространяет по Лондону всякие слухи.
— Так, глядишь, я и прославлюсь!
— Она говорит, что на первом же твоем дефиле она тебе покажет, где раки зимуют…
— Прекрасно! Пусть обо мне говорят плохо, чем вообще не говорят.
— В общем, она в печали…
— Мне абсолютно все равно. Сердечные раны Шарлотты меня нисколько не волнуют. Я думаю о двух витринах «Харродса». Двух огромных полотнах, на которых будет прописан мой талант. И за эти шесть недель мир поймет, на что я способна, весь мир услышит о Гортензии Кортес… Крибле-крабле-бумс, я стану модной, знаменитой и богатой, богатой! Контракты посыпятся один за другим! Надо найти хорошего адвоката. У тебя есть кто-нибудь на примете?
Она прервалась, на мгновение призадумалась, стала серьезной и сосредоточенной.
— Надо найти тему. Ты помнишь мой показ в колледже Святого Мартина?
— Sex is about to be slow…
— Было неплохо, правда?
— Великолепно. Но это было еще до кризиса…
— Да плевать на кризис! Люди забудут про кризис, когда посмотрят на мои витрины! Я покорю их сердца, вот увидишь!
— У тебя пока нет этой работы! Знаешь, сколько там претендентов…
— Я всех их сделаю. Обещаю тебе! Хоть бы мне пришлось работать день и ночь, ночь и день, валяться в ногах мисс Фарланд или подложить куда-нибудь бомбу, чтобы уничтожить их физически…
Она подозвала официанта и заказала свежевыжатый лимонный сок.
— Ты пьешь лимонный сок? — удивился Николас.
— Каждое утро, как встаю. Это полезно для кожи, для волос, для печени, к тому же профилактика от микробов и вирусов. А сегодня утром я забыла его выпить.
Она оперлась подбородком о руку и повторила несколько раз:
— Нужно найти грандиозную идею, нужно найти грандиозную идею…
— Да поскорее, — уточнил Николас.
— Они созданы для меня… Для Гортензии Кортес. И я получу эти проклятые витрины!
— Ни секунды не сомневаюсь, дорогая… Если уж женщина чего-то захочет…
В половине третьего Гортензия Кортес стояла в очереди на восьмом этаже дома на Бонд-стрит среди пятидесяти других кандидатов и кандидаток, которые недружелюбно разглядывали друг друга. Каждый стоял отдельно, гордо выпрямившись, и ревниво следил за действиями остальных. Из двери, за которой проходил отбор, вылетела девушка и провозгласила: «Хватит тут груши околачивать, расходись, меня уже взяли!» Некоторые посмотрели на нее обескураженно и покинули очередь. Гортензия не поверила ни единому слову.
Десятью минутами позже некто по имени Алистер Брен-стол, известный дизайнер, выпустивший коллекцию весьма оригинальных очков, вышел и объявил, что на всех не хватит времени и последних из прибывших принять не успеют. Костюм на нем был в черно-зеленую клетку, на носу красовались очки в форме жирафа.
Гортензия пожала плечами и не тронулась с места.
Потом ассистентка мисс Фарланд вышла и объявила, что примут еще только десять человек. Гортензия быстро посчитала: она была четырнадцатой.
