Арнольд Каштанов - Хакер Астарты
У Марины были гости (оставляла их, чтобы привезти меня), а дети смотрели телевизор у нас наверху. Я сказал, что завтра привезу бабушку. Гай бросился на шею. Нина вяло заметила:
— Мама считает, это неправильно.
— И ты можешь вообразить, что бабушки никогда здесь не будет?
— Не знаю. Мама так сказала. Мы тебе мешаем?
Марина принесла поднос с закусками:
— Поешь по-человечески.
Тут же набросилась на детей:
— Дедушке отдыхать надо! Ну-ка в спальни.
Я понял, что сегодня уже не смогу заняться уборкой. Поставил будильник на пять, принял снотворное и вспомнил, что забыл обдумать, как приделать к двуспальной кровати ограждение. Проснулся среди ночи и сменил постельное белье, распихал вещи, вымыл посуду и полы. В восемь утра вошел в палату Дули. Она лежала поперек кровати, воевала с ограждением и, расплывшись в улыбке, сказала:
— Ты приходишь в последнюю минуту! Откуда ты знаешь?
Опять ей снились убийцы.
— Все нормально?
Это не я ее спросил, а она меня. И ждала ответа.
— Дуля, все отлично.
— Никто за тобой…
— Что?
— Никто тебе… ну в общем, слава Богу, я так. Где ты был?
Пришло время правды. Тянуть дольше было уже нельзя.
— Дома, — небрежно сказал я, опуская ограждение и снимая ее с кровати, чтобы ноги попали прямо в подставленные кроссовки. — Где я всегда ночую? Дома. Спал на нашей с тобой кровати.
— А, ну да.
Лицо оставалось недоуменным.
В коридоре шуршали коляски — свозили на завтрак в столовую. Отделение обновилось за это время, из старожилов оставались лишь мы и Владлен. Зина не появлялась, и Владлена кормила Таня-вторая, опытная и неторопливая санитарка. Задумавшись о своем или задремывая, иногда забывала сунуть ложку, и он так и сидел с открытым ртом. Может быть, Зина была права, и он все понимал?
Она, появившись, пролетела к мужу через всю столовую. В новеньком светлом плащике и косыночке на шее. Вот и событие в здешней жизни: косыночка, плащик. Взгляды Тани-первой, въезжающей в это время со столиком шприцев и лекарств, взгляды снующих санитарок и некоторых больных ревниво проследили за косыночкой. Зина подтянула стул к мужу, села и как бы подставила свое лицо для поцелуя. На секунду-другую замерла и деловито затараторила:
— У тебя он всегда ест, у меня капризничает. Я опоздала, извини, Бога ради…
— С обновочкой, — подъехала Таня-первая со своим столиком. — Кто подарил?
— Есть кому.
— Что же ты куришь с одним, косынки получаешь у другого…
От неожиданности я сунул ложку мимо рта Дули, она вскрикнула. Женщины на нас не взглянули. Мы их предавали, как здоровые предают больных, живые мертвых, а свободные заключенных. И они объединялись против предательства.
— Уметь надо, — держала тон Зина.
— Я все слышу, — сказал я.
Зина изобразила ужас: запечатала ладошкой смеющийся рот и вытаращила глаза. Таня-первая подъехала к нам, выдала тразодил и декенет, молча зафиксировала, как я спрятал в кулаке, чтобы выбросить, таблетку, и сказала:
— Обедать будете у Ханны. Собирайте вещи, Нелли проводит.
Дуля, заглядевшись на войну между старухой, уворачивающейся от ложки с кашей, и санитаркой, старающейся эту ложку впихнуть, — Дуля ничего не услышала. Я отвел ее в кровать, поднял ограждение, и хоть она попыталась протестовать, выбежал. В квартале от «Мальбена» был минимаркет, там уже подготовились к Песаху. Я выбрал две коробки то ли вафель, то ли конфет. Потом пробежал еще три квартала до цветочного магазина, купил три букета. Розы были похуже тех, что росли вдоль газонов «Мальбена», но ехать в центр не оставалось времени. Рядом продавались коробки с конфетами, купил и их. Вернувшись, вывалил все на прилавок перед Таней-первой. Она, надев очки, заполняла бумаги. Мило смутилась. Я сказал:
— Тумбочку чистим перед пасхой. А цветы — на память.
Таня через прилавок дотянулась рукой до плеча:
— Все будет хорошо.
Дуля лежала тихо. Я собрал ее вещи. Думал переодеть в домашнее, но, заглянув в это время в палату, Нелли сказала:
— Зачем? Там такие же пижамы.
Посадил Дулю на стул.
— Теперь слушай. Мы уезжаем домой.
— Что это ты надумал, — недовольно сказала она. — Чем тебе здесь плохо.
— Надоело. Хочу домой.
Нелли прикатила кресло, отстранила меня, чтобы не мешал, и усадила посерьезневшую Дулю. Она торопилась. В холле я поискал глазами, с кем проститься, но все работали в палатах. Мы быстро промчались по аллее, спустились по крутому склону и въехали в двадцатое отделение. Нелли чмокнула Дулю в щеку, развернула коляску и исчезла. Тут же возникла Роза. Подхватила Дулю под руку и повела знакомить с соседями в столовой. Столики уже очистили от тарелок, вытерли и разложили на них игры. Старики сидели на своих местах и играли в лото. Я остался ждать у входа с пакетами в руках. Смотрел, как Дулю подводили по очереди то к нарядной, с бусами и накрашенными губами дородной тетке, то к морщинистому старику с саркастичной улыбкой и суворовским клоком вздыбленных волос над покатым лбом. Те что-то говорили, Дуля отвечала. Вернув ее мне, Роза через окошко протянула руку к столу в своем кабинетике, взяла бумаги.
— Это обязательства. Мало ли что случится.
Я подписал.
— А это лекарства. На девять дней. Как принимать, знаете?
— Да.
— Учтите, я вам поверила, — сверяясь с календарем на стенке, Роза еще раз пересчитала, в какой день мы должны вернуться. Написала на квадратном листочке и протянула:
— Мой телефон. Вот этот, на столе. Если что.
— Вы не могли бы вызвать такси?
— Да, конечно. Аня, — крикнула она кому-то, — вызови такси.
— Надо идти к воротам?
— Нет, это наши таксисты, их пропускают. Ждите прямо здесь.
— С праздником, — сказал я, прощаясь, забыв слова, которые надо говорить на Песах.
Когда остались вдвоем, Дуля снова сказала:
— Что ты задумал?
— Ну как тебе здесь?
— Не очень… Роза понравилась.
— А что не понравилось?
— Не знаю, — она явно считала, что обязана была восхищаться, и ставила себе в вину отсутствие восхищения. — Не понравилось.
Подъехало такси. Я не успел переодеть Дулю. Санитарка сказала:
— Зачем вам переодеваться, в пижаме и вернетесь.
В машине Дуля продолжала спрашивать, что мне будет, если нас поймают. Осеклась, когда машина остановилась перед воротами «Мальбена». Ворота покатились, выпуская нас, и Дуля успокоилась.
Сразу успокоился и я. Возле дома, расплачиваясь с водителем, попросил его подождать несколько минут: вдруг Дуле станет плохо. Опираясь на мою руку, она спокойно прошла к двери. В доме никого не было. Дуля сразу взялась рукой за перила, зашагала по ступенькам и не останавливалась до конца. Я, растопырив руки, семенил сзади. Она спокойно подошла к столу, оперлась на него и спросила:
— Может быть, я лягу?
— Разумеется!
Все происходило так, словно и не было последних трех месяцев. С изумлением смотрел, как она пошла, не держась за меня. Села на кровать, предложила:
— Может, не буду переодеваться.
— Да конечно, ты же в пижаме.
— Спать хочу. Ты тоже ложись.
— Сейчас лягу, только маме позвоню.
— Привет передавай. Я посплю, потом позвоню ей.
Легла на спину и сразу заснула. Все было невероятно, как в сказке. Мы это сделали.
Утром разбудил мусоровоз под самым окном. Дуля тихо дышала, лицо было спокойным. Проснувшись, я заново изумился тому, что она дома. Со вчерашнего дня каждую минуту жил с этим изумлением, с ним и заснул, а во сне присутствовало ожидание подарка, как под Новый год в детстве. И потому торопился проснуться. Длил изумление с открытыми глазами, и тут вспомнилась костлявая старуха у Розы. От ужаса проснулся окончательно.
Подошел к окну. Рассветало. Почти вплотную к дому росло ветвистое дерево с прошлогодней листвой, опушенной молодыми побегами. В просветах был виден соседний коттедж, часть тротуара и отъезжающий мусоровоз, на подножку которого вскочил мусорщик.
Дуля открыла глаза. Лицо ничего не выражало. Полежав, поднялась, сунула ноги в сабо и пошла, не заметив, что идет сама по своей квартире. Из ванной вышла с ситцевым халатиком в руке — он провисел там с февраля. Принесла его в спальню.
— Надень, — предложил я.
— Чего вдруг? — она повесила его на спинку стула и стала укладываться.
— Не хочешь позавтракать?
— Потом. Еще немного посплю, — сказала она, улеглась на бок, лицом ко мне, прикрыла и тут же открыла глаза. — Может быть, чаю попить?
Пили чай за столом, разговаривали о внуках. Дуля устала и ушла спать, я помчался в магазин — заполнять холодильник. Оказалось, ее можно оставлять одну. Радовалась ли она возвращению? Как-то не до этого было. Иногда мелькала улыбка, Дуля рассматривала меня и щурилась:
— Ну ты и отчудил. И когда мне возвращаться?
