Роман Солнцев - Золотое дно. Книга 2
Ищук ругнулся сквозь зубы, пригнул голову и бегом, боясь нового толчка, вынес из столовой бутылку водки и два стакана.
— Кто со мной?!
Маланин, продолжая смотреть на Никонова, протянул руку.
— Правильно, Владимир Александрович. Там разберемся.
Сергей Васильевич хотел что-то сказать, но только злую слюну прожевал.
— Нас может спасти, — продолжал Алексей Петрович, — если только где-то рядом произойдет еще бо’льшая беда. Но я бы этого не желал.
— Да ничего там не должно случиться, — негромко повторил Васильев. — Ну, дождь… наверное, уж точно льется через край… Валерий, что скажешь?
Туровский только судорожно вздохнул, поджав ноздри, и замер.
— Может, зайдемте в дом? — кивнул, дрожа, массивный Маланин. — Не бетонный же… если и треснет, не завалит…
— А загорится? — Тарас Федорович кивнул на небо, и в эту именно секунду оно разорвалось пополам прямо над головой, полыхнув пламенем, и жутким, и знобящим, как само небытие…
— А давайте анекдоты рассказывать… — Владимир Александрович посмотрел на свою растопыренную пятерню и ничего не вспомнил. И снова зарыдал. — Я хотел как лучше!..
Васильев толкнул в бок Хрустова.
— Лев, ты же умел смешить до слез! Как вспомню те наши грозные годы — начинаю хохотать: сразу вижу тебя. Как ты говорил? Сала много в стране, а мыслей мало. Вот если бы членам Политбюро хоть иногда дрова колоть, мозги бы встряхивались — и хорошие идеи рождались…
— У него сын в больнице, — буркнул Бойцов и обнял за плечи друга. — Держись.
45Под утро мы устали маяться на ногах под дребезжащей крышей крыльца и рискнули, перебрались в круглый зал, сели поближе друг к другу на стульях и на диванчике под сверкающим время от времени зеркалом и забылись. Кто водки напился от страха и угрызений совести, кто — валерьянки из бутылочки Туровского (Хрустов и сам Туровский). Семикобыла, как сидел мешок мешком на диване, так и далее дремал, всхрапывая и всхлипывая, при этом открывая совиные невидящие глаза.
По приказу губернатора егеря вновь включили дизель, и во всех комнатах дачи горел яркий электрический свет, который как бы усмирял влетающий в дом свет молний.
Молчаливый охранник Владимира Александровича ушел в сауну хлестаться веником. Егеря там же где-то пили подаренный им ящик водки. Слышалась песня:
— Гори, гори, моя звезда…
Звезда любви приветная.
Ты у меня-я одна заветная…
Другой не будет никогда-а…
Ливень лил и лил по-прежнему, но гром уже стихал, огонь небесный бегал все больше вдали, в северной стороне, над ГЭС…
Дай бог, чтобы все там обошлось.
Нас разбудил вороний крик Маланина:
— Ищук! Связь наладилась. Вызывай своих!..
На небесах, во мраке еще дождливого утра что-то уже высвечивалось над горбатой горой с названием Орел — там словно орел присел, сложив крылья.
Тарас Федорович, скалясь от возбуждения и тревоги, роняя и поднимая трубку (слава богу, с мягкого ковра!..) набирал номера своего завода:
— Алло?! Еще спят, собаки?! Алло?!. Алло?.. Я вам сарвелата в десять кило!.. Алло?! Наконец-то!.. Кто?! Константин Васильич? Ну, что? Как вы там перезимовали? Говори, я всё знаю… как ГЭС?! Что?! Что?! — и замер.
Нам, смотревшим на него в эту минуту, показалось, что он потерял сознание. Ищук качнулся и негромко, почти шепотом добавил.
— Немедленно… вылетайте…
И машинально вернув трубку Маланину, Тарас Федорович повернулся к Туровскому и, как робот, молча пройдя шесть или семь шагов, изо всех сил ткнул его широким кулаком в лицо:
— Н-на, бл…дь чубайсова!..
Взвизгнув, Валерий Ильич покатился по полу среди стульев.
— Ты что, Тарас?! — бросился к Ищуку Никонов.
Шмыгая, обливаясь кровью из разбитого плоского носа, Туровский отполз в дальний угол комнаты и, задрав голову, поднялся на ноги.
— З-за что?..
Никонов с размаху ребром ладони резанул Ищука под горло, тот согнулся и, хрипя, осел на пол.
— Товарищи, товарищи!.. — заныл губернатор, бегая вокруг. — Что вы себе позволяете?!
Тарас Федорович с пола процедил, с ненавистью оглядывая старых друзей:
— Вам не жить, шушера бетонная!..
— Что?! — заорал, подскакивая, Никонов. — Это ты мне грозишь?! Ты, подстилка олигархова!..
Васильев железной ладонью оттолкнул Сергея Васильевича и, наклонившись, помог подняться Ищуку.
— Тарас Федорович. Молодой, сильный… не стыдно вам со стариками связываться?! — Усадив на стул, заглянул в лицо. — Всем нам страшно. Что, что там?
Ищук смял толстые губы и зарычал, заплакал.
— Ну, говорите же!.. — толкнул его в плечо Бойцов.
— Завод заморозили… свет же вырубился… — И снова вскочил, хотел рвануться к Валерию Ильичу, но был тут же усажен на место Васильевым и Бойцовым. — С-сука! Каждый за себя… Если бы объединились…
Маланин, тыча пальцами в кнопки, уже звонил куда-то. И выслушав ответы, выбежал из столовой.
Хрустов пошел за ним:
— Владимир Александрович, дайте домой позвонить.
Маланин стоял на крыльце, запрокинув голову, словно и у него, как у Туровского, текла кровь из носу.
— Левочка, всё пропало… всё…
Вынув из его безжизненной руки трубку, Лев Николаевич набрал свой домашний номер, но телефон молчал. Он молчал в самом прямом смысле слова — не было даже гудка. Не ответила и больница. Почему??? Безмолвствовал и детский сад, где через ночь сидит охранником Хрустов. Видимо, из строя вышла телефонная сеть Виры! «Боже мой! Что же, что там?!»
Хрустов застонал и вдруг вспомнил телефонный номер Саши Иннокентьева — тот несколько лет вернулся в свой родной Иркутск, не раз писал оттуда, наверное, можно отсюда дозвониться хоть к нему?
Код, кажется, 395?.. И о чудо! Он услышал знакомый, торопливый говорок Саши:
— Я вас очень внимательно слушаю!
— Саша!.. — закричал Хрустов. — Саша! Это я, Лева с ГЭС… то есть, я в тайге… а у нас дома телефоны замолчали… ничего по телику не было?!
— Как же не было!.. — отвечал Саша. — Туда летят самолеты МЧС… там все залило, волна прошла, говорят, тридцать метров высоты… у вас же землетрясение было.
— Да, — тихо ответил Лев Николаевич и, закрыв глаза, замер, на крыльце гостеприимного дома среди саянских гор. Он долго слушал своего друга.
Наконец, бессильно опустил трубку.
— Можно и мне?.. — попросил я мобильник, но Маланин, выхватив его из руки Льва Николаевича, побежал на поляну, стал еще куда-то звонить.
Мы с Хрустовым вернулись в круглый зал. Хрустов, шатаясь, бормотал, как безумный, про волну в тридцать метров. Туровский сидел за столом, прижимая к переносице мокрое полотенце, Васильев с Бойцовым стояли над ними.
Услышав слова Хрустова, Валерий Ильич вскинулся, как удара снизу в подбородок.
— Кто, кто сказал? При чем тут Иркутск?! Бред!.. Лева, Лева!.. Повтори!
— Я вам говорю! — И он передал слова Саши полностью:
— По телевидению выступил президент России. Он сказал, что весь наш народ скорбит по погибшим и что немедленно будет оказана помощь, как для восстановления великой Южно-Саянской ГЭС, так и для переселения потерявших жилье граждан в новые дома…
Затем представитель РАО «ЕЭС» пообещал возместить материальный ущерб: семьям погибших — по 500 тысяч рублей на семью, за получение увечья — по 50 тысяч рублей на каждого.
Сразу же по другим телеканалам выступили лидеры партий. Они заявили, что предложенные властями деньги смехотворны, надо платить в десять раз больше… И еще прошел слух, будто бы представитель «Единой России» намекнул, что местное руководство совершило огромные, невосполнимые ошибки в недооценке природных катаклизмов… Значит, возможен Указ Президента о снятии губернатора Саразии, а также наверняка заменят директоров ГЭС и САРАЗа…
И еще. Волна, прокатившись вниз по Зинтату, как по лестнице со ступенями, натворила много иных неприятностей. В общей сложности по берегам были смыты около тридцати сел и шесть пристаней, сорвано с якоря и унесено множество теплоходов и лодок, размыт один химсклад в Саракане, скотомогильник в селе Тяжино, вышвырнуты тонны циана из отстойников Алексеевского золотого рудника, потревожено два кладбища. Кроме этого, в бешеном паводке утонули — если народ не привирает — с полтысячи коров и несколько тысяч овец, не считая обезумевших от страха собак и кур…
Пересказав с пятое на десятое слова друга, Хрустов повалился лицом вниз. Он потерял сознание. Мы бросились к Льву Николаевичу, уложили его на диванчик, я открыл бутылку минеральной — и шипучей пеной обрызгал ему лицо. Наконец, Лев Николаевич очнулся.
Васильев, погладив ему слипшиеся кудри, внятно сказал:
— Успокойся. Паводок через гребенку не страшен.
— Дайте мне!.. я в Москву позвоню!.. — словно вспомнил, что есть связь, Ищук. Но Маланин с телефонной трубкой бегал за окнами.
