Альфред Кох - Ящик водки. Том 2
Тем не менее сейчас мы фактически находимся именно в этой точке. Мы — региональная сверхдержава, член ядерного клуба. Мы не участвуем в гонке вооружении и никому не противостоим. Экономика наша растет и инвестиционные приоритеты определяются спросом и предложением.
Но у нас есть и несомненные преимущества. У нас уже прошла приватизация и построены основы демократических институтов. Китаю еще все это предстоит. Так что все не так плохо.
Да… История не знает сослагательного наклонения. Еще: в истории масштабы тех или иных фигур определяются позже. Иногда — очень поздно. Иногда — никогда. Есть Нобелевский лауреат мира Ясир Арафат. А есть Александр Второй, которому никто, кроме меня, не хочет ставить памятник. Много кого и чего есть. В истории уже прочно есть Горбачев и Ельцин. Они теперь, как сладкая парочка, всегда будут вместе: Горбачев и Ельцин, Ельцин и Горбачев. Может, это Господь их так наказал? За то, что ругались, а на кону была страна. Теперь вот и сидите в истории вместе. Доненавиделись.
Через сто лет школьники будут их путать. Кто за кем шел? Кто кого сверг? Елки-палки, ну зачем все это учить! Тема «Основатели нашего государства». Боже, какая муть… Давай еще раз. Владимир Красное Солнышко… Владимир Мономах… Это Рюриковичи… Петр Великий… Николай Первый… Это Романовы… Ленин, Сталин… Кухаркины дети, солдатские императоры. Ельцин — Горбачев… Или Горбачев — Ельцин?
Разрази меня гром — не помню… Тоже безродные: деревня Будки Ставропольского края… Они оба там родились, с тех пор и ругаются, наверное… А вот — Владимир Третий. Это нынешние — Путины… Уф, все кажись?Ладно, садись, три…
Свинаренко: — Как сговорились. Те немножко, эти немножко, после еще кто-то… И так потихоньку…
— Все против народа, конечно?
— А разве не всегда так?
— Всегда. И каждый говорит, что он о народе заботится, да?
— Помню, — это если чуть забежать вперед — в дефолт, когда люди тыщами разорялись, Сергей Владиленыч полетел отдохнуть от передряг не куда-нибудь, а в Австралию. Это было очень красиво. Тонкий театральный жест. Я не спец в экономической политике, но обращаю твое внимание на проходные публикации такого рода: «На вкладах населения сколько-то триллионов денег, и вот для оздоровления экономики надо, чтоб эти деньги куда-то делись. И в кубышках столько-то — по-хорошему, это тоже должно куда-то ухнуться, и тогда экономика наконец заработает как часы. Получка будет спускаться за неделю вся — на товары первой необходимости». Всякое сбережение — это нож к горлу экономики. Так что, когда Горбачев заморозил вклады, а Гайдар освободил цены — то это и есть слаженная работа государственной машины. И можно орать: это не я забил, я только пас дал! Или наоборот: я не сам забил, а с его паса! Но результат — налицо. Счет два — ноль. Так?
— Нет. Нет! Тут сложнее. Да, действительно, нужно санировать денежную массу, то есть уменьшить количество рублей. Но помимо этого нужно еще и повышать оборачиваемость денежной массы! То есть надо, чтоб граждане больше покупали. Следовательно, надо повышать доходы этих граждан. Скажу больше: повышение покупательной способности граждан — это самое стимулирующее экономику явление. На этом, собственно, стоит все кейнсианство, которое учит, что надо придумывать искусственные методы повышения потребления. Поэтому, когда ты говоришь ерунду, это неправильно.
— Как раз и из твоего кейнсианства вытекает то же самое — сбережения экономике не нужны. Она ж не на благотворительность нацелена. Идеально в этом смысле, как мне кажется, работала советская экономика — в ней, если ты покупал бутылку водки, то уже мог не волноваться насчет прочих трат: дневной заработок у большинства был меньше стоимости поллитры. Это было для экономистов, думаю, счастьем. А кейнсианство, кстати, еще не заклеймлено как реакционная теория?
— Нет. А еще есть фридманизм — это как бы альтернатива кейнсианству.
— Это Фридман Михаил Маратыч придумал?
— Нет, Милтон Фридман. Чикагская школа. Но это не касается нашей темы.
— Но почему ты мне не хочешь рассказать про Кейнса? Ты, может, сам про него ничего не знаешь?
— Джон Мейнард Кейнс. Говорят, пидорас.
— А чем еще знаменит?
— Придумал теорию, основанную на так называемом мультипликаторе Кейнса. Ну перестань, это неинтересно!
— Как — неинтересно? Напротив. Гайдар, Горбачев и Кейнс.
— Нет. Неинтересно. Мне интересно другое: в 91-м Ельцина выбрали президентом. А Собчака — мэром, и это все в один день, кстати, произошло.
— Тебя все это порадовало. — Да.
— И меня Ельцин страшно порадовал. Я думал — вот счастье. Царство справедливости. Все будет прекрасно теперь. Наконец-то мы этих товарищей…
— Так оно и случилось. Счастье и справедливость наступили. Правда, «товарищи» опять вернулись. Потому что вся Восточная Европа приняла законы о люстрации, а Россия не приняла. И не запретила работать на серьезных должностях коммунистам и кагэбэшникам.
— Если б она запретила, то кто бы командовал?
— Я, я бы командовал.
— Ага, и я. А больше никто. Вдвоем мы бы много накомандовали.
— Да до хуя бы мы накомандовали. Но вот Чубайс с Гайдаром — точно бы не командовали! Они же были коммунисты. А Димка Васильев бы командовал. Нормальная была бы компания.
— Что, думаешь, мы бы справились без коммунистов?
— Конечно. Знаешь, как было б хорошо, если б они не мешали…
— Ничего хорошего не было б в том, если б от власти были оттерты самые социально активные люди, самые карьерные… Хотя… Я бы расстреливал всю эту публику. В свое время — так с удовольствием бы.
— Мы б им сказали: ребята, если не хотите в расход, тогда заткнитесь и сидите в подворотне своей. А то с ними разговаривали, спрашивали их мнение…
— И еще так: «Вот сейчас каждый подписывает бумагу: я, такой-то, состоял в компартии, и потому подлец и негодяй, или дурак. Или продался. Прошу меня простить и буду платить алименты до конца жизни. И согласен ходить с клеймом на лбу». А кто-то б сказал: «Лучше расстреляйте». Ну вот, половину б расстреляли, а половина ходила бы с клеймом. Справедливо.
— Да. И избирательных прав их лишить.
— Это само собой. Кастрировать их или нет — это еще можно обсуждать, а что избирательных прав лишить — это точно.
— Кастрировать? Нельзя: у нас демографическая ситуация тяжелая.
— Вот видишь. Конечно, хотелось бы коммунистов поприжать. Но, с другой стороны, надо признать, что шустрых людей в стране мало. И многие из них пошли в партию, чтоб эту шустрость как-то пристроить к делу.
— Шустрость! Ха-ха-ха!
— А если этих, кто был в партии, отодвинуть в сторону и послать на второстепенную работу, то где б мы взяли людей на ответственные посты? Таких-то много, кто говорит: «Я ничего не умею, но зато я ничего не спиздил, я честный, я чудный», — но надо же как-то и горы сворачивать, а не просто сидеть со своей идейной девственностью… Так вообще бы все остановилось.
— А в августе был путч.
— Что, сразу? Как-то быстро мы до путча добрались.
— А что? Ельцина избрали, обмен денег провели — и сразу путч. Херак.
— А съезд депутатов? А начало переговоров в Ново-Огареве?
— Слушай, отвали, а? Это ж никого не интересует.
— Ты что, не помнишь ново-огаревского процесса?
— Да не было никакого процесса. Просто они сидели бухали… И на хуй Горбача посылали. Вот и весь процесс. Это, кстати, здесь недалеко, по пути на мою дачу, — где сейчас Путин живет.
— А, где кирпич висит.
— Да.
— А ты помнишь, что был референдум о судьбе СССР? И «за» было 112 миллионов человек? Из 146 миллионов голосовавших?
— Да помню.
— И что ты об этом скажешь?
— А чего тут говорить? Ну и х.. с ним.
— Ну как же. Люди сказали — СССР сохранить, а им ответили: «Очень хорошо, но мы его развалим. Пардон».
— Да, и его закрыли. В соответствии с решениями.
— Обанкротили. Умышленно.
— Ну ты же помнишь, какой Горбачев льстивый вопрос задал? «Согласны ли вы проживать в союзе равноправных и справедливых, где все поровну и все чудесно?» За такое все проголосуют! Я бы и сейчас проголосовал. Но к тому времени такого не было, ну и хера ли было спрашивать?
— А тебя не волнует, что была восстановлена немецкая республика на Алтае?
— Не-а. Никак.
— Так, какие еще события? А смерть Кагановича тебя тоже не ебет?
— Уж не ебет так не ебет. Ну перестань!
— А указ президента о департизации госучреждений?
— Чего?
— Департизация.
— Не, это все было ненастоящее.
— А что организацию Варшавского Договора распустили?
— А куда б они делись? Де-факто они сами распустились. Давай лучше про ГКЧП.
— Ну, ладно, давай. Это был как раз понедельник. Приезжает ко мне шофер, заходит на кухню, где я чай пью, и смотрит на меня большими глазами. Я говорю — ты чего приехал, сегодня ж у нас выходной? Номер газеты «Коммерсант», где я тогда работал, сдавали все выходные, надо ж и отдохнуть… Ну да, говорит, теперь вам только и остается что отдыхать — все же кончилось. Что ты, спрашивает, думаешь об этом обо всем? О чем? Ну что Горбача выгнали? Бля-я-ядь! Включаю ТВ, врубаюсь, и мы едем в редакцию. Только ночью оттуда вернулся! И шофер мне говорит: ты знаешь, я тебя везу — так это просто жест доброй воли…
