Эдмундо Пас Сольдан - Бред Тьюринга
На следующий день полицейский с усами подходит к двери камеры и зовет ее. Удивленная Рут приподнимается. Другие женщины стучат в дверь и требуют, чтобы их тоже освободили. Полицейский открывает дверь и приглашает Рут следовать за ним. Они переступают порог. Слабый дневной свет слепит ей глаза; лишь сейчас она понимает, что в камере было почти темно, нужно было делать большие усилия, чтобы различить во мраке лица и силуэты сокамерниц.
В окно она видит, что идет дождь, и силится найти нечто поэтическое в его шуме. Струи дождя расчерчивают день четкими параллельными линиями.
– Поторопитесь, – ворчит полицейский. – Шефу необходимо поговорить с вами.
Глава 3
Рамирес-Грэм пьет черный кофе у себя в кабинете. Он закончил чтение папок, взятых из Архива. Он мало узнал об Альберте, но много – о Тьюринге. И эта информация огорчает его. То, чем он занимается в своем офисе, – дело политическое, ему же не терпится вернуться к своим алгоритмам. Он должен отделаться от Тайной палаты.
Звонит Баэс:
– Шеф, вам необходимо немедленно прийти в зал мониторинга.
Рамиресу-Грэму не хочется никуда идти. Для Баэса все срочно.
– Что-нибудь по поводу дочери Тьюринга?
Он говорил с ней часа два назад. Потом беседовал с Морейрасом, шефом НБР (Национального бюро расследований). Несколько минут назад Морейрас перезвонил ему и сообщил, что в районе колледжа Сан-Игнасио очень мало домов бедняков. Однако кое-что они разузнали: в одном из них, где располагается и мастерская, живет семья, в которой был старший сын, парень примерно двадцати лет. Возможно, они близки к разгадке?
– Кое-что очень серьезное о нашем Тьюринге, – говорит Баэс.
Рамирес-Грэм поднимается; в Тайной палате не бывает ни минуты покоя. В его офисе в АН Б минуты отдыха выпадали на его долю гораздо чаще (хотя объем работы был намного больше). Возможно, это зависело оттого, что там он не был начальником и всегда мог улизнуть на несколько минут. А может, дело в разных культурных традициях: кажется, что в Рио-Фугитиво никто не в состоянии принять самостоятельного решения; вплоть до того, что ему приходится распоряжаться пополнением запасов туалетной бумаги во всем здании. Но Баэс – один из его наиболее способных и независимых подчиненных. Нужно было обратить на него внимание раньше, а не только сейчас, когда понадобилась его помощь в связи с появлением "Сопротивления". Баэс знал о Кандинском, но не находил его действия опасными и не считал нужным информировать начальство о тяжести сложившейся ситуации вплоть до последних двух недель, когда начались нападения на сети правительственных компьютеров; то есть до того момента, когда ничего другого ему уже не оставалось. Но это проявление самостоятельности подняло Баэса в глазах Рамиреса-Грэма, и он сделал его своим доверенным лицом. В кулуарах шептались, что Баэс стал членом Центрального комитета, не проработав в Тайной палате и трех месяцев.
В зале мониторинга находится сеть компьютеров, с помощью которых ведется наблюдение за тем, что происходит в самом здании и вокруг него. Баэс стоит, опираясь на плечо одного из наблюдателей; Рамирес-Грэм достает из кармана упаковку "Старбёрст" и подходит к ним. Смотрит, за чем они наблюдают. Тьюринг – да, Тьюринг – просматривает папки в "Архиве архивов", куда разрешено входить только начальнику ТП. Никому из служащих не полагается знать мифы, связанные с созданием Тайной палаты. Рамирес-Грэм должен поговорить с Тьюрингом. Должен рассказать ему об истинном лице Альберта. Это будет больно, но кое-кому необходимо знать эту информацию. Знать о дерзости этого зловещего плана. Действительно, верно говорил один из его преподавателей: "Если план не дерзок, то для чего он нужен?" Но всегда ли дерзкая мысль действительно верна?
– Шеф, – взволнованно спрашивает Баэс, – вы его уволите?
– Если я уволю его, придется увольнять и всех вас.
– Я вас не понимаю.
– Я не уверен, что сам себя понимаю. – И он поворачивается, жуя свой "Старбёрст", намереваясь уйти. – Пожалуйста, сообщите сеньору Саэнсу, что я жду его в своем кабинете.
Тьюринг заходит в кабинет шефа; взгляд его устремлен в пол, кажется, что он старается остаться незамеченным. Рамирес-Грэм не может отделаться от чувства жалости к этому человеку.
– Садитесь, пожалуйста. Кофе? Сладкого? – Он пододвигает пакет со "Старбёрст".
– Нет, спасибо.
– Сделайте одолжение. Говорили, что эти конфеты есть только в магазине импортных товаров, но одна старушка продала мне их на бульваре.
Рамирес-Грэм поднимается и подходит к окну; снова садится. Должен ли он сказать все, что думает? У него нет выбора.
– Сеньор Саэнс, не знаю, известно ли вам о том, где в здании установлены скрытые камеры. Эти камеры неоднократно фиксировали ваше более чем странное поведение в Архиве. Естественно, все это не очень-то гигиенично.
Тьюринг ерзает на стуле.
– Стаканчик из "Макдоналдса"…
– А… Я могу это объяснить. У меня проблемы. Недержание. Я могу предъявить справку от врача.
– Оставьте… Это в конечном счете никому не мешает. – Рамирес-Грэм поднимает чашку, держит ее на весу, будто забыв о ней; Светлана всегда смеялась над этим жестом. Она говорила, что так он словно позирует, ожидая вспышки фотокамеры. – Но камера зафиксировала и ваше пребывание в секретной секции Архива. Да, я знаю, мы должны были поставить дверь с семью замками… Слишком велико искушение – все время находиться рядом с запретным плодом. Но человек не может делать все, что ему заблагорассудится, какие бы намерения у него ни были.
– Я не сделал ничего плохого, посмотрев документы. Просто любопытство.
– Вы должны кое-что знать об Альберте, вашем создателе.
– Кое-кто оскорбил его. И я хотел удостовериться, что все это неправда.
– И не нашли документов. Не нашли, потому что их забрал я. Мне тоже было любопытно. Альберт – большая загадка для всех. Кстати, в чем состояло оскорбление?
– В предположении, что Альберт… был беглым нацистом.
– Да, я слышал эти слухи… И с сожалением сообщаю вам, что не знаю, насколько они правдивы. Но я не верю в то, что они подтвердятся. Или наоборот… Когда вернулись демократы, он не был выслан вместе с Клаусом Барбье.
– Это правда. После 1982 года он перестал быть начальником, но оставался на должности простого советника; и все понимали, что на самом деле именно Альберт руководил всем.
– Емуповезло. Немногие отдают себе отчет в том, чем являлась Тайная палата во времена диктатуры. Я не знаю, что сказать по этому поводу, но могу сообщить вам другие важные вести.
Тьюринг издает какие-то гортанные звуки, будто что-то мешает ему говорить.
– В последний раз, когда я навещал его, он произнес три слова. Кауфбойрен. Розенхейм. Уэттенхайн. Я выяснил, что два первых – названия немецких городов. О третьем я не имею понятия, но, возможно, я не расслышал его как следует. На этот вопрос может ответить моя супруга, но я не знаю, где она. Я несколько раз звонил ей, но, кажется, ее телефон выключен.
– И немецкие города наводят вас на мысль, что Альберт на самом деле был не агентом ФБР, а беглым наци. Кто знает, может быть, он был агентом ФБР и работал в Германии во времена холодной войны. Но я хочу поговорить не об этом. У меня есть нечто более важное для вас.
Не имея определенных доказательств, он все же уверен, что не ошибается. Он принадлежит к представителям культуры, в которой все говорится прямо. Это будет больно для Тьюринга, но и лучше для него. Тьюринг перестанет… перестанет жить во лжи.
– Сеньор Саэнс, – говорит Рамирес-Грэм, – вы один из лучших сотрудников Тайной палаты. Поэтому мне стоит большого труда сказать вам то, что я должен сказать. Вы помните свои первые годы работы в ТП? Когда вы приобрели славу человека, который никогда не ошибается. Того, кто может расшифровать все, что ни положит Альберт на ваш письменный стол. Я собираюсь рассказать, как вам удавалось это делать.
Рамирес-Грэм откашливается, прочищая горло.
– А удавалось потому, что все те сообщения были предназначены для того, чтобы их расшифровали.
– Не понимаю.
– Это очень просто и в то же время очень сложно. Я начну с самого начала. Альберт. Согласно секретным документам, которые я прочел, в конце 1974-го, на третьем году диктатуры, он находился в Боливии в качестве советника ФБР и тогда же добился аудиенции у министра внутренних дел. Слово за слово он рассказал министру о том, что в конце года его направляют в другую страну, но он хотел бы остаться в Боливии, если ему предоставят работу. Сказал, что правительство Монтенегро нуждается в специальной тайной организации, намекнул, что мог бы взять на себя ее создание, использовав свой опыт работы в ФБР. Судя по тому, что я прочел, министр сказал ему, что правительство уже располагает подобной организацией.
