Томас Хюрлиман - Сорок роз
Но так ли оно важно, «Баронство»-то? Стоит ли каждое утро сетовать, что от него падает прохладно-синяя, пахнущая бетоном тень? В конце концов рано или поздно к изменившимся обстоятельствам привыкаешь, и, помимо того что в душе Марии парк продолжал жить, вовеки неистребимый, продажа участка и вовне возымела положительные последствия. Обеспечила Майеру блестящий старт, а ей — солидный счет в банке. Покупая модную шляпку, она могла теперь не смотреть на цену, и, само собой, ни у кого в городке не было такой шикарной детской коляски — с пластиковым верхом, с хромированными планками и колесами из массивной резины. Шик-блеск, в самом деле! Часто она гуляла с малышом по берегу озера, по полям и лесам, а что напротив ателье теперь высилась бетонная цитадель, Мария замечала, только когда там захлопывалось окно и будило сынишку.
Раз в неделю, обычно по средам, она навещала подругу, а по воскресеньям та навещала ее. В другие дни обе соблюдали благоприличную дистанцию, вот почему мысль о том, чтобы на неделю, с понедельника до субботы, пригласить Губендорф в качестве няни, не вызвала ни малейших возражений.
* * *Чудесно! Наконец-то Африка! Африка — часть ее истории, континент ее грез, оттого она и полетела с ними, хотя очень тосковала по сынишке — они разлучились впервые.
Четырехмоторный самолет рокотал сквозь ночь. Большинство пассажиров спали, укрытые одеялами, только Фокс, сидевший возле прохода, двумя рядами дальше, был тускло освещен лампочкой. Его лысый череп выступал из темноты, и время от времени Мария слышала, как он, переворачивая страницу, вносит тихий, но отчетливый акцент в монотонный гул пропеллеров и глубокое дыхание спящих пассажиров. Интересно, что он читает? Мемуары, статистический ежегодник, философский труд или, может, роман? Фокс на все способен!
Потом он выключил лампочку, череп погас, и Мария снова могла наслаждаться полетом. Найдется ли няня лучше Губендорф?
В рассветном сумраке крошечная тень самолета скользила глубоко внизу по блеклой от лунного света планете, потом из-за горизонта гигантской медузой выползло солнце, тень стала больше, приблизилась, они заходили на посадку, и в духоте, хлынувшей навстречу, заколыхалась, точно отражение в воде, диспетчерская аэропорта. Сущий аквариум, вместо воздуха вода. У нее дух захватило. Макс, мгновенно взмокший от пота, вышел на площадку трапа, замахал обеими руками. Остальные делегаты теснились у него за спиной, но он не двигался с места, приветственно махал руками, смеялся, позировал подбежавшему фоторепортеру и покачал бедрами, когда внизу, на летном поле, запел и захлопал в ладоши хор в национальных костюмах. Руки певиц змеились то влево (хлоп-хлоп!), то вправо (хлоп-хлоп!), а поскольку все здесь словно бы текло, разрасталось сверх обычных размеров, прошла целая вечность, прежде чем из огромной пасти какого-то ангара выплыла армада автомобилей, украшенных государственными флажками. Было шесть утра, но уже чудовищно жарко.
Западная Африка.
В лимузине Мария оказалась на заднем сиденье между Максом и огромным негром. Фокс сел впереди, и по дороге, которая здорово походила на стиральную доску и всю душу из пассажиров вытрясла, они под гнойно-белесым небом устремились в серую духоту, все более и более гнетущую. По обочинам в обоих направлениях нескончаемыми колоннами брела нищета, кое-кто на костылях, кое-кто с ружьем, женщины несли на голове ржавые канистры, у каждой куча детей — один за спиной, один у груди, еще двое цепляются за руки. Козы, тощие, как скелеты, общипывали колючий кустарник, лежали, словно призраки, возле жестяных лачуг, которые эскорт мимоездом осыпал белесой пылью.
— Макс, меня сейчас стошнит.
— Держись, дорогая!
Кому он это говорит. Конечно, она продержалась. Как всегда.
Дни ползли еле-еле, медлительные, широкие, грязные, как та река, которую им не раз пришлось пересекать на тарахтящих паромах, по дороге к проектам, каковые парламентариям надлежало осмотреть по поручению партии. Но большей частью внезапный ливень заставлял их вернуться, а, к примеру, широковещательно объявленное строительство, фабрика резиновых сандалий, на месте вообще оказалось фантомом. Кроме уже заросшей бетонной площадки да нескольких давно проржавевших грузовиков, инспектировать было нечего. Макс принял это к сведению. Фокс показывал на бабочек, предостерегал от скорпионов, пил слишком много джина. Двое чинов из посольства примкнули к делегации и, язвительно усмехаясь, твердили, что именно этого и ожидали, то бишь ничего.
— Ничего?
Чины кивнули:
— Rien.
Парламентарии один за другим откалывались. Посольские чины смылись. Все чаще случались перебои с электричеством, урчание вентиляторов умолкало, температура поднималась, зной становился убийственным.
* * *Когда в предпоследний вечер Мария в одиночестве сидела у стойки гостиничного бара, д-р Фокс воспользовался возможностью. Снял тропический шлем и спросил, усаживаясь на табурет:
— Вы позволите?
— Прошу вас.
— Чем вас угостить?
— Джин. Без льда.
— Без льда? По мне, так чем холоднее, тем лучше! — воскликнул он. — Вы правда считаете, что надо без льда?
— Да. И я бы рекомендовала вам есть только чищеные фрукты.
— Чего вы только не знаете!
— Мои тетушки руководят миссией в Конго.
— Весьма опасное место.
— О, им не привыкать.
Фокс заказал два джина без льда. Выпростал из рукава белого смокинга манжету и сказал:
— Нам бы стоило немного побеседовать.
— Вот как, неужели?
— Мадам, у нас с вами одна цель. Извините за каламбур, но мы оба максисты. С вашей помощью Майер взял старт, я вывел его на национальные подмостки. Он продвигается вполне успешно, вы не находите?
Бармен подал напитки. На стойке горели свечи; снова не было электричества.
— За ваш особенный вкус! Как видите, я следую вашим советам — без льда!
— Я могу говорить откровенно?
— Я прошу вас об этом! — с обидой воскликнул он. — Что вас тревожит?
— С самой посадки меня не оставляет недоброе ощущение.
— Вы полагаете, с этой поездкой что-то не так?..
— Я бы выразилась иначе, — сказала Мария. — Меня все время мучает вопрос: что мы тут забыли?
— А открытым текстом?
— Я подозреваю, что Макса и нескольких его друзей нарочно отправили в буш, чтобы на этапе важных решений убрать их из партийного центра.
— Вы удивительно проницательны. Можно мне называть вас по имени?
— Santé![65]
— Мария, — сказал Фокс, — Майер обладает подлинной харизмой. Он верит в то, что говорит людям. Ему действительно по душе такие слова, как взаимопонимание между народами, демократия, мир, будущее, и благодаря вам общественность превосходно его принимает. Вы прирожденная First Lady. Иначе говоря: Майер своего добьется. Но для этого ему нужны не только вы, ему нужен и я, как вы, наверно, успели заметить. Я могу кое-что для него сделать в партийном руководстве.
— Ого! Звучит как угроза.
— Это и есть угроза. Предположительно, вы считаете меня дурным человеком. Откровенно говоря, не без оснований: в молодости я сделал ставку не на ту карту. Однако все это давно в прошлом. Мы стали старше, Мария.
— Ваше предложение?
— Ничего сложного. Вы, урожденная Кац, забудете, что я печатал во время войны, а я изъявляю готовность впредь поддерживать Майера. Вот так. На сегодня мне достаточно. Завтра у нас напряженный день. Товарищ генерал, глава государства, прислал нам приглашение. Журнал у нас преимущественно левого толка и об этом приеме заявит весьма громко, можете не сомневаться. — Он допил джин, со стуком поставил стакан на стойку. — Да, Мария, эта поездка в тропики не столь бессмысленна, как вы думали. Если Майер хочет стать заметной фигурой, ему необходимы красивая жена, хитроумный друг и доброжелательная пресса. Без прессы никак нельзя, и поверьте, обвести этих писарчуков вокруг пальца проще простого. Сплошь моралисты, а стало быть, по части смекалки слабоваты. Вы поступили умно, поговорив со мной. При случае возьму реванш. — Он снова привычно усмехнулся: — Полагаю, вы хотите сохранить родительский дом.
— Да, я не могу переехать с малышом в столицу.
— Что ж, возможно, мы найдем выход.
* * *— О чем вы говорили? — заспанным голосом спросил Макс.
Внизу на площади виднелись огненные точки, видимо сигареты солдатни, охранявшей гостиницу. На столике горела стеариновая свеча, и в тусклом ее пламени по стенам скользили огромные, прямо-таки первобытные тени.
— Фокс объяснил мне смысл нашего вояжа, — ответила Мария.
— Он упомянул, что мы христианская партия?
— Нет, не упомянул.
— Жаль. Я надеялся, он тебя образумит. Как христианская партия — увы, я не в первый раз вынужден это подчеркнуть, — мы ставим в центр нашей деятельности семью. Семья — это средоточие, Мария, ядро! И она должна быть вместе, черт побери! Семья собирается вокруг одного очага, живет под одной крышей, и я молю Бога, чтобы ты наконец поняла, сколь противоестественна наша жизнь. Знаешь, как меня прозвали? Майер Третий. Майер Третий! Не смейся! Именно тебе я обязан этим позором. По твоей милости я только и гожусь, что инспектировать развалины в Африке…
