Дон Делилло - Mao II
- А как насчет селезенки? - спросил второй.
Немного подумав; Билл не смог удержаться от
вопроса:
- А у собак есть селезенка?
Остальных это страшно насмешило.
- Если нет, - сказал бородач, - значит, я всю жизнь делал спленоктомию мохнатым карликам и неплохо на этом зарабатывал.
Биллу очень понравился смех бородача - грудной, заливистый. Первая жена Билла презирала его за симпатию к врачам - думала, Билл примеривается, как бы ее пережить.
- Позвольте мне кое-что добавить, - сказал Билл. - Мой персонаж любит выпить.
- Тогда селезенка у него почти наверняка увеличена, - сказал второй ветеринар. - А большую селезенку легче повредить, она будет кровоточить долго-долго и причинять сильную боль.
- Но селезенка слева, - сказал Билл. - Мой персонаж чувствует боль справа.
- Вы нам об этом говорили? - спросила женщина.
- Кажется, забыл.
- Может, поменяете на левый бок, чтобы была селезенка? - сказал бородатый. - Думаю, кровь из нее будет хлестать без удержу. Занятную историю удастся закрутить.
Официант принес бренди, и Билл вскинул руку - торжественно попросил прерваться, дабы утолить жажду.
- Но поймите, мне нужен правый бок. Это принципиально важно для сюжета.
И почувствовал: все напряженно задумались.
- Верхний правый сегмент подойдет? - спросил второй ветеринар.
- Пожалуй, сгодится.
- Ничего, если он будет чувствовать боль при всяком глубоком вдохе?
- Больно дышать. Почему бы и нет, собственно.
- Ничего, если у него будет ныть правое плечо?
- Пожалуй, сгодится.
- Тогда задачка решена, - сказала женщина.
Бородач вновь наполнил бокалы.
- Разрыв печени.
- Гематома.
- Локальное скопление крови.
- Наружных проявлений нет.
Официант принес ужин Билла и поставил его
на соседний столик. Все невольно туда уставились. Билл перенес тарелку и столовые приборы на столик ветеринаров и, сидя на корточках, начал разрезать мясо.
- Значит, корень всех этих бед - в печени. Как он вообще-то и подозревал. Что мне с ним делать дальше? Как он себя чувствует?
Женщина переглянулась со вторым ветеринаром.
- Обмороки бывают?
- Допустим, бывают.
- Кровь не поступает к голове, - сказала женщина Биллу.
- Что еще?
- Давление понижено. Возможно, также назревает острое воспаление брюшины.
- Но он хочет отправиться в путешествие, - сказал Билл.
- Совершенно исключено, - сказал второй ветеринар.
- А что за поездка? - спросила женщина.
- По морю. То ли круиз, то ли просто ему нужно попасть в определенное место таким путем. Поездка недлинная, не слишком утомительная.
Налив себе вина, Билл обвел собеседников взглядом.
- Неправдоподобно. На все сто процентов, - сказал бородач.
- Нет, такого мы допустить не можем, - сказала женщина. - Ни за что. Нельзя злоупотреблять доверчивостью читателя.
Билл осушил бокал с вином, чувствуя, что тоже увлекся этой забавной игрой.
- Но если у него нет никаких симптомов, кроме дурноты? Кровь не поступает к голове? Как раз в таких случаях люди и отправляются в круизы.
- Извините, но это совершенно исключено, - сказала женщина.
Бородач сказал:
- Если вы навяжете ему симптомы, которые мы обговорили, единственный правдоподобный вариант - направить его к врачу.
- Или просто смириться с тем, что он вот-вот впадёт в кому.
Прежде чем приступить к еде, Билл аккуратно нарезал всю порцию мяса. Привстал, высматривая официанта. Воздух имел отчетливый привкус - привкус счастья.
- Вы только не обижайтесь, но мы не о попугайчике говорим. Мой герой - здоровый во всем остальном человек.
- Здоровый во всем остальном. Остроумно подмечено.
- Эти ваши здоровые люди - здоровые во всем остальном или в целом - не дают врачам применять их знания. Вот в чем вся закавыка.
- Животные, только животные и никого, кроме животных, - сказала женщина, подавшись вперед, упершись руками в стол.
Биллу удалось привлечь внимание официанта; он помахал своей пустой рюмкой, делая над ней пассы свободной рукой. Бородач налил своим коллегам вина.
- Ну хорошо, - сказал Билл, - согласен. Я заставлю моего героя капитулировать перед советами и мудростью специалистов. Что конкретно предпримет врач, если к нему заявится человек в таком состоянии?
- Тут же вызовет "скорую", черт подери, - сказал бородач. - Что тут еще предпримешь?
Эта фраза всех ужасно развеселила. Второй ветеринар сходил к столику Билла за его стулом, Билл уселся, съел еще кусочек мяса. Официант принес бренди, а англичане заказали еще вина.
Потом было решено поехать за город, в некий ночной клуб на побережье, популярный среди ливанцев, - они стекаются туда толпами, принося с собой тоску и боль изгнания. Билл сидел в такси, притиснутый к дверце, чувствуя, как в голове все путается, растворяется в тумане. Одурь. Сколько лет он не слыхал и не вспоминал этого слова. Ветеринары пытались заставить шофера сымпровизировать стишок в честь Катаклизмоса, местного большого праздника, отмечаемого в память о всемирном потопе.
В просторных залах клуба было полно народу. Немолодая женщина с беспроводным микрофоном в руке, лавируя между столиками, стенала нараспев то по-арабски, то по-французски. Билл сидел и пил на краю длинного стола, где локоть к локтю теснились пять ветеринаров - у самых дверей к троице его знакомцев присоединились еще двое. Широколицая ветеринарша позволила ему положить напряженную руку на ее рыхлое, как вспаханная земля, бедро. Каждые сорок секунд раскупоривалась очередная бутылка шампанского. Биллу показалось, что в дальнем углу зала - его книга, тучная и забрызганная щелоком, с лужей кислоты вместо лица, застегнутая на молнию и обесцвеченная,, с обломанными, поблескивающими в кровавом месиве зубами. Это было так реально, так явственно, что с него ненадолго слетела одурь. На танцполе, прильнув друг к другу, топтались пары, бутылка шампанского разорвалась прямо у какого-то мужчины перед носом - тот замер в плотном облаке крови и пены, озабоченно осматривая свой испорченный костюм. Куда ни глянь - подтверждение сентенции, что мода отражает жизнь: на женщинах украшения в виде черепов, на некоторых бравых молодчиках - солнечные очки в камуфляжной оправе и экипировка враждующих милицейских формирований Ливана. Споры прокатывались по залу волнами, хлопали пробки, журчало шампанское; Биллу подумалось, что в воздухе витает какое-то двойственное настроение: задумчивость под покровом болтовни и шума, тоска по дому, за которой скрыта некая тайна: на самом деле люди только делают вид, что хотят отгородиться от войны, - война затягивает их в свой омут, и здесь они собрались, чтобы, взявшись за руки, добровольно пройтись в пляске смерти мимо разграбленных отелей, мимо пустырей, сплошь заваленных обломками. И, разглядывая странного человечка с набеленным лицом, который вышел на маленькую эстраду, чтобы спеть "Мэкки-нож", безупречно - аж мороз по коже - копируя знаменитый шкворчащий, как картошка на сковороде, голос Луи Армстронга, Билл испытал омерзение: как противно, когда подобный звук издает лилипут, живущий в чемодане, чертик из коробочки, тьфу, гадость, кровь леденеет, но ветеринары поддались чарам, сидели не перешептываясь, не моргая, это была песнь акулы, которой они дожидались всю ночь, стишок в честь катаклизма.
Дышать было больно. Он провел рукой по бедру женщины. Ее стрижка - прямая челка до середины лба - почему-то навевает ощущение, будто щупаешь учительницу в кладовке, среди свежести новехоньких тетрадок и мелков, запасенных на весь учебный год. О Боже, сделай так, чтобы она согласилась. Позднее, в мужском туалете, Билл и бородатый ветеринар сошлись лицом к лицу и разминулись, не обменявшись ни словом, ни жестом. Совершенно естественно для непредсказуемой долгой ночи в далеком городе среди незнакомых людей. Биллу показалось, что с того момента на эспланаде, с бризом и цветными лампочками, успела пройти целая жизнь.
Проснулся он в своем номере на кровати - раздетый до трусов, но в носках и в одном ботинке. Далеко не сразу сообразил, где находится. А разобравшись, попытался припомнить, как сюда добрался. При каких обстоятельствах и с кем он ушел из ночного клуба, память не зафиксировала. Ему стало страшно, он вообразил, как выписывает ногами вензеля невесть где, как идет, пьяно пошатываясь, сквозь мрак. Мир чрезвычайно опасен. Теперь-то до него дошло, какой идиотизм - бросать вызов этому чудовищу. Еще повезло, что уцелел. В пачке - одна, последняя сигарета. Он снял ботинок, закурил. Странно воображать себя в момент прошлого, которого не помнишь: как с фантастическим проворством маневрировал, петлял, путал следы - потом за целую жизнь не разберешься. Ему было стыдно и жутко, но одновременно он ощущал, что ему покровительствует какой-то сатанинский талисман. Важное он помнил: как его одноклассник, знаменитый пожиратель кузнечиков, разинул рот, демонстрируя объедок крыла и один глаз, как по зубам текли соки изжеванного тельца.
