Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2006)
То, что солдаты на него напали, а не гражданские, это ему на руку сыграло. За два года офицерства он привык с бойцами обращаться, не боялся их и приучился бить.
Отметил тогда Саня свою готовность убить человека. Иначе бы кирпичом не вышло, и бойцы это мигом смекнули. Уже идет Войтов и разрабатывает свои действия в случае убийства: как бы он свалил быстренько, как бы кирпич спрятал, тачку бы поймал и ехал не прямо домой, а запутывая следы.
Тане он ничего не рассказал, знал уже, какая будет реакция. Тут ему и без этого масть покатила на мордобои.
В субботу собрались они у Жеки Исаковского пить пиво. Войтов с Танюхой, Ершов, и приперся без приглашения Вася Кириленко. Он с Жекой вместе в сельхозе преподавал и поддерживал отношения. Премерзкий тип, тоже наш однокурсник. Его никто не выносит за гонор. Кандидат наук. Умник... И стал, конечно, умничать. Не разобрался, в какую компанию попал, привык из интеллигенции кровь пить... И Саня не лыком шит, но не ему с Васей тягаться в умных темах. Забивает тот его бесцеремонно. А Саня злится. А тут еще Васе Таня приглянулась, глазки у него блестят блядовито — а как иначе?.. у всех на нее такая первая реакция.
Распускает Вася перья. Договорился уже до своих несредних сексуальных возможностей и позиций любви. Это в шутку так, на острие юмора. Юморист... Танюха, конечно, ему вовсю подыгрывает, чтобы Войтова позлить... Хоть и отметил Саня взглядом кобелиным — не понравился Кириленко Татьяне, — но занервничал. Прямо говорит Васе: “Во мне, Вася, вскипает агрессия”, — поосторожней, мол, сбавляй обороты... А Вася разогнался, какое там... Тут у Сани мобильник заиграл, вышел он на кухню разговаривать, там еще покурил и подуспокоился. Что возьмешь с придурка? — решил себя в руках держать.
Заходит Саня в комнату. И видит... Вася уже на его месте сидит, прижимается к Тане ляжкой, фотографии они в альбоме рассматривают все вместе, и он над Таней и над альбомом очень близко склоняется, а в левой руке кружку с пивом держит... Как пелена зашла на Саню от этой картины... Хватает он Кириленко рывком и с дивана. А тот не теряет достоинства, только пиво у него в кружке трясется и выплескивается на ковер.
— Ты не прав! — говорит.
Вот если бы он тогда это “ты не прав” не вякнул, а помолчал, ничего бы не произошло. Уселся бы Саня возле своей законной девушки и сам бы начал фотографии рассматривать, на которых Исаковский в окружении девиц на пляже.
“Ах, я еще и не прав!” — и нанес Саня свою знаменитую серию ударов... Так нанес, что от Васиного лица брызги полетели во все стороны: кровь, сопли и крошка зубная.
Самое интересное — Ершов и Жека бросились Кириленко от Войтова загораживать. Жека вопит: “Как ты мог человека ударить... у меня в доме!?” Благородство в нем открылось... а сам ведь Кириленко терпеть не может. Короче, выперли Саню... И Танюха с ним не ушла, а выясняла у Ершова — всегда так Войтов себя нехорошо ведет или не всегда?.. Исаковский Васе морду отмыл, вернулся и выдал Танюхе вместе с Ершовым про Войтова гадостей... Через два дня эта троица помирилась, и Ершов говорил Войтову: “Правильно, Санек, ты его отколбасил...”, а Таня удивлялась особенностям их дружбы и впервые призадумалась о том, что кандидата в мужья надо другого потихоньку подыскивать...
Женю Исаковского зарезали в драке. Это случилось уже когда Войтов с Татьяной окончательно расстались. Саня в этой драке не участвовал, спустя месяц после похорон он пошел в военкомат и подписал контракт: “В гробу я видел эту гражданку! Меня здесь или пырнут, или сам прибью кого-то...”
Наплевал он на свой юридический диплом, работу в Сбербанке и воюет в Чечне. Приехал сейчас в отпуск. Все говорят: дурак. И я говорю... Но почему я завидую ему? Завидую... и ничего не могу с собой поделать.
Маргинал
...Ты выходишь на кухню,
Но вода здесь горька,
Ты не можешь здесь спать,
Ты не хочешь здесь жить...
В. Цой, “Последний герой” .
Я тогда в спецназе служил по контракту, в двадцать второй бригаде. Только устроился и ездил домой за инэнэном, ну, за пенсионным номером, в налоговую. Как раз, помню, повезло, — двадцать третье февраля отметил дома с друзьями. Потом уже мне не до праздников было — полигон безвылазно и Чечня, больше года нас не меняли. Ну да это...
Так вот, запомнился мне человек в том поезде. Не знаю почему. Бывает, сотни таких попутчиков мимо тебя пройдет, и ни лица не запомнишь, ни говорили о чем. Но что-то, наверное, мне в его истории запало, и долго потом я над ней размышлял.
Попутчиком моим был мужчина лет тридцати трех. По виду и по разговору, может и с высшим образованием, — не рабочий просто. С плешью уже, помню, и такой, общительный, но себе на уме. Ехали мы с ним в одном плацкарте, а вагон был полупустой. Он завел разговор. Я больше молчал и думал о предстоящем и о том, как приеду в родной город, но постепенно меня заинтересовала история попутчика, и я передаю ее так, как она мне запомнилась, в тех же, по возможности, выражениях.
Колеса приятно стучали, я заметил, когда ты в армии, нравится, как стучат колеса поезда, они убаюкивают душу. Потрясывало. За окном было уже черно, в вагоне мерцал слабый свет, но я был возбужден событиями проведенной в спецназе недели, и спать не хотелось. Незаметно для себя я стал слушать.
— ...Этот пацан был нового типа. Он нигде не работал... Нет, чем-то там таким он занимался и жил нормально. Но на работу никуда не ходил. Он хорошо знал Интернет и в этой мутной воде мог вылавливать кое-какой куш. Еще он спекулировал деталями на компьютер. Но поражало в нем не это...
Он был высокий такой, худой, носил все время потертый кожаный пиджак и косичку, знаешь? не курил табак, но покуривал травку (у меня нюх наметан на это дело), не пил водку, но пил пиво. В общем, был маргиналом...
Да что здесь такого... Подумаешь, не работает — на шее же ни у кого не сидит, квартиру снимает, сам питается и одевается. Но...
Он не смотрел телевизор (здесь попутчик сделал многозначительную паузу и удивленно уставился на меня)... То есть вообще не смотрел... У него и не было телевизора. Мне это было хорошо известно, я тогда жил на одной с ним лестничной клетке и один раз заходил в его квартиру... Был я его всего лет на пять-шесть старше, но при нем чувствовал себя человеком совсем дремучим, с устаревшими взглядами, как случайно не успевший вымереть мамонт, — раздражал он меня первое время страшно. Вот как, например, можно не знать, что у тебя такого вот числа зарплата, а такого — аванс?
Да пусть хоть все сверзнется, хоть дефолт, хоть землетрясение, но ты знаешь, что не оставят тебя без копейки!.. А стаж опять же? а пенсия потом? да что тут говорить...
Помню, перекинулись мы тогда парой слов, я у него табуретки для гостей брал.
— Как жизнь? — говорю, для затравки вроде как.
— Нормально, а твоя?
— Да какая жизнь, — говорю, — работа одна.
— А ты брось такую работу и живи...
Нет, понимаешь? — брось и живи...
Поражало меня его отношение к людям и к жизни вообще. Парень этот никогда ни с кем не заговаривал. Если кто обращался к нему, отвечал рассеянно, как будто издалека. Не видел я, чтобы у него были друзья. Только иногда водил он подвыпивших девиц. Тогда мне за стеной было слышно, как и он смеялся. Только через стену я слышал его смех — неприятный такой, отрывистый... Ни разу одна и та же телка не явилась к нему второй раз. Это не проститутки были, слишком они, бывало, у двери смущались, и от этого гоготали и разговаривали матом. Проститутки всегда культурно себя ведут — как аристократки, знаешь? Не так чтобы часто, но регулярно он с ними отвисал.
Я тогда еще с первой женой не развелся. Женился я рано, сразу после армии, и она у меня к тому времени сильно расползлась и заплыла жиром, и, понятное дело, у меня от этих смехов и охов за стеной слюнки текли.
Интересно было, конечно, с таким человеком странным пообщаться. Я раз его даже пивом пытался угостить, но он отнекнулся: “Некогда”, — говорит. А сам в тот же вечер и пил пиво, только с девчонкой. И девок водил, главное, симпатичных — из тех, что я видел.
Да у нас в городе, конечно, это не трудно — студенток море из колледжа, — какую хочешь выбирай, даже в советское время, что уж сейчас говорить...
Что я самое главное хотел рассказать...
Уже незадолго до того, как он с квартиры съехал, умер у него отец. А родители его, уже пожилые, недалеко жили, через улицу. И мать его пришла, надрывно убивалась, всем нам, соседям, раздавала всякого — что обычно. А меня попросила гроб нести. Я не мог отказаться, хоть я и не люблю покойников, еще с армии, когда у нас в сушилке на тренчике один солдат повесился, а я был дневальным, и мне его пришлось снимать. И вообще я похорон не любил никогда. И я бы отказался, если бы заранее причину придумал, но эта женщина меня своим надрывом и слезами врасплох застала. Ну, ничего, конечно, со мной страшного не случилось там. На покойника просто старался особенно не смотреть. И вот парень вот этот, что меня больше всего тогда поразило, у гроба, и даже у самой могилы, совершенно спокойно себя вел... Нет, то, что он не плакал, это нормально — это по-мужски. Но видно, когда человек сдерживается из всех сил, сам переживает, а этот такое лицо имел... как всегда, и вообще держался так, как будто пришел на скучное собрание по поводу побелки бордюров вокруг дома, представь...
