Евгений Коротких - Черный театр лилипутов
Видов с затаенной радостью в глазах бросился на «помощь». Закулисный продолжал биться головой.
— Ты что, удержать не можешь? — прошипел сквозь зубы, с яростью глядя на него, Горе.
— Могу! — зло бросил Коля, сжав голову Закулисного изо всей силы.
— Левшин! — взревел Горе.
Но Витюшка развлекал девчонок в гримерной, он не мог знать, что творилось на сцене.
— Убился! — с пронзительным криком бежал в это время Женек по коридору. — Елена Дмитриевна, Владимир Федорович умирает!
Он подбежал, еле дыша, к Закулисной.
— Там, там! — кричал он, показывая в сторону сцены. — Владимир Федорович умирает!
— Как же это?! — выскочила из-за стола побледневшая Закулисная.
— Быстрее, быстрее! — визжал Женек, увлекая ее за собой.
Елена Дмитриевна, переваливаясь, пробежала за Пухарчуком несколько метров и бросилась назад к столу с мелочью.
— Женечка, сейчас! Сейчас! — начала она сгребать мелочь в кожаный мешочек. — Я быстро…
— Бежим! Там Владимир Федорович разбился! Прямо головой!
— Ах! — бросила она мешочек, вцепившись руками в стол, и не в силах от него оторваться. — Головой! Женечка… я сейчас, — сгребла она судорожными движениями мелочь в мешочек. — Ну вот и все…
Елена Дмитриевна дрожащими руками положила деньги в портфель, с которым обычно ходил Закулисный, а теперь Ирка, и засеменила за Женьком на сцену.
* * *Закулисный неделю лежал в номере, врачи делали уколы, приезжали, уезжали, но когда он еле-еле доползал до холодильника что-нибудь перекусить, там по-прежнему стояла бутылка водки.
— Тварь! — выругался он, наливая себе в стакан. — Смерти моей захотела… не дождешься…
Закулисный смотрел на водку и знал, что сейчас решается его судьба. Он ужасно хотел жить… и не мог понять, как помимо своей воли — выпил.
* * *Все возвращается на круги своя.
* * *Наш удивительный дружный коллектив «Мойдодыр» теперь из осиного превратился в гнездо змеиное.
— Такого никогда не было! — возмущался Горе, обращаясь ко мне. — Ну пил Закулисный, но не так же! Угощал всех, деньги давал и даже в долг иногда забывал записывать. Ирка совсем другая была, а сейчас Коля с Левшиным от нее не отходят. Закулисный вообще не просыхает.
— Левшин даже в кабак без нее перестал ходить, — сказал я.
— А Видов ей цветы перед каждым спектаклем дарит, — прошипел Горе, — со своими театральными ужимками артиста великого из себя корчит, у самого, козла, двое детей, а все туда же, в женихи, набивается.
— Ты думаешь, Закулисный уже не выкрутится?
— Вряд ли, — немного подумав, ответил Петя. — Я давно знал, что этим все кончится… все знали… Видов наконец-то дождался. Он и раньше Ирке стихи сочинял. Тихий-тихий, про искусство любит поговорить, а сам плевать хотел на это искусство, как и все в этом «Мойдодыре». Вот скажи мне: предположим, ты закончил институт искусств, перед этим раз пять туда поступал, ну поступил, закончил. И после этого изо дня в день выходить на сцену и махать щеткой! Это искусство?
— А помнишь, — улыбнулся я. — Как я вам заделал десять спектаклей в один день?
— Как же! — горько рассмеялся Горе. — Первый начинался в восемь утра, а последний заканчивался в девять вечера. Искусство, черт подери!
— Петь, Ирка будет командовать парадом?
— Гнида она. Поздороваться уже брезгует со мной, когда на сцене встречаемся, а я, между прочим, двоюродным братом ей прихожусь. Скоро Елена продаст ей спектакль, и тогда все, наш пупок приплыл.
— Неужели продаст?
— У Елены еще дочь есть, да ей все равно кому продавать, кто больше заплатит. Закулисного теперь не закодируешь и не подошьешь. Он уже не может остановиться.
— Устал быть на побегушках, — признался я Горе. — Уйду, наверно, из филармонии.
— И я… — помолчал немного Петя и потом добавил: — Знаешь, поеду в деревню, где родился… устал от людей… Мне Отрадное по ночам снится; как мать похоронил, так ни разу там не был. Утром иногда проснусь — запах сена чудится… народ добрей… Женька б с собой забрать, а то пропадет здесь… Ирка уже замену ему ищет и, по-моему, нашла девочку.
— Откуда ты знаешь? — спросил я, удивленный такой осведомленностью.
Горе промолчал.
* * *А Женек замкнулся в себе, и лишь изредка мне удавалось его растормошить. Ирка не нуждалась в его деньгах, которые охотно брали Владимир Федорович и Елена Дмитриевна, и в срочном порядке искала ему замену. Теперь это был только вопрос времени. Для Пухарчука это означало, что он останется без работы и без друзей… плохих или хороших — выбирать ему не приходилось.
— Женек! А помнишь город Счастье? — спрашивал я Пухарчука, пытаясь хоть как-нибудь встряхнуть его.
— А-а! — тут же вскакивал он. — Стелла! — и грустнел.
Бегемотиха Стелла была нашей с ним любимицей. Мы работали в Счастье весь май, и под нашей гостиницей, в центре города, был расположен зоопарк. Только я приходил с заделки, прибегал Женек с двумя буханками хлеба и орал:
— Давай быстрее! Она уже заждалась!
Пухарчук всегда брал взрослый билет и громко возмущался, когда ему давали детский. Но потом нас начали пропускать бесплатно, признав за своих.
Стелла, едва завидев нас, открывала пасть и приветствовала громким зеваньем. Кормить ее было просто наслаждением.
— Почему так плохо кормят бегемота? — взволнованно кричал Пухарчук, когда огромная Стелла выбиралась из ванны и на коротких ножках шустро ковыляла к нам с открытой пастью.
— Ага! — верещал Женек, бросая туда полбуханки.
— Ага! — орал я, кидая в пасть свою буханку. — Ого!
Кроме своей любимицы, мы в зоопарке никого не признавали. Грязь, вонь, сумасшедшие животные с остановившимися глазами.
Нам оставалось несколько дней до отъезда. В тот вечер на город Счастье обрушился роскошный солнечный закат. Огромное кровавое зарево разлилось по нежно-синей дали горизонта. Женек с буханками хлеба»под мышками с нетерпением ждал меня возле гостиницы. Мы пронеслись мимо контролеров, которые что-то пытались нам крикнуть вдогонку, подбежали к клетке — а привычного оглушительного зеванья не последовало. Женек первым врезался в перегородку. Я за ним.
Ванна была пуста. Если бы Стелла погрузилась, мы бы знали: по каким-то пузырькам и еще по какой-нибудь чертовщине, а сейчас ее не было… не было!
— Где же она? — недоуменно прошептал Женек.
— Не знаю, — пожал я плечами.
— Вы здесь не видели бегемота? — подбегал Женек к прохожим.
Те смотрели на него с любопытством, уходили и оглядывались.
— Вы не видели здесь бегемота?! — носился возле клетки Женек, морща носик.
К нам подошла контролер, которая всегда весело улыбалась, когда мы проносились мимо нее. Она посмотрела колючими глазами на наши буханки, взяла одну и разломила ее пополам.
— После вашего ухода, — показались на ее глазах слезы, — кто-то напихал в хлеб иголок и бросил Стелле.
Пухарчук страшно завизжал, словно его полоснули ножом по шее.
— Да, — заплакала женщина. — Стеллу так и не спасли. Она легла на дно ванны и больше не показалась.
Я еле отодрал Женька от клетки. До гостиницы нести его пришлось на руках.
Ах, Счастье, Счастье… Стелле я был обязан знакомством с Валенькой. Каждый раз, когда бываю в церкви, я смотрю на нее. Она кротко улыбается мне.
Когда мы познакомились, Валенька посмотрела на мою изрезанную ладонь и прошептала:
— Евгеша, я знала, что это случится… от судьбы не убежишь. У нее был муж, который ходил на корабле в загранку, дочка, работа в школе, ее любили ученики… и еще, кроме мужа, у нее никого не было.
— Я стану шлюхой, если ты меня бросишь, — спокойно сказала она в тот вечер. — Выбирай, милый.
Я не верил ей, а она продолжала ездить ко мне на свиданья в те города, где мы гастролировали. Я гнал ее, устал от ее рабской, безответной любви, я ни разу не видел на ее кротком лице улыбки. Я не верил ей, и она стала шлюхой.
Я это точно знаю, потому что память о том, что ты когда-то был любим, заставляет вспомнить об этом в час душевной пустоты. И я поехал в город Счастье.
— А Валеньки… давно уже нет, — глядя мне прямо в глаза, ответил печально-высокий загорелый мужчина. — А вы?…
Я повернулся к нему спиной и пошел прочь. Он не стал меня догонять.
Со святыми женщинами грешно шутить.
Женек знал и про Валеньку, она иногда ходила с нами в зоопарк, но, конечно, Стелла была для него всем. Как он мечтал завести у себя в Находке бегемотика.
— Мне тогда даже водяной пистолет не нужен! — кричал он. — А сколько стоит бегемотик?
— Бегемоты в Детском мире не продаются, — отвечал я.
— А может быть… — неопределенно тянул Пухарчук, — ну… какой-нибудь без хвостика… мне любой подойдет, а ванну я ему найду и кормить буду. А ты будешь ко мне в гости ездить.
