Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 3, 2003
А я и дальше добиралась не просто. До Бологого доехала ранним рабочим поездом, а куда дальше? Еще тридцать километров до Куженкина… а вдруг «мои» уже снялись с места, где их тогда искать. И пошла я к военному коменданту Бологого: уставший пожилой человек долго ворчал: «Черти вас носят по тетушкиным деревням… третьего отставшего от части устраивай. Откуда я знаю, а если и знаю, почему должен говорить о дислокации части…» Потом пожалел, посадил в товарняк и велел ехать до Крестцов: «Ваши печки, укладки поездом поехали, а части пошли пешком, гляди на дорогу, авось своих узришь», — пошутил на прощанье…
Еду. Вдруг голос: «Старшинка Орлова! Откуда? Куда?» Это был отставший лейтенант Рыжов. Уже веселее ехать, из своей дивизии человек… На какой-то станции поезд остановился. Сказали, что будет стоять около часа, что это городишко Валдай. Рыжов позвал найти продпункт и чего-нибудь перекусить. Идем… Деревянные домишки… перешли главную улицу, дальше под горку — к автостанции, а там и продпункт, как указали нам… Шли мы по улице Луначарского. Вдруг вижу у дома, который рядом с угловым двухэтажным зеленым деревянным домишкой (после войны узнала, что этот дом имел № 15 по ул. Луначарского, и судьба свяжет меня с ним), — около дома стояла полуторка, а около нее — медсанбатовский начальник штаба Скуратов. Я так обрадовалась, оставила своего попутчика Рыжова, кинулась, как к родному отцу: «Товарищ капитан! Разрешите доложить: из отпуска, догоняю МСБ… можно ехать с вами?» Оказалось, у них испортилась машина, а мне велел идти на тот же поезд и ехать в Крестцы и там искать своих… Доехала ночью. Вошла в первую попавшуюся избу, набитую спящими солдатами, вповалку на полу, — свободного места не было, только коротенькая скамеечка сбоку была пуста. Добралась до нее, осторожно ставя ноги между спящими замертво, и улеглась калачиком, а была скамеечка короче моего роста намного. И мгновенно уснула. Под утро слышала сквозь сон людской топот, и кто-то укрывал меня шубой, сказав: «Молодец телеграмма, молодец она — догнала нас!» В этой избе разместили (после ухода солдат) медсанбатовских врачей. И все в моей жизни опять наладилось — я в родной семье! В составе 99-го стрелкового корпуса на марше в районе Новгорода.
Ленинградско-новгородская операция 1944 года…
Был пятидесятикилометровый марш под Псковом. Мы, медсанбатовская группа медиков, устроились ночью спать на снегу, под брезентом, и не слышали, как подъезжали «катюши».
Вдруг земля содрогнулась (уже под утро), стрельба дикая (мы до этого не слышали близко «катюш»); старые пни вылетали из земли, грохот невероятный под самым ухом. Оказалось, что подъехавшие «катюши» нас не заметили, а когда мы повылезали из-под брезента и в ужасе метались, думая, что попали в окружение, отстрелявшие из «катюш» (из них стрелявшие) на нас с криком и матом набросились: «Откуда вы взялись?! Убирайтесь отсюда быстро! Мы сейчас уедем, а по этому месту будут долбать немцы!»
Части наши продвигались очень быстро.
Весенняя распутица невероятная. Места болотистые. Переносили через такую местность раненых на носилках, устилая одно и то же место после переноса одних носилок много раз сваленными деревцами…
Карельский перешеек. Май… Белые ночи. Ехали мы на это направление в эшелоне со станции Дно, через Ленинград, а в Ленинграде на машинах, буквально мимо моего дома — по Литейному проспекту, сердце замирало, как хотелось спрыгнуть, навестить — обнять — маму, но нельзя…
МСБ должен был тоже двигаться за войсками очень быстро, порой — приблизившись к месту прошедшего боя; не разворачивая палатки, двигались дальше, оставляя раненых с небольшим числом медработников, чтобы сдать их приблизившемуся госпиталю.
Жуткая картина, виденная мною во время пешего перехода: шагаем. Жарко, сухо, разморило… Впереди на дороге видна группа военных, стоящая кольцом вокруг чего-то и смотрящая вниз, под ноги, на это «что-то». Когда мы подошли, увидели извивающуюся на пыльной дороге девушку без обеих ног выше колен… Она выстанывала одну фразу: «Братцы, пристрелите!..» Ее товарищи стояли растерянные. Мы стали оказывать ей помощь и узнали, как это произошло. Эта группа (не из нашей дивизии) так же, как и мы, совершала переход к своему соединению. Здесь они остановились отдохнуть немного. И один из бойцов предложил санинструкторше поиграть в догонялки, чтобы совсем не раскиснуть на отдыхе. Увлеченные игрой, они забыли, что приказано было не заходить на обочины дорог, опасаясь мин… Молодой солдат, догоняя девушку, крикнул: «Вот сейчас догоню и поцелую!» Она же резко свернула с дороги и побежала по полю, не видя указку: «Мины». (Видно, минеры еще не успели проверить, обезвредить и поставили эту указку.) Бойцы, увидевшие ее, вбежавшую на поле, кричали: «Вернись, мины!» И тут раздался взрыв…
И вот это страшное зрелище… Мы оказали посильную помощь и велели отправить ее в госпиталь с первой встречной машиной.
Впечатление осталось тяжелое. И нам, при отправке, тоже было строго приказано — идти только посередине дороги. При таком быстром продвижении минеры успевали разминировать только дороги. И пока мы совершали свой переход, я поняла, что в меня вселился страх — наступить на мину и остаться без ног… — такое тяжкое впечатление осталось от виденного… Я шла и думала, куда лучше ступить ногой… а вдруг тут?! Нет, а вдруг — здесь?! Мучительно. Так продолжалось со мной два дня. И вот МСБ опять — вперед, догонять передовые части. Оставляют врача, двух сестер, санитара, чтобы они передали придвигающемуся сюда госпиталю четырех тяжелых раненых. МСБ грузился на машины. Поверх скарба — люди. Оказалось, что мне нет места, я прибежала последняя. Начсандив, проводивший инструктаж, велел мне остаться до следующего рейса, когда приедет машина за остающимися здесь людьми. Водителям было сказано — ехать «колесо в колесо», никуда не сворачивать. Я уговорила начсандива, что «умещусь на верхотуре нашего операционного взвода», и забралась и прилепилась высоко, над левым задним колесом, ухватившись руками за трубу печурки-«буржуйки». Поехали. Настроение у всех бодрое. Девчонки-медсестры, облепившие верхотуру полуторки, тут же достали из карманов свои карты от когда-то недоигранной игры в «козлика» (что это за игра, я не вникала и не уважала это занятие, но не порицала девчонок — не была ханжой). Поехали… начался «козлик» и словесная пустяковина… Сколько отъехали — затрудняюсь сказать. Недалеко. Ну, метров сто — сто пятьдесят. Наша машина ехала четвертой… Я сидела — шинель внакидку, берет на одном ухе, — собралась рассказать Нине Поляковой и Славе Галкиной что-то смешное, а через секунду я уже на всю жизнь забыла, чего же такое я хотела рассказать… Раздался взрыв, и я откуда-то вижу парящих над машиной девчонок, потом вместе с грузом плавно сползающих вниз вместе с опускающимися бортами… Как в замедленном фильме… На какое-то время — я ничего не слышу, не ощущаю, не думаю, где я и что со мной-то, не понимаю, что произошло… Потом слышу голос хирурга Лукьяновой Наталии Ивановны: «Нет, мы не все… А где Аня Орлова?» Я хотела крикнуть: «Вот я!» И не получилось, как во сне — кричишь, а не кричится… А голоса моих товарищей не у подорвавшейся машины, а где-то у первых машин. Кто-то кого-то спрашивает: «Все ли целы?», кто-то отвечает: «Санитару Семенову повредило ногу чем-то, возможно, каким-то тяжелым грузом, летящим с машины, возможно, камнем, вывернутым взрывом… Да у Клавы Китаевой — кровь из носа идет, а в остальном ушибы терпимые…» И опять: «Ну где же Аня?» Потом голос Наталии Ивановны Лукьяновой, совсем рядом, надо мною: «Да вот она! Боже! У нее лицо в крапушку — земля въелась в поры, а сама она очень бледная, но улыбается…» Оказалось, я находилась в воронке, образовавшейся от взрыва противотанковой мины (от нее нет осколков, а только взрывная волна) как раз под левым задним колесом, над которым я прилепилась на верхотуре, желая ехать со всеми дальше.
Кричат: «Вставай! Давай руки!» Я попыталась встать на ноги, но они подкосились. Сверху говорят: «Там разрыхлена земля, стоять трудно!» Вытащили, но ноги не слушаются. Комбат велел Нине и Славе сделать «носилки» из рук и донести меня назад до оставленной палатки МСБ. Я посмотрела на подорвавшуюся машину: скорбный вид. Перегружают скарб на другие машины. Воронка большая. Колеса нет, машина накренившаяся… У меня — боль (жгущая) в пояснице, ближе к крестцу. Донесли, уложили на носилки… Все, кто должен был уехать, уехали. Врач стала спрашивать, как я себя чувствую. Отвечая, плачу. Хочу сдержаться — и не могу. Понимаю, что глупо и стыдно, и не сдерживаюсь. Врач (Ольга Ивановна Афанасова) улыбается: «Ничего, ничего, легкая контузия… Ты же как уговаривала контуженых: „Не волнуйся, миленький, через недельку все пройдет“, а сама нервничаешь…» Еще я заметила, что стала несколько заикаться… пожаловалась на боль в пояснице; раздели, и Ольга Ивановна ахнула: «Боже, какой кровоподтек! Вся поясница черная, синяя, чем же это? Может, углом хирургической укладки?»
