Макс Нарышкин - Про зло и бабло
Не дожидаясь моего ответа, поскольку и без того было ясно, что я готов рискнуть четвертью часа, чтобы спасти лет пятьдесят жизни, он быстро кликнул набором цифр на панели, и створка щелкнула. Дверь подалась вперед, и мы оказались в узком коридоре, освещенном ровным рядом люминесцентных ламп.
— Поспешим же…
Задыхаясь на бегу, он сунул руку в карман и вынул какой-то пузырек.
— Вот же, ей-богу, шарлатаны… Уверяют, что эти пилюли тормозят канцерогенез… Вы понимаете что-нибудь в канцерогенезе, Чекалин?
— Нет, наверное…
— Это оттого, что вам жить еще целый месяц! — с понятной для меня досадой прорычал начальник юротдела.
— Почему нас везде пропускают? — спросил я, ожидая, пока он наберет другой код у другой двери.
— Это все пустынная территория, которая не контролируется априори. Не окошмаривай компания жизнь «натемпила»[3] ненужными запретами, СОС немало бы выиграла на сокращении охраны и дорогостоящих охранных устройств. Главное препятствие впереди…
Коридор закончился, начался другой. Здесь пространство простреливали камеры, тенькали какие-то датчики, и охранник за столом у дверей в конце прохода казался выше.
Сунув ему под нос удостоверение, мой босс сухо обронил:
— Задание Старостина, время не терпит.
— Но в корпус в ночное время вход запрещен, — возразил детина под два метра ростом, и по взгляду его я понял, что нам крышка. Он не впустит, даже если стоять перед ним будет не мой начальник, но и сам Старостин, отдавший приказ о запрете.
— А вы не ослышались? — угрюмо процедил начальник юротдела.
Охранник с полным безразличием протянул руку к стене и, не глядя, сорвал с аппарата трубку.
И тут случилось то, что немного изменило мое отношение к происходящему… Яхты, голые гавайки и коктейли — это все хорошо, но мне было бы достаточным и деревеньки под Псковом, знай я заранее то, о чем не был предупрежден.
Слева от меня что-то хлопнуло, потом еще раз, и я с удивлением увидел, как изо рта гигантского охранника начинает течь кровь. Вокруг распространялся кислый и сладкий запах. Так ароматизирует воздух сгоревший порох.
Невольно подавшись в сторону, я развернулся к своему начальнику…
— Осуждаешь? — деловито спросил он, пряча за пояс «вальтер» с прибором для бесшумной стрельбы. — А я себя не осуждаю. Этому человеку все равно осталось недолго. Год-два, не больше…
Зайдя за стол, он несколькими движениями выключил все рубильники на блоке управления. Я не слишком силен в электрике, тем более в системах сигнализации, но, кажется, нашего дальнейшего пути в чрево СОС уже никто не заметит.
Дверь тяжело отъехала в сторону. И первое, что я увидел, — пластиковая табличка, предупреждающая о необходимости тут же покинуть зону всем, кто не имеет статуса «А». Статус «А» — это около трети руководящего персонала СОС…
Я послушно ступал за быком по мраморному полу. Это он очень вовремя сказал: «Год-два». Что взять с этого трупа? Все равно сдохнет. В пылу мой босс совершенно позабыл о том, что мне тоже осталось год или два, а это значит, что в случае необходимости любящий жизнь начальник сольет меня точно так же, как и этого гиганта.
— Я все думаю, шеф… — и я прокашлялся, чтобы голос мой не хрипел и не казался взволнованным. — Я все думаю, почему вдруг Старостин, богомолец и бессребреник, человек, любивший бога и почитавший людское милосердие, вдруг стал тем, кто он сейчас?
Ответа не последовало. Торопясь, мой начальник вытряхивал из прорехи своей жизни минуты и часы. Насилие над организмом и стрессы сокращали оставшиеся дни его существования в этом мире в геометрической прогрессии. Он уже не был рассудительным дядькой, он торопился взять свое. Он хотел сохранить жизнь.
— И вдруг я понял, босс, понял… Где-то глубоко внутри каждого из нас живет маленькая, доброкачественная, но все-таки опухоль… Со временем, под воздействием дурной экологии, неправильного питания, клеветы и тупого пресса она превращается в злокачественную… Человек, вместо того чтобы понять себя, подчиняется чужому интересу, пытается перестроиться на чужую волну, но в силу уникальности каждого организма это удается не всем, — я смотрел, как ловко он взламывает последнюю преграду на нашем пути и открывает дверь. — И рак начинает пожирать человека. Он уверяет живой мозг, что ему крышка, и в этот момент человек встает перед выбором. И каждый делает этот выбор, верно, коллега?..
Он не слышал меня. Его интересовал сейф. Где-то вдали гудел сигнал, я понял, — что пятнадцать минут истекли, что служба безопасности уже на ногах и все, что нам остается, это несколько минут для того, чтобы ввести себе в кровь «Убийцу рака», две ампулы которого мой босс уже держит в руках, и уйти. Куда уйти — вопрос второй. Его решать нужно потом, когда рак сдохнет.
— Чекалин! — заорал он. — Здесь всего два комплекта «Убийцы»!
Я не сразу понял, что он хочет сделать. Когда же догадался, почувствовал непреодолимое желание ему помочь. Рядом с сейфом располагалась установка, которую я сначала принял за гигантский компьютер.
— Это и есть компьютер! — рычал босс, подключая систему к питанию. — В него заложена информация о составе «Убийцы», и каждый день в этой лаборатории готовится порядка десятка ампул. Это счастье, что мы нашли остаток! Боже правый, я боялся, что сейф пуст!..
Это красиво прозвучало. Ему следовало бы сообщить о своих опасениях, когда он вербовал меня в качестве подельника. Вместе с этим я не совсем понимаю, зачем нужен ему. До сих пор я держался рядом и ничего не делал. Не желание ли это иметь неподалеку на кресте еще кого-то, чтобы умирать было не так скучно?
— Все данные о препарате находятся в сейфе Старостина, но на воспроизводство устройства для его изготовления уйдут годы! Годы, Чекалин! Мы успеем что-нибудь придумать!..
Включив систему, он выхватил из кармана какой-то листок и принялся вводить код. Получив пароль, он открыл доступ к жесткому диску и принялся выворачивать его из сотен плат и микросхем.
— Уничтожить, уничтожить, Герман!
— А как же здоровье миллионов больных?
Он устремил на меня хищный взгляд.
— Да знаешь ли ты, что такое СОС?!
О чем это он?
— Ты просто не представляешь, сколько людей умирают, чтобы поддерживать жизнь в одной полудохлой суке!!
— О чем ты, мать твою?! — взревел я, каждой клеткой ощущая приближение неприятностей. Очень больших неприятностей.
Выломав, наконец, устройство, он бросил его на пол и принялся крушить каблуком, с каждым предложением нанося удар:
— В Москве, Чекалин, есть неприметный дом, а в нем — четырнадцатая квартира! В квартире этой лежит двадцатисемилетняя женщина, похожая на пятнадцатилетнюю девочку! Ее охраняет столько людей, сколько не присматривают даже за президентом страны! Весь подъезд заселен дежурными сменами и медиками. Когда одни несут службу, другие спят или смотрят телевизор! Потом они меняются местами, и со стороны кажется, что все пятнадцать квартир подъезда живут своей жизнью! Снаружи все серо и сарайно. Но стоит войти внутрь квартиры, где лежит так и не ставшая женщиной девочка, как фантазия отказывает! Для того чтобы вся эта схема аппаратов работала и теплила никому не нужную жизнь, тратится триста тысяч долларов в месяц или три с половиной миллиона долларов в год. СОС — компания, созданная исключительно для того, чтобы выручать чистой прибыли на три с половиной миллиона плюс зарплата персоналу и содержание территории со всем оборудованием! Никакой суперприбыли, Чекалин, ни цента навару! Все уходит на поиск кадров, на их дрессировку и уничтожение! Компания не имеет права ошибиться! Ей необходимы лучшие доктора, лучшие юристы, лучшие топ-менеджеры! И когда становится ясно, что сотрудник выдохся или ведет себя неадекватно, его уничтожают, чтобы найти и отдрессировать другого! Корпоративная система в идеале — вот что такое СОС, Чекалин!.. Уничтожив устройство, мы остановим производство «Убийцы» на несколько лет! За это время умрут тысячи больных онкологическими заболеваниями, но спасутся сотни тысяч будущих сотрудников! Если не жизни, то души их!..
— А приконченный охранник на входе?! — белея, прокричал я.
— Что одна-две жизни, когда речь идет о спасении миллионов?!
Его логика безупречна. С такой философией он мог бы работать не в СОС, а в администрации президента какой-нибудь страны.
— Девочка… — прошептал я, вспоминая главное в монологе начальника, то главное, что едва не замазалось в моей памяти штрихами его последующих откровений. — Двадцатисемилетняя девочка… Что же это за девочка такая, когда на поддержание ее жизни тратится триста тысяч в месяц, из чего следует, что эта жизнь кому-то не так уж безразлична?..
Он оторвал взгляд от манящих его предметов в несгораемом сейфе и посмотрел на меня с недоумением. «Как? — спрашивал его взгляд. — Разве за всем этим я упустил самое главное?..»
