Исаак Дан - Весна
– Что такое? – мама почему-то напугалась. Ане сейчас было некогда, мамины нервы всегда были расстроены до предела, по каждому поводу, её Аня собиралась утешить потом. Скинула халат, натягивала юбку и блузку.
– Куда ты?
– Я хочу пойти погулять. Не волнуйся, пожалуйста, тебе не о чем волноваться.
– Как не волнуйся? Как не о чем? Почему вдруг ты уходишь? Куда? Сейчас же скажи, куда ты идёшь? – мама шла вслед за Аней, стояла над ней и смотрела, как она надевает туфли.
– Я иду пройтись. А тебе не о чем волноваться.
– Почему вдруг? Почему вдруг – пройтись? Объясни. Объясни мне, что происходит.
– Ничего не происходит. Я хочу прогуляться, – Аня хотела выйти, но подумала, что к вечеру будет прохладно и решила накинуть ветровку – как потом она ругала себя за такую идиотскую предусмотрительность, но можно было предположить, что последует за этим.
Мама очутилась на её пути.
– Я тебя никуда не пущу!
– Мама, мне не пятнадцать лет, – Аня накинула ветровку, оставила её не застёгнутой. В коридорчике было тесно. Мать не давала пройти. Это стало раздражать. Аня сделала шаг. Мама отступила к двери.
– Мам, дай мне пройти. Успокойся, что с тобой? Ты опять заводишь себя по пустякам.
– Куда ты идёшь?!!! — закричала, раскинула руки, налегла спиной на дверь.
“Какого чёрта?” – хотелось крикнуть в ответ Ане. На улице её ждал Джек. Ждал, вероятно, для того, чтобы вести к Спириту. Всё должно было объясниться. У неё же мировая катастрофа по любому поводу.
– Мама, мне нужно уйти. – “Не жалей её”, – говорила Мила – “ты сделаешь себе и ей только хуже”.
– Куда? Я не пущу тебя! Не пущу! – она задрожала, втиснулась в проём. Нет, Аня не могла не жалеть её. Но сейчас представление давалось настолько не вовремя. Аня вздохнула, набираясь терпения.
– Мамочка, ну что с тобой сегодня. Я тысячу раз уходила и в это время и позже. Ты ж у меня в этом отношении образцово-показательная. Пожалуйста, не надо! Я тебя уверяю, тебе нечего бояться за меня. – Ещё бы. Аню на улице ждал Джек, рискнувшему обидеть её сильно бы не повезло. – Мне надо уйти, давай не будем делать из этого проблему. Я скоро вернусь... Или позвоню... – Она не захватила денег? Но у Спирита нашлись бы две копейки. В крайнем случае она бы стрельнула! – Позвоню до того, как ты ляжешь спать. Ну, – Аня потянулась к ней, пытаясь отстранить.
Дикий ужас был в маминых глазах. Это не было обычной сценой, разыгрываемой на последнем напряжении её до безнадежности усталых нервов. Она безумно боялась. Чего собственно?
– Куда ты идёшь? Почему вдруг? Что это за собака? Что с тобой вообще в последнее время? С кем ты спишь? За что он дарит тебе туфли и платья? Почему он никогда не звонит? Почему лает эта собака? Отвечай, отвечай сейчас же! – Она кричала, что есть мочи, голос её наверняка был слышен на лестничной клетке, всё это вызывало у Ани только усталость и раздражение. Джек ждал её, может быть, ждал Спирит. Но Аня была полностью обескуражена. Мама дрожала, всхлипывала, из глаз её покатились слезы.
– Мамочка, успокойся, пожалуйста. Я тебе всё объясню. Тебе не надо ничего бояться. Не надо бояться за меня. Я тебе всё объясню. Потом. Пожалуйста, дай мне уйти. Мне очень нужно уйти сейчас.
– Никуда, никуда не пущу! – её уже колотило, маленькие пальцы впились в косяк.
– Мама, хватит в конце концов, – Аня возвысила голос. Собственные слова показались ей отвратительным визгом. Ей было жалко маму. Она не знала, что предпринять. На улице лаял Джек.
– Хоть ори на меня, хоть бей, я не выпущу тебя. – Глаза, полные слёз на раскрасневшемся, зарёванном лице сверкали последней решимостью, на тонкой, начинающей покрываться морщинами шее, без устали колотил пульс.
Она не выпустит её. Бороться с ней в коридоре? Ужас! Лезть в окно, рискуя сорваться? Нет, это бред. Но Аня должна была что-то сделать. Попытаться ей рассказать? О друге с диагнозом шизофрения? Не желающем знать людей. Недавно впервые узревшем дневной свет. О том, что на улице её ждала не просто собака, волк.
Аня отвернулась и пошла в комнату. Разделась, легла в кровать, зарылась в подушку лицом. Её снова поразило ощущение – между ней и Спиритом вырастает огромная, непреодолимая стена, становиться всё выше, всё мощней, всё бесконечней. Это твоя слабость, твоя нелепая трусость мешают тебе понять, что случилось, мешают вернуть его, если возможно, повторяла она, ругала себя, стараясь уязвить больней. Оскорблять себя было легче, безболезненней, чем ощущать, как крепнет необъяснимая преграда.
Мама подходила к ней, робко спрашивала, что же Аня хотела рассказать. Аня молчала. Она продолжала, какой у неё сегодня был хороший вечер и теперь всё испорчено, как последнее время её пугает и расстраивает дочь, они становиться чужими друг другу, она ничего не знает об Ане.
Ей очевидно стало легче оттого, что она зачем-то удержала Аню. Стала частью стены. За окном до изнеможения лаял Джек. Дети кричали, это собака больная или бешеная, Коля, не подходи к ней. Ане хотелось вжать голову в подушку настолько глубоко, чтоб ничего не слышать. Она хотела, чтобы Джек перестал. Она ненавидела себя.
Пёс смолк, когда мама потушила люстру и ушла на кухню. До этого она садилась на кровать и пыталась обнять Аню за плечи, заговорить с ней ласково. В конце концов, поняла, что это бесполезно.
А потом вскоре улеглась сама и мгновенно уснула.
Аня лежала на кровати ничком. Неужели она может всё оставить так! Из-за страха перед его логовом. Аня так и не сумела приблизиться к нему. Из-за того, что не могла пересилить мать. Безвольная, пугливая, покорная любому напору, отступающая перед малейшим препятствием.
Неужели она даже не попробует вернуть Спирита? Не попробует даже узнать – почему?
Джек лаял надрывно, может, со Спиритом и впрямь случилось несчастье. Какое несчастье? Он внезапно сделался таким, каким был до встречи с Аней, а потом исчез без объяснений. Может, решил, что она не нужна ему, захотел возвратиться к снам? Может, он никогда не был другим? Или это и была его болезнь. Но если Аня лишь пестовала свои страхи, а он был в настоящей беде, и ему казалось, что это она его бросила?
Она должна была появиться в его логове. Засаднило, как старая рана. Тряпка, она должна была давно побывать там.
Аня завертелась на постели. Хорошо, встать, пойти сейчас. Мама уснула. Проснётся – Аня будет ловчее и не даст поймать себя в ловушку израненных нервов. Идти среди ночи? Да, идти, ждать его у дверей, если он по ночам по-прежнему шатается с Джеком.
Мама застонала во сне. Завсхлипывала. Нет, второго концерта Ане было не вынести.
Всегда пасовать? Что ещё ей делать?
Она должна была что-то придумать. Что же?
Джек звал её, как будто что-то рассказывал, только говоря на недоступном ей языке. Если бы она могла понять, что он хотел ей поведать. Понять. Он говорил, что понимает Джека.
“Никогда не знала такой умной собаки, как Джек. По-моему, дай ему речь, он заговорит и так много сможет рассказать”. – “Он говорит”. – “Ты понимаешь его?” – “Я слышу”. – “Когда он говорит?” – “Часто. Я обычно не слушаю его, так он надоедает своей болтовней”. — “Что он говорит сейчас?” – “Это трудно выразить языком человека. Скажем, он счастлив”. – “Ах, ты обманщик, шарлатан, тебе надо выступать в цирке”.
Она часто не верила. Не верила этому – “Я слышу”.
“Ты телепат?” – Уголки губ чуть вниз, это усмешка. – “Ты можешь мне присниться, ты знаешь, что я думаю, ты можешь найти меня, где бы я не была, значит, ты телепат, ясновидец... Почему, почему ты смеёшься? Как ты распознаёшь, что я чувствую, что я хочу дать тебе знать, когда я далеко?” – “Я слышу”. — “Как? Ну, скажи, как? Я могу этому научиться?” – “Слушай”. – “Ну, как же, как?” – “Слушай. Забудь обо всём. Не думай. Пусть мысли бегут в твоей голове, не беги за ними сама. Забудь, кто ты, где, что было позади и что может тебя ждать, забудь даже о том, что ты хочешь услышать”. – “И?!!!” – “Может быть, ты услышишь”. – “Может быть? А может быть, нет?” – Морщинка на переносице, это раздумье. – “Ну, скажи, скажи”. – “Ты услышишь, если хотела”. – “Нет, нет же, неправда, а если хотела, очень хотела, но не смогла, ты врун, врун”.
Если попробовать, попробовать угадать, услышать, что же хотел сказать, что может и сейчас говорит ей Джек. Расслабиться, пусть мысли бегут... Что-то ничего не бежит. Дура, дурочка, ведь сколько раз уже старалась, ничего не выходило. Он много лет только этим и жил. И как много он всё равно не мог понять. Не знал, что такое сны, не знал, как днём ярко, ослепительно светит солнце. Наверно, он взаправду был болен.
Но Аня вспоминала его пальцы. Их мягкие прикосновения. Завораживающий ритм движений. Глаза, полные обожания. Неужели, она лишилась его навсегда. Что ей осталось? Макс? Разве он мог заменить собой Спирита? А раньше? Ну, всё было по-другому. Только он так же тогда исчезал, ничего не объясняя. Но он возвращался. Вернётся ли к ней Спирит? Странный светлый шарик на потолке. Зайчик Луны или фонаря. Зайчик, зайчик. Уже пора спать. Ничего не дают эти ночные самомучения. Если бы, наконец, заснуть. Давай, до свидания, зайчик. До завтра! Завтра надо будет всё решить. Окончательно. Сразу. Утром. Утром зайчик исчезнет. Завтра... утром... исчезнет. Как исчез Спирит. Завтра... утром... Джек будет ждать её в Битцевском лесу. В лесу? – странно. Не странно, он любит этот лес. Это она засыпает, мысли мешаются, мысли... Мысль! – Джек будет ждать её утром в Битцевском лесу. Она услышала это? Услышала?
