Джей Дайс - Вашингтонская история
Дейн Чэндлер вынул пачку сигарет и предложил ей. Фейс со слабым подобием улыбки отрицательно качнула головой. Нервы ее были настолько взвинчены, что она сама поражалась, как это ей удается сидеть неподвижно.
— Ага, вот оно! — сказал сенатор, вытаскивая пухлую папку. — Такая толстенная папка, а я ее и не заметил! И все это написано об одной маленькой девочке!
При виде досье нервное возбуждение Фейс дошло почти до предела. Опять, как тогда, во сне, ее что-то душило, и она жаждала вдохнуть полной грудью хоть немного чистого свежего воздуха. Птичьей трели в разгаре сражения — вот чего она страстно желала! Сейчас ей до боли хотелось вернуть безмятежное, навсегда ушедшее прошлое, ибо в детстве и юности только самое простое кажется важным.
Очевидно, Дейн Чэндлер догадался о ее волнении — он улыбнулся ей ласково и ободряюще.
— Ну-ка поглядим, — сказал сенатор, подперев правой рукой подбородок и задумчиво постукивая по кончику носа указательным пальцем. — Поглядим… — Он перелистал страницы досье. — Я дал обещание никому это досье не показывать — но я не обещал никому не рассказывать о его содержании. Так что, если вы ничего не имеете против, милая барышня, и вы, Чэндлер, тоже, мы перелистаем страничку за страничкой, и я буду читать вслух отовсюду по кусочку. Мне не хотелось бы нарушать обещание.
— Делайте как вам удобнее, сенатор, — сказал Чэндлер.
— Конечно, — еле слышно подтвердила Фейс.
— М-м… благодарю вас. Итак, разрешите мне поставить вас в известность, милая барышня, что они сняли фотокопии почти с каждого подписанного вами документа — с каждого заявления о принятии на работу и каждой анкеты. Кроме того, ваши подписи сличал специальный эксперт, заверивший, что все документы подписаны одним и тем же именем и одной и той же рукой. Это одна из причин, почему ваше досье так объемисто. Здесь есть также фотокопии со всех петиций и обращений, которые вы когда-либо подписывали, и везде ваше имя отмечено крестиком, — вот петиция о том, чтобы вашингтонские трамваи и автобусы перешли в собственность города; вот другая — об изменении часов работы разных государственных учреждений, чтобы избежать заторов в уличном движении; еще одна — о перекладке неправильно положенных рельс вокруг Дюпон-Серкл; а вот — о запрещении вывоза в Испанию оружия для армии Франко. — Сенатор остановился и, подняв брови, взглянул на Фейс. — Милая барышня, надо быть осторожнее, когда вы ставите свою подпись!
Внезапно непрерывная ниточка страха, свивавшаяся где-то внутри нее в плотный кокон, порвалась и улетела прочь, как осенняя паутинка. Фейс засмеялась.
— Боюсь, что вы правы, сенатор Кахилл. Мои поступки не только неосторожны, но и достойны порицания. Никогда больше не подпишу ничего такого, что не будет одобрено официально!
Сенатор тоже рассмеялся с довольным видом, словно задался целью снять тяжесть с ее души прежде, чем перейти к дальнейшему.
— Что ж, приступим к делу, — сказал он. — К очень серьезному делу. — Довольная улыбка все еще мелькала в его насмешливых глазах. — Ваше досье, моя дорогая барышня, начинается ровно десять лет назад.
— Не может быть! — воскликнула Фейс. — Мне было всего шестнадцать лет!
— Вот именно, — заметил сенатор. — Есть люди, считающие юных радикалов наиболее опасными, — хотя в данном случае ваша личность не вполне установлена. Слушайте: «По сведениям столичной полиции, в колонне демонстрантов, выражавших сочувствие испанским республиканцам, находилась машина, зарегистрированная на имя Ханны Прентис Роблес. В виду дальнейшей деятельности интересующей нас особы, есть основания считать, что вела машину она…»
— Мамина машина! И действительно вела ее я!
— М-м… Хотите, чтобы я это вписал сюда? Нет? Ладно. Между прочим, полиция не имеет юридического права, давать подобные справки. Досье составлено в хронологическом порядке, и мы тоже будем его придерживаться. Слушайте: «Имеются сведения, что данная особа была активной участницей „Кружка текущих событий“ в Беннингтонском колледже и неоднократно высказывала свои взгляды…»
— Какие именно? — спросил Чэндлер.
— Тут не сказано. Просто — взгляды. — Подняв брови, он опять взглянул на Фейс и постучал пальцем по кончику носа. — Не слишком яркое свидетельство за или против вас.
Фейс изумленно и недоверчиво покачала головой.
— Насколько могу припомнить, я тогда считала себя либералкой, — неожиданно хриплым голосом сказала она. — Все это кажется таким далеким! Разве можно запомнить все, что говоришь и делаешь в колледже?
Сенатор издал короткий смешок.
— Совершенно верно, а теперь продолжим наш урок. Надеюсь, вы все усвоили, милая барышня? Я не могу дать вам фотокопию.
— Да, — сказала Фейс, охваченная противоречивыми чувствами: желанием горько смеяться и недоверием. — Усвоила, и очень крепко.
— Отлично! Следующий пункт: «Мать данной особы вышла из организации „Дочери Американской революции“ после того, как вышеуказанная организация отказалась предоставить Конститьюшен-Холл для концерта негритянской певицы Мариам Андерсон. Имеются сведения, что данная особа уговаривала федеральных служащих прийти на следующий концерт этой певицы, состоявшийся на ступеньках памятника Линкольну. Организация, устроившая концерт, считается неблагонадежной».
— Это правда, то есть, то, что касается мамы и меня. Мама пришла в ярость! Она говорила, что у нее вся кровь кипит при мысли, что мы проиграли Гражданскую войну. Ее дед погиб в сражении у Уилдернесса, и у нее хранилось письмо, написанное… Впрочем, неважно. Это правда, вот и все.
Сенатор Кахилл положил досье на стол.
— Я ведь не допрашиваю вас, милая барышня. Когда генеральному прокурору неугодна какая-либо организация, ему стоит только занести ее в свой список. Вы можете ничего не говорить мне, если не хотите. Но, с другой стороны, неплохо заранее сформулировать ответы. Вам это может вскоре пригодиться.
Сенатор говорил уже совсем иным тоном, без тени легкомыслия и шутливости. Он как бы давал ей понять, что предстоит нечто серьезное.
— Понимаю, сэр, — проговорила Фейс. Сердце ее застучало.
— «Имеются сведения, что данная особа поддерживает общение с лицами, известными своими левыми убеждениями и приверженностью к Новому курсу; что она состоит в профсоюзе и делает денежные взносы в фонд организации, не одобренной генеральным прокурором».
Фейс подумала о мистере Каннингеме, о Томми Беркете, Абе Стоуне, об обществе «Медицинской помощи Испании» и драгоценных офортах Гойи.
— Признаю себя виновной! — воскликнула она.
— Боюсь, что это еще один случай недозрелого антифашизма, — вздохнул сенатор. — Обычно это всегда трудные случаи. «Из достоверных источников известно, что данная особа вела активную и разнообразную деятельность в пользу красной Испании…» — Сенатор Кахилл умолк, снял очки и легонько постучал ими по столу. — Я доскажу вам остальное. Тут есть длинные, подробные отчеты о каждом собрании, на котором вы бывали, и почти о каждом произнесенном вами слове, — даже на пикниках и вечерах, устраиваемых с целью сбора средств для испанских республиканцев. Ясно, что это работа одного, а то и нескольких «добровольных тайных агентов» — этим названием они деликатно заменяют слово «шпик». Уже с давних пор за вами организована слежка.
— Один вопрос, сенатор, — сказал Чэндлер. — Есть ли в этом досье упоминание о том, что в доме миссис Вэнс якобы стоит бюст Карла Маркса?
— Нет… тут об этом ничего не говорится. Упоминается о ее обыкновении покупать книги, о том, что она читает. Но о бюсте ни слова. А вот несколько необычное сообщение: «Испанское посольство запрашивало о деятельности данной особы». — Сенатор круто повернулся к Фейс. — Значит, вас, детка, знают и во франкистской Испании, и я, в ваших же интересах, советую вам туда не показываться!
Страх и смятение, владевшие ею, мгновенно растворились в горячей волне гнева. Как это унизительно, как непристойно — американские агенты и агенты Франко шпионят, вынюхивают, и каждый факт могут исказить или подтасовать! И сейчас не ее лично оскорбляла эта унизительная непристойность — ей было больно за свою родину. Она вспомнила, как любил эту страну отец, — и его любовь теперь предана!
— Мой отец, — звонко сказала Фейс, — мой отец когда-то состоял в испанском дипломатическом корпусе. Он ненавидел фашизм во всех его проявлениях. Он ненавидел его в Испании, и, наверное, такую же ненависть вызвали бы в нем проявления фашизма и здесь!
— М-м, — промычал сенатор и, снова водрузив очки на нос, стал листать страницы досье, пока не нашел то, что хотел. — Это разъяснит один вопрос, о котором я чуть не позабыл, а вопрос довольно важный, поскольку о нем говорится в досье. Вот что здесь написано: «Есть веские основания сомневаться в том, что данная особа является подданной Соединенных Штатов. Ведется дальнейшее расследование». — Он поднял глаза на Чэндлера и серьезным тоном спросил: — Как вы это оцениваете?
