Айрис Мердок - Школа добродетели
А Гарри думал: «Потихоньку, понемногу, вода камень точит, она уже начинает помогать мне, пытается помочь. Еще немного раздражения и недоверия, негодования и страха — она должна научиться ненавидеть его. Она должна увидеть в нем препятствие к достижению счастья. И тогда она придет ко мне. Но сейчас надо сделать какой-нибудь новый шаг. Я ее понемногу вытолкну на дорогу. Конечно, она уже решилась, и я хочу, чтобы она уступила собственному желанию. Но мне нужно ускорить ход вещей, и она хочет этого от меня. Может быть, послать анонимное письмо Томасу, чтобы подстегнуть события?»
— Мидж, не надо чувствовать себя виноватой — я же не чувствую. Есть то, что должен решать я один. И то, что должны решать мы вместе. Я болен любовью к тебе. Пожалей меня. Нам нужно больше бывать вместе, или я умру. Я нашел маленькую квартирку в Челси, в одном из этих громадных домов, где никто никого не знает. Там мы будем в гораздо большей безопасности, чем здесь. Квартира будет нашей, и я смогу готовить для тебя, мне так этого хочется…
Мидж подняла голову, отбросила назад густые волосы, чуть распустила полы халата, потом разворошила кровать, бездумно дергая белье. Лицо ее сморщилось в испуганной тревожной гримасе.
— Гарри, не надо, я не согласна. Я не пойду…
— Почему нет? Ты пойдешь… непременно. Я еще не купил эту квартиру! И мне нужно провести выходные с тобой, всего две ночи. Господи Иисусе, как же мало я прошу, а ты не хочешь мне этого дать!
— Дорогой, только не квартира, я еще не готова…
— Хорошо, тогда выходные.
— Одну ночь…
— Мидж, ты, сама того не сознавая, ведешь себя низко. Ты сказала, что Томас с пятницы до понедельника будет в Женеве, а Мередит со школьным товарищем едет в Уэльс…
— Одна ночь… в этот раз… ты прекрасно понимаешь…
— Я люблю тебя, мое сердце снова и снова сжимается из-за тебя. Видимо, я должен понять, даже если не понимаю! Ты моя, не так ли?
— Да, мой любимый, и я не хочу мучить и расстраивать тебя. Ты ведь знаешь, я говорю эти ужасные вещи, чтобы избавиться от них, чтобы ты мог отбросить их и уничтожить.
— Значит, такие аргументы я допускаю! — Гарри встал на колени и поймал ее руки в свои. Халат Мидж распахнулся. — О, моя королева…
Он принялся целовать ее плененные руки, переворачивая ладони то вверх, то вниз, а Мидж пристально смотрела на его склоненную голову, его сверкающие волосы. Она испустила жалобный вздох.
— Что случилось, моя Клеопатра?
— Иногда мне кажется, что мы — обреченные любовники…
— Замолчи.
— Иногда кажется, что мы играем в пьесе… в замечательной пьесе… или жизнь стала огромной, как миф…
— Вот что значит возвышенное самосознание. Там, где мы, все цвета ярче. Когда мы вместе, мы — король и королева. Каким изумительным становится секс, как все необыкновенно, какое полное притяжение между людьми; как нам повезло. Моя любовь, моя чудная любовь, когда ты в моих объятиях, блаженство разрывает нас на части, словно в последний день под звук ангельской трубы разворачивается небесный свиток. Так вот, теперь в нашей жизни настал именно такой момент, наступило наше время — мы должны изменить самих себя, преобразовать это блаженство в вечное счастье и чистую радость, как пресуществляются хлеб и вино. Колокол зазвонит для нас, моя дорогая, небеса раскроются для нас… Это так близко теперь, рукой подать…
— Гарри, ты ведь любишь меня, правда? Ты всегда будешь меня любить, это не просто приключение?
— Господи милостивый, неужели я еще не убедил тебя в этом! Я хочу, чтобы ты стала моей женой, я хочу быть твоим мужем, я хочу быть отцом Мередита, я буду любить вас и заботиться о вас вечно.
— Томас как-то говорил, что ты хотел разрушить себя…
— Не цитируй Томаса! Разрушитель — это он. «Найди миф своей жизни — и я уничтожу его для тебя» — вот его девиз!
— Да, Томас может быть опасен для нас.
— Нет-нет, ерунда. Я помню, Томас однажды говорил, что его любимые литературные герои — Ахилл и мистер Найтли![45] Он может воображать себя Ахиллом, но на самом деле он — слабая версия мистера Найтли. Он, конечно, джентльмен. Так что не тревожься. Ахилл — это я!
— «Молвит Твид, звеня струей: «Тилл, не схожи мы с тобой…»»
— Что?
— Это стишок о двух реках, его Томас часто повторял. «Молвит Твид, звеня струей: «Тилл, не схожи мы с тобой. Ты так медленно течешь…» Отвечает Тилл: «И что ж? Но зато, где одного топишь ты в волнах своих, я топлю двоих»»[46].
— Да, я помню. Томас, кажется, воображал, будто он Тилл. Но он никакой не Тилл. Хватит спорить. Иди ко мне!
Мидж встала и запахнула халат.
— Мне нужно в ванную.
Гарри расстегивал брюки. Шторы на окнах шевелились. Гарри думал: «Я люблю ее, она любит меня, но мы оба страдаем. Как это несправедливо. Нас затянуло в машину и теперь перемалывает в шестернях — это зло. Но снаружи, за дверьми, свобода, счастье, красота». Его измучил тон Мидж и собственная жажда любви, исполненная печали. Он снова увидел, как удаляется пустая лодка, уплывает сама по себе.
Мидж вышла из комнаты и по площадке направилась к ванной, но вдруг остановилась.
На верху лестницы она увидела чью-то фигуру. Это был Мередит — неподвижный, прямой, застывший, как солдат. Глаза его были широко распахнуты, рот приоткрыт.
Из спальни через открытую дверь отчетливо донесся голос Гарри:
— Поторопись, дорогая, я жду не дождусь!
Мидж вспыхнула, глядя на сына. Она подняла палец и поднесла его к губам.
Беттина починила трактор, а теперь и автомобиль. Старый «гумбер» выполз из гаража и почти сел на землю перед домом, раздавив под колесами подушечки сладко пахнущего тимьяна. День только начинался, и солнце ярко светило. Джесс все не возвращался домой.
Эдварду сказали, что сегодня особенный день, хотя и не праздничный. В этот день месяца матушка Мэй и Беттина отправляются в город (зимой на автобусе, а летом на машине), чтобы закупить нужные в хозяйстве вещи, которые они не могли сделать сами. Насколько понял Эдвард, Илона обычно ездила с ними, но сегодня она должна остаться и составить ему компанию. Приглядывать за ним? Что, интересно, он мог такого натворить? Взять в город Эдварда никто и не предлагал. Может, они боялись, что он убежит?
У оставшихся в поместье было много дел. Эдвард собирался прополоть грядки в огороде, потом напилить дрова, потом, если будет время, начать красить теплицы. Илоне предстояло убраться в Переходе, а в Затрапезной ее ждала куча белья, нуждающегося в починке.
— Не забудьте купить мне зубную щетку, — сказала Илона. — Я хочу синенькую.
— Будет тебе синенькая. Ну, матушка Мэй, залезай.
— Ведите себя хорошо, дети, — напутствовала их матушка Мэй, садясь в машину.
— Смотри, смотри! — воскликнула Илона, когда машина тронулась. — Ласточка!
«Гумбер» тяжело развернулся и покатил к дороге. Эдвард и Илона помахали ему вслед, а затем повернулись к дому. Эдвард испытывал странное чувство свободы вкупе с каким-то беспокойством. Разделяет ли это ощущение Илона? — спрашивал он себя. На несколько секунд они неловко остановились у дверей, потом Эдвард сказал:
— Ну, я, пожалуй, займусь прополкой.
Он никому не рассказал о вчерашней встрече с девушкой-призраком.
Илона без слов прошла в дом, а Эдвард взял в одном из сараев за падубами тяпку и отправился в огород, где без всякого энтузиазма принялся молотить по сорнякам, бойко разраставшимся между рядками худосочной моркови и лука. Затянувшееся пребывание в Сигарде уже вызывало у него сильное физическое ощущение тревоги. Не превращались ли длинные каникулы в этом доме с тремя женщинами в некую клоунаду? Несмотря на беспокойство об отце, он чувствовал себя здесь как дома. Однако он не излечился, а просто воспринимал все происходящее как отсрочку того, чем оно было чревато. Магия Сигарда действовала успокаивающе, она заставляла забыть о смерти Марка, уничтожала ее. Это место, эти сестры, их мать — все было сном, оковы которого Эдварду предстояло сбросить с себя. Само время становилось бременем, разновидностью непрерывной нравственной муки. Но он, конечно же, ждал Джесса, в этом и заключалось все дело, а до возвращения Джесса ни о каком отъезде речи быть не могло. Но разве необъяснимое отсутствие Джесса не свидетельствовало о его безразличии к Эдварду? Ведь он наверняка знал о приезде сына. Можно было подыскать множество неприятных объяснений его отсутствия: любовница на юге Франции, другая семья, наркомания, пристрастие к азартным играм или алкоголю. А может, Джесс попал в тюрьму и тут был какой-то скелет в шкафу. Эдвард перестал махать тяпкой; солнце припекало, и даже от небольших усилий капли пота потекли у него по вискам и щекам. Он вытер пот рукой и посмотрел в сторону тополиной рощи — деревья теперь покрылись молодыми дрожащими листочками цвета vin rose[47]. Потом он увидел, как чуть подальше, за кустами, мелькнуло коричневое платье. Это была Илона, ее фигурка только что исчезла на тропинке, ведущей к реке. Значит, Илона решила пренебречь своими обязанностями, а куда она направилась, Эдвард знал точно. Он бросил тяпку и пустился к тому месту рядом со старым теннисным кортом, откуда была видна тропинка. Илона шла быстрым шагом и уже почти скрылась из виду. Он не стал ее окликать, и желания пойти следом у него не возникло. Он боялся спугнуть Илону и испортить свое яркое воспоминание о ее танце в священной роще.
