Паоло Джордано - Человеческое тело
— Но…
— Ребята мне этого не простят.
Эджитто понимает и в то же время не понимает требование Рене. Чувство локтя — он ничего такого никогда не испытывал. Впрочем, решение за ним, он — командир. Он не очень хорошо знает, как полагается действовать в подобных ситуациях, но ему кажется, что требование сержанта нарушает целый ряд правил. Ну и наплевать!
— Тело останется с нами.
— Лейтенант, это невозможно, — возражает голос из рации, звучащий несколько иначе.
— Я сказал, тело останется с нами. Или вы явитесь за ним лично?
Несколько секунд из рации разносится треск, потом голос отвечает:
— Принято, лейтенант Эджитто. Ждите сигнала.
Судя по виду, эмоциональное состояние Рене не очень хорошее. Губы бескровные, лицо бледное, голова покачивается взад-вперед, словно у него вдруг началась болезнь Паркинсона. Эджитто протягивает ему бутылку воды и приказывает отпить, затем пьет сам: нужно не допускать обезвоживания, не забывать делать все необходимое.
Эджитто приходится разработать план дальнейших действий. Он объясняет сержанту:
— Идем мы с вами и один из ваших людей, только один. Чем меньше времени мы проведем снаружи, тем лучше для всех. Мы с вами занимаемся целыми телами. Прежде всего нужно перенести труп этого парня. Как его зовут?
— Йетри. Роберто Йетри.
— Отлично. Потом поможем раненому, положим его на носилки из вертолета. Сержант, вы выносите вид крови, ран, обнаженных костей?
— Конечно.
— Если вам не хочется идти, ничего страшного, многих подобное зрелище шокирует, но тогда надо послать кого-нибудь другого. Вы должны быть в сознании.
— Я выдержу.
— Второй человек будет собирать останки. — Он делает паузу, в горле снова пересохло. Эджитто собирает слюну, сглатывает. Как же это сказать, чтобы фраза, которую он собирается произнести, прозвучала как надо. — Скажите ему, чтобы взял четыре пластиковых мешка.
Вот и настала минута, запомнившаяся лейтенанту Эджитто ярче всего. Эта картина будет первой вставать у него перед глазами, когда позже он будет вспоминать о событиях в долине или когда вовсе не будет о них вспоминать, но перед ним внезапно будет возникать одна и та же сцена: «Блэк Хоук» отрывается от земли, солдат окутывает облако пыли.
Торсу уже вне опасности, в вертолете, голова иммобилизована полиэтиленовым воротником, тело сжато эластичными бинтами, из бутылочки в правую руку капает физраствор: Эджитто лично поставил ему капельницу. Он промыл рану, наложил марлевую повязку, удостоверился, что позвоночник не поврежден. Торсу скалил зубы, стонал: «Док, больно, больно, пожалуйста, я ничего не вижу!» — а тот его успокаивал: «Все будет хорошо, мы тебя увезем отсюда, с тобой все в порядке». Странно, Эджитто повторял те же фразы, которые сам слышал по рации несколько минут назад и в которые ни капли не верил. Почему Торсу должен верить им больше, чем он сам? Эджитто сумел снять с Торсу пуленепробиваемый жилет и внимательно осмотрел все его тело на предмет кровоточащих ранений — ничего, одни царапины. А вот что делать с поврежденным лицом, он не знал, что делать с ободранной щекой и глазами? Он ортопед. Он умеет накладывать гипс. Сотни часов занятий в университете, практика, учебники, курсы повышения квалификации — ничего из этого не пригодилось, как он ни силился вспомнить, зато руки сами помнили, что делать и в какой последовательности. Можно было сделать солдату укол морфия, но Эджитто казалось, что боль еще терпима. Возможно, у Торсу просто шок. Как измерить страдание другого человека? Надо было дать ему морфий, он же контужен, черт возьми! Но теперь поздно. Прежде чем исчезнуть из виду, Торсу в последний раз пошевелил рукой, словно прощаясь с товарищами и желая сказать ему: «Док, я еще жив!»
Торсу взмывает ввысь, Рене отворачивается и глядит на вершины гор. Чедерна бродит вокруг сгоревшей «Линче» с мусорным мешком в руках — можно подумать, он ищет грибы. Перед этим он прогнал Рене и Эджитто и заявил, что сам перенесет труп Йетри. Взял его на руки, как ребенка. (Жуткая подробность, которую Эджитто предпочел бы забыть: Йетри высокого роста, он не помещался в ящик, пришлось согнуть ему колени; когда много часов спустя его вытащат, он уже застынет в этом положении, и, чтобы выпрямить ноги, придется перебить ему суставы, в памяти навсегда останется звук ломающихся хрящей.) В машине «скорой помощи» Чедерна обмоет Йетри лицо водой из фляги и будет что-то тихо говорить ему на ухо. Они теряли на этом время, но у лейтенанта не хватило духу выставить Чедерну.
В долине тихо, шума двигателей не слышно. Минуты текут медленно. Чедерна то и дело нагибается, поднимает что-то с земли, складывает в черный мешок или отбрасывает.
А потом сержант Рене, не оборачиваясь, внезапно говорит:
— Я решил, лейтенант! Ребенка надо оставить. Хоть я и не уверен, что он мой, — все равно. Что будет, то будет. В любом случае вырастет отличный малыш.
А потом Чедерна застывает перед кучей останков и обрывков одежды. Закрыв лицо руками, он начинает всхлипывать.
— Блин, как мне их распознать, а? Они все сгорели, вы что, не видите? Все сгорели, твою мать!
А потом они решают выработать разумный и страшный критерий, предложение поступает от Эджитто:
— Пусть в каждой куче будет хоть одна целая часть тела. Не важно, чьи это останки. Главное, чтобы кучи походили на ребят. Тому, кто был покрупнее, соберем кучу побольше.
А потом все солдаты вылезают из машин, не спросив разрешения, и принимаются им помогать, а овцы — овцы бесследно исчезли, и живые, и мертвые, словно массовая галлюцинация.
А потом Эджитто смотрит, как ребята глядят на четыре кучи. Чедерна держит мешки раскрытыми, остальные складывают в них останки. Потом мешки завязывают, Эджитто пишет на них фломастером инициалы. Мешок Кампорези тяжелее остальных. Надо было поболтать с ним вчера. Вдруг это что-нибудь изменило бы, по крайней мере Эджитто сейчас было бы не так хреново.
А потом они вновь едут по дороге, вновь едут по пустыне, словно сомнамбулы, Рене горько плачет, не отпуская руль, лейтенант не знает, что ему сказать, и просто молчит.
А потом приходят ночь и холод, на небе загораются мириады белых самовлюбленных звезд, соревнуясь, кто ярче сверкает. Ребята сидят в машинах, широко раскрыв глаза, и любуются на звезды.
Целый день они то приходили к ее дверям, то уходили. Узнали обо всем по радио или телевидению и с тех пор все идут да идут. По двое, по четверо, целыми семьями. До тех пор, пока синьора Йетри не спустилась в подвал, не вывалила на пол содержимое ящика с инструментами, не взяла крестообразную отвертку, не сняла крышку домофона и не перерезала ножницами провода. Такая женщина, как она, прожившая тринадцать лет без мужа, много чего умеет — умеет заменить перегоревшую лампочку, даже если до нее трудно добраться, умеет соединять электрические провода и умеет их перерезать. Она опустила жалюзи во всех комнатах, но ее все равно не оставляли в покое — теперь все сели на телефон. И не сдавались, пока она не брала трубку. Настоящая осада. Последним позвонил полковник Баллезио, видевший ее сына живым два дня назад. Он похудел? Нет, не очень. Он выглядел веселым? Да, веселым. Вы с ним говорили? Я?.. Ну, вообще-то нет, но я его видел. Синьора Йетри задала все вопросы, какие только пришли ей в голову. Когда вопросы кончились, у нее все равно осталось чувство неудовлетворенности. Но она гордится тем, что не пролила ни слезинки. Плакать она будет потом, когда сможет показаться на люди. Она еще не готова, даже не причесалась. Офицеры явились, держа фуражки в руках, когда она еще не могла выйти из дома. Ты гляди, что за дыра на колготках! Наверняка они заметили. Ей кажется, что у нее больше не будет сил привести себя в приличный вид. Так и останется навсегда в халате, с выглядывающим из нейлонового чулка большим пальцем. Господи! Что вы с ним сделали? Теперь она дважды вдова. Но новой боли не заглушить старую. Новая вскарабкивается старой на плечи, чтобы видеть дальше. Бедный мой мальчик! Ему было всего двадцать лет! А вон на кончике ногтя большого пальца содрался лак. Как же она опозорилась! Какой стыд для солдатской матери! Синьора Йетри начинает безутешно рыдать. Мыслями она со своим сыном, в пустыне.
Люди Рене измучены, отряд понес потери, но нужно продолжать путь. Третий день, а они настолько выбились из графика, что запасы воды могут закончиться до того, как они прибудут в пункт назначения. Вот тогда все станет по-настоящему скверно.
У каждого появляются силы, о которых он даже не подозревал. На этот раз вертолеты сопровождают их вверху, словно ангелы-хранители, а внизу, под землей, их не ждут сюрпризы.
Они присоединяются к головной части конвоя. Проходят Буджи, в Гунде их снова обстреливают из миномета, но поскольку враги ожидали, что они пойдут по противоположному склону, нападение не причинило существенного вреда. Подразделение Мазьеро встречает боевиков ответным огнем, намного превышающим мощь противника, а ребята из третьего взвода словно впали в ступор и даже не заряжают винтовки. Они наблюдают за столкновением равнодушно, будто их это не касается. Неприятеля удается быстро разогнать, колонна выходит из долины и оказывается на бескрайней равнине.
