Ален Роб-Грийе - Ластики
Уоллес думает, что ему надо осмотреть карманы убитого. (В поисках чего?) Добраться можно только до правого кармана пальто. Засунув туда руку, он вытаскивает очки: одно стекло в них очень темное, другое – гораздо светлее.
– Не могли бы вы сказать, какое стекло было темнее – правое или левое?
Левое стекло… с правой стороны… Правое стекло с левой стороны…
Левое стекло темнее. Уоллес кладет очки на пол и выпрямляется. У него нет желания продолжать обыск. Ему хочется присесть. Он очень устал.
Это была самозащита. Он видел, как этот человек стреляет в него. Видел его палец на спусковом крючке. Пока он опомнился и выстрелил, прошло какое-то время, он это почувствовал. У него всегда была не слишком быстрая реакция.
Но надо признать, что он выстрелил первым. Он не слышал другого выстрела. А если бы они прозвучали одновременно, на стене или на корешках книг остался бы след от пули. Уоллес приподнимает штору: стекла тоже не задеты. Его противник не успел выстрелить.
Значит, в тот момент его чувства были настолько обострены, что ему показалось, будто все происходит в замедленном ритме.
Уоллес кладет ладонь на дуло своего револьвера: от него исходит жар. Он нагибается, чтобы пощупать другой револьвер, лежащий на полу. Тот совсем холодный. Вглядевшись, Уоллес замечает, что левый рукав пальто пустой. Под плотной тканью ничего не прощупывается. Может быть, у него рука на перевязи? «Легкое ранение в руку».
Надо сообщить Лорану. Теперь к делу придется подключить полицию. При наличии трупа специальный агент не сможет действовать в одиночку.
Комиссар, наверно, уже ушел домой. Уоллес смотрит на часы: они показывают тридцать пять минут восьмого. Он вспоминает, что часы остановились на половине восьмого. Он подносит их к уху и слышит негромкое тиканье. Наверно, они пошли от выстрела – или от удара – когда он бросился на пол. Он все-таки позвонит комиссару: даже если его там нет, кто-нибудь обязательно скажет, как с ним связаться. В спальне есть телефон.
Дверь в спальню открыта. Горит свет. Ящик ночного столика выдвинут до отказа. Револьвера там уже нет.
Уоллес снимает трубку. Номер 124-24. «Это прямая линия». На другом конце провода раздается сигнал – и тут же умолкает.
«Алло?» – говорит чей-то голос.
– Алло, говорит Уоллес, я…
«А, это вы, а я как раз хотел с вами поговорить. Это я, Лоран. Я сделал открытие – ни за что не угадаете, какое! Даниэль Дюпон! Он вовсе не умер! Вы понимаете?» Он повторяет, чеканя каждый слог: «Даниэль Дюпон не умер!»
Кто говорил, что телефон в особняке не работает?
Эпилог
В полутемном зале кафе хозяин расставляет по местам столы и стулья, пепельницы, сифоны с газированной водой; сейчас шесть часов утра.
Хозяин еще не вполне проснулся. Настроение у него скверное; он не выспался. Вчера вечером он ждал возвращения жильца, чтобы запереть дверь; просидел, не сомкнув глаз, до глубокой ночи, и все без толку: пришлось запирать, так и не дождавшись этого проклятого Уоллеса. Он подумал, что жильца арестовали, недаром ведь его разыскивала полиция.
Уоллес заявился только утром – десять минут назад – изможденный, осунувшийся, еле стоящий на ногах. «Тут вас легавые спрашивали», – сказал хозяин, отпирая ему дверь. Уоллес не испугался. Ответил: «Я знаю, благодарю вас», – и сразу поднялся в свою комнату. Слишком он вежливый, чтобы быть честным. Правильно сделал, что вернулся только в шесть, когда хозяин уже был на ногах: не стал бы он вылезать из постели, чтобы впустить этого типа. И вообще, не будет он больше сдавать комнату, от этого одно беспокойство. Хорошо еще, если у него не будет неприятностей из-за этого непутевого жильца.
Хозяин только успевает зажечь свет, как в кафе входит бедно одетый маленький человечек, в грязной шляпе и слишком тесном… Это тот тип, который уже приходил вчера утром, в это же время. Он задает тот же вопрос, что вчера:
– Могу я видеть месье Уоллеса?
Хозяин медлит с ответом: он не знает, что было бы более неприятно жильцу – чтобы его сейчас беспокоили или чтобы он упустил человека, который ищет его со вчерашнего дня. По выражению лица этого человека не скажешь, что он пришел с добрыми вестями.
– Он наверху, можете подниматься. Комната на втором этаже, в конце коридора.
Маленький человечек со страдальческим лицом направляется к двери в глубине зала, на которую ему указали. А хозяин не обратил внимания, какая у него необычная походка – упругая, неслышная.
Гаринати прикрывает за собой дверь. Он находится в узкой прихожей, куда проникает слабый свет через квадратик матового стекла над другой дверью, напротив, которая ведет на улицу. Прямо перед ним – лестница. Вместо того чтобы подняться, он идет по коридору к двери и бесшумно открывает ее. Он выходит на улицу. Уоллес там, наверху, это все, что ему нужно было знать.
Сегодня он его не упустит; он сможет доложить Бона обо всех его передвижениях. В последние дни начальник обоснованно выражал ему свое недовольство и презрение. Бона не стал даже обсуждать с ним ликвидацию Альбера Дюпона, лесоторговца, которую произвел вчера «месье Андре». Отличная работа, судя по всему.
Однако его собственная работа на поверку оказалась не такой уж плохой. Профессор действительно умер: он видел труп. Просто у него разыгралось воображение. Сделанный им выстрел и вправду был смертельным.
Бона будет недоволен, когда узнает (он всегда все узнаёт, раньше или позже), что Гаринати, вместо того чтобы следить за специальным агентом, пустился в опасное предприятие: весь вечер искал по городским больницам и клиникам труп Даниэля Дюпона.
Он видел покойника собственными глазами. Больше он не совершит такой ошибки. Не позволит себе вот так, без малейших оснований, усомниться в правоте Бона. Будет с готовностью выполнять его приказы. Сегодня надо повсюду, как тень, следовать за этим Уоллесом. Это не слишком трудно.
Не так уж долго осталось: Уоллес уедет из города первым же поездом. Он сидит на краю кровати, опираясь локтями на колени, закрыв руками лицо. Он снял ботинки, которые ему жмут: он столько ходил, что ноги распухли.
Эта ночь его совсем вымотала. Он повсюду следовал за генеральным комиссаром, который сразу же взял дело в свои руки и пустил в ход свой авторитет. Во время ночных переездов Уоллес не раз засыпал в машине. А вот Лоран, заполучив наконец недостающий ему труп, напротив, воспрял духом; он проявил такую активность, какой Уоллес не ожидал от него, в особенности начиная с половины девятого, когда ему сообщили об убийстве лесоторговца-миллионера.
Сам Уоллес больше ничем не занимался. Он остался с комиссаром, потому что не получил иных распоряжений.
Когда он позвонил в Бюро, трубку взял сам Фабиус. Уоллес доложил о результатах командировки и спросил, нельзя ли ему вернуться на прежнее место. Он просто хотел опередить события: после этой неудачи его бы все равно не оставили на таком ответственном участке работы. Следователям он на данный момент не нужен, поэтому утром можно вернуться в столицу.
Он и так устал, устал до предела, а в памяти то и дело всплывают часы, минуты злополучного дня: «…а если бы тогда я подумал о… а если бы я был…» Он гонит от себя навязчивые мысли, нетерпеливо встряхивая головой. Все равно ничего уже не поправишь.
Сорок три умножить на сто четырнадцать. Четырежды три – двенадцать. Четырежды четыре – шестнадцать. Шестнадцать и один – семнадцать. Сорок три. Сорок три. Два. Семь и три – десять. Четыре и три – семь. Семь и один – восемь. Восемь и один – девять. Четыре. Четыре тысячи девятьсот два. Другого выхода нет. «Четыре тысячи девятьсот два… Это не дело, сынок. Сорок девять квадратных сантиметров: а надо, понимаете ли, минимум пятьдесят».
Один-единственный квадратный сантиметр – вот какой малости ему не хватило.
У него остается еще два миллиметра, которые он никак не использовал. Два последних, крошечных миллиметра. Два квадратных миллиметра сна… Это немного. Серо-зеленая вода в каналах прибывает, поднимается, выплескивается на гранитные набережные, заливает улицы, наполняет город тиной и чудовищами…
Уоллес встает: если он будет сидеть тут неподвижно, он и вправду заснет. Он хочет достать расческу из внутреннего кармана пиджака, но руки его плохо слушаются: взяв футляр с расческой, он роняет бумажник, из которого выпадает несколько документов. На удостоверении личности он сфотографирован таким, каким был некоторое время назад; он подходит к туалетному столику и сравнивает свое отражение в зеркале с фотографией: бессонная ночь сразу состарила его и восстановила сходство. Фотографию можно не менять, надо только отпустить усы. Нельзя сказать, что он низколобый, просто у него волосы низко растут.
Убирая документы в бумажник, он не находит билета на поезд. Он проверяет, не остался ли билет на полу у кровати, роется в карманах, опять заглядывает в бумажник. Он припоминает, что в течение дня видел билет в бумажнике. Наверно, он выронил его, доставая деньги. Этот билет был еще и единственным свидетельством того, в котором часу он прибыл в город.
