Джулиан Барнс - Любовь и так далее
Моя сестра? Как ни странно, но я ее разыскал. Она замужем за врачом ухо-горло-носом и живет в Чешире. Однажды я к ней заехал, по пути. Уютный дом, трое детей.
Разумеется, она не работает. Мы замечательно поговорили. Как в детстве. Не хорошо и не плохо — нормально. И я, разумеется, не рассказывал ей о том, что у меня происходит в жизни. Так что не спрашивайте у нее — она все равно не знает.
ДЖИЛИАН: Софи? Нет, с Софи все в порядке.
МАДАМ УАЙЕТТ: Софи? Ну, у нее начался переходный возраст. Сейчас дети взрослеют рано. Переходный возраст — уже в десять лет. Она — девочка честная и добросовестная. Всегда искренне хочет понравиться, искренне хочет тебя порадовать. Но переходный возраст есть переходный возраст, правильно?
СТЮАРТ: Нет, я не повесил картину. На самом деле, я отвез ее обратно в тот магазин, где купил. Мне сказали, что обратно ее они не возьмут. Ни за какие деньги. Подтекст был такой — мы нашли одного идиота в твоем лице, который купил этот хлам, и другого такого кретина уже не будет.
Что на ней нарисовано? Я не помню. Какой-то сельский пейзаж, если не ошибаюсь.
ЭЛЛИ: Она была такой грязной, что поначалу я думала — это какое-нибудь Рождество Христово. Но когда я ее очистила, оказалось, что это жанровая сценка на ферме. Хлев, корова, осел, свинья. Работа талантливого любителя, как это принято называть, что значит: картина не стоит даже холста, на котором написана.
ОЛИВЕР: Эта затасканная история? Этот vieux marron glace?[173] Нет, абсолютно нет. Даже и не вспоминаю. Разумеется, никаких предрассудков, кое-кто из моих друзей и вообще… на самом деле, если подумать, то никто из моих друзей… разве что… вы ведь не намекаете, правда?.. Стюарт?., это всего лишь теория, одна из… вы хотите сказать, что он перешел на солнечную сторону улицы, когда был в Штатах… или еще раньше… какой-то смысл в этом есть… две однодневные женитьбы… и он был на редкость смущен и робок, когда я пытался свести их с Элли. Так-так-так. Теперь, когда я смотрю в мой моральный retroviseur,[174] это и вправду имеет смысл.
ТЕРРИ: Я выхожу из игры. Только на этот раз — по собственному желанию, а не из-за Стюарта. Я никому ничего не должна. Разбирайтесь сами.
ДОКТОР РОББ: Я не знаю. Я ничего не берусь предсказывать. Это умеренная депрессия. Я не преуменьшаю опасность. Но это отнюдь не клинический случай. Его не надо госпитализировать. Во всяком случае, пока не надо. Мы оставим прежнюю дозу, 75 мг, а дальше — посмотрим. Эту болезнь вообще нельзя прогнозировать, и тем более — с таким пациентом, как Оливер.
Например, на одном из сеансов я попыталась его разговорить. Он лежал на диване в полной прострации и вообще не реагировал на внешние раздражители. Я снова упомянула его семью — имея в виду его мать, — и тут он повернулся ко мне, неожиданно собранный, и сказал этак игриво:
— Доктор Робб, вы относитесь к более «рискованной» группе риска, нежели я.
Это правда: в развитых европейских странах к наиболее «рискованным» группам риска относятся врачи, медсестры, адвокаты, владельцы баров и люди, занятые в гостиничном бизнесе. Причем врачи-женщины относятся к более рискованной группе, нежели врачи-мужчины.
Но мне кажется, что его состояние очень неустойчивое. Я бы даже сказала — хрупкое. Мне даже страшно подумать, что может случиться, если на него обрушится еще один удар.
ДЖИЛИАН: Я не знаю, что случилось с матерью Оливера — покончила она с собой или нет. Я и с отцом его виделась только раз, и, согласитесь, это не самая подходящая тема для беседы при первом знакомстве, тем более, что с Оливером мы об этом не говорили и я даже не знала его мнения на этот счет. Кстати, его отец мне понравился. Такой приятный старик… хотя, как вы понимаете, встреча была несколько напряженной. После всех этих историй, которые мне понарассказывал Оливер, я ожидала увидеть чудовище в человеческом облике, а когда мои ожидания не оправдались, мне — и это вполне естественно, — показалось, что он гораздо приятнее и симпатичнее, чем был, наверное, на самом деле. А еще у меня было чувство, что Оливер если и не хвастался мной перед папой, во всяком случае, представлял меня с гордостью. Я думаю, это нормально. Посмотри, какая у меня жена — что-то типа того. Его отец только невозмутимо посасывал трубочку и не клевал на приманку, к моему несказанному облегчению.
Доктор Робб спросила меня, может быть, я что-то знаю, и я сказала, что однажды залезла к Оливеру в архив, чтобы посмотреть свидетельство о смерти. Хотя «архив» — это громко сказано. У Оливера есть маленькая картонная коробка, на которой написано «Голоса предков», которую я и перебрала как-то ночью, когда он ушел спать. Это — все, что он сохранил от своей семьи. Несколько фотографий, «Золотая сокровищница» Палгрейва[175] с именем его матери и датой — наверное, она выиграла ее в школе на конкурсе по выразительному чтению, — маленький медный колокольчик, кожаная закладка с восточным узором, очень старая и потрепанная игрушечная машинка от Dinky Toys — красно-коричневый с бежевым двухэтажный автобус, если вам интересно, — серебряная ложечка из тех, какие обычно дарят на крестины, только Оливер никогда мне не говорил, что он крещеный. Но самое главное — я не нашла свидетельства о смерти его матери. Только свидетельство о смерти отца — оно лежало в отдельном конверте с надписью «Доказательство».
Можно, конечно, послать запрос в Сомерсет-Хаус, чтобы они выслали дубликат, но какой в этом смысл? Очень часто бывает, что самоубийства замалчивают, поэтому вовсе не факт, что свидетельство о смерти что-то прояснит. На самом деле, оно может — наоборот, — сбить с толку. Но даже если там будет написано, что причина смерти — самоубийство, это будет уже слишком мрачно, правда?
Да, вы правы. Если бы были какие-то подозрения, что она покончила самоубийством, то наверняка бы произвели расследование, а как говорит Оливер, еще неделю назад она была жива и здорова, и вот ее уже похоронили, — выходит, что времени на расследование просто не было. Разве что… Оливеру тогда было шесть, а вы уже знаете, что его чувство времени очень приблизительное. Так что это еще ничего не доказывает.
СТЮАРТ: Я? Мне вовсе не нужно, чтобы ко мне в фирму заявилась налоговая инспекция.
ДЖИЛИАН: Я не знаю. Наверное, все будет зависеть от состояния Оливера. Не может же Стюарт бесконечно выплачивать ему зарплату, когда он сидит дома и не появляется на работе. А милостыни мне от Стюарта не надо. И особенно — теперь.
ОЛИВЕР: У меня есть вопрос к вам. Кто-нибудь знает, сколько времени нужно, чтобы выросла араукария — чтобы было настоящее дерево? Ну, хоть кто-нибудь должен же знать.
МАРИ: Я назову его Плуто.
ОЛИВЕР: Еще вопрос. Что бы вы выбрали: любить или быть любимым? Одно из двух! Тик-так, тик-так. Бум-бум-бум. Удар гонга. Время вышло!
СТЮАРТ: Нет, фотографию я вам не покажу.
ЭЛЛИ: Нет. Хотя одну вещь про Стюарта я вам скажу. Помните, где он живет? Все эти квартиры с гостиничным обслуживанием, узкие улочки, автостоянки только для жильцов. Знаете, что он сделал, когда я в первый раз осталась у него на ночь? За завтраком? Он дал мне пачку парковочных талонов, чтобы я ставила машину на нормальное место и меня никто не «закрывал». Наверное, вид у меня был озадаченный, потому что он принялся объяснять, как ими пользоваться. Берешь монетку, стираешь день и время, когда ты поставил машину, бла-бла-бла.
Я знаю, как пользоваться парковочными талонами. Миш озадачило вовсе не это.
ДЖИЛИАН: Нет, я не хочу «разыскать отца». Я — не сирота. Он меня знал, он меня бросил.
ОЛИВЕР: Еще вопрос для вас. Я знаю, что это против правил. Правила идут на хрен. Джилиан. Праведная Джилиан, свет моей жизни. Как я теперь понимаю, все эти годы она очень умело мной манипулировала. Не говоря уже про мистера Черрибума. Вплоть до полки повесить. Плутократ со спиртовым уровнем. И вот вопрос: а насколько она манипулировала и вами тоже? Подумайте на досуге.
ТЕРРИ: Да, Кен по-прежнему всегда звонит, когда он обещал позвонить. Спасибо, что вы спросили. Спасибо, что вы это запомнили. И спасибо, что вы запомнили его имя.
МАДАМ УАЙЕТТ: Я, правда, это сказала? Я, правда, сказала, что единственный непреложный закон в любом браке — что муж никогда не бросит жену ради женщины, которая старше? И по-прежнему ли я так думаю? Понятия не имею. Я даже не помню, чтобы я это говорила. И вообще я не уверена, что я много в этом понимаю.
ЭЛЛИ: Не чувствую ли я себя обманутой? В смысле, что Стюарт меня обманул? И да, и нет. Самое странное: я больше обижена на Джилиан. Это ее отношение… Типа: можешь немножко попользоваться Стюартом, угощайся на здоровье, потому что он все равно прибежит ко мне, стоит мне только пальчиком поманить. Может быть, она даже над этим не думала — у нее других дел хватает. Но какие-то мысли у нее были. Должны были быть, правда?
