Уильям Янг - Перекрестки
— Прости меня, — проговорил он едва слышно и исчез.
15
Наос[37]
Наши сердца из камня становятся сердцами из плоти,
когда мы узнаём, где плачет отверженный.
Бреннан Мэннинг[38]Тони снова оказался на краю поселения возле дальней стены, где совсем недавно сражался с ложными сторонами своей личности. Он стоял на развилке, откуда одна тропа вела к строениям, в которых они обитали, другая — к каменному строению у стены — храму, как ему сказали.
Тони чувствовал себя совершенно измотанным, как будто события и переживания последнего времени выкачали из него всю энергию. Эхо произнесенных им слов «прости меня» все еще звучало у него в сердце. Чувство одиночества охватило его, как своенравный ветер, бьющий в лицо. Все эти лжецы были, конечно, плохой компанией, но все же с ними он был хотя бы не один. Возможно, однако, что, когда человек меняется к лучшему, сердце увеличивается в размерах и в нем появляется место для истинного общения с другими. Сквозь пелену сожалений и чувства утраты вдали забрезжил намек на надежду, предчувствие каких-то значительных перемен. Но прежде всего надо было выяснить, что это за сооружение справа. Издали оно выглядело как кусок гранита, сросшийся со стеной. Если бы не аккуратно отесанные края и углы, можно было бы подумать, что это огромный валун, свалившийся откуда-то сверху.
Храм? Что ему делать в храме? Может ли быть что-нибудь значительное в этом сооружении? Но что-то тянуло Тони туда, он почти физически ощущал какое-то обещание. Однако в ткань надежды была вплетена нить страха; какое-то беспокойство сковывало Тони, мешая идти.
Возможно ли, что это храм Бога? Бога Отца? Вряд ли, подумал он. Бабушка, кажется, говорила, что Бог Отец обитает вне этих стен, а гранитное сооружение находится в их пределах. И к тому же Тони не мог представить, чтобы Бог выбрал себе жилье, в котором нет ни окон, ни дверей.
Он понимал, что тянет время. Сколько ни задавай себе вопросов, ответы можно получить, только побывав внутри. Бабушка непременно сказала бы: «Пора!» Они с Иисусом, несомненно, были здесь, с ним, — теперь Тони понимал, что видеть их ему мешает только собственная ограниченность.
— Я заготовил для вас кое-какие вопросы, — пробормотал он и усмехнулся. Молитва, казалось, была лишь дружеской беседой.
Тони свернул направо. Из-под его ног кинулась прочь маленькая ящерица, исчезнувшая среди камней. Вскоре ему стало ясно, что он идет по руслу высохшей реки. Некогда здесь была вода, и кое-где до сих пор остались грязь и влага. Река должна была протекать прямо через храм и сквозь стену. Идти с каждым шагом становилось все труднее, ноги вязли в песке. Последняя сотня ярдов далась Тони с большим трудом, он тяжело дышал и остановился, чтобы собраться с силами.
И дело было даже не столько в физической усталости, сколько в той тревоге, которая охватывала его при каждом шаге, призывая повернуть обратно. Все надежды на лучшее развеялись как дым, и столбы пыли, поднимавшиеся с высохшего дна реки, затмевали все вокруг.
Когда он добрался наконец до стены храма, уже бушевала песчаная буря. Он отчаянно пытался найти какой-нибудь выступ в стене, чтобы уцепиться за него и выстоять под яростным натиском стихии, но стена была гладкой и скользкой, как стекло. Оставалось только повернуться спиной к ветру и вжаться в стену. Никакого входа в здание, никаких дверей. Спрятаться было негде.
В одном Тони был уверен: он здесь оказался не случайно. Один из этих типов сказал, что здесь Тони молился, что для него это было местом поклонения и что он сам построил это здание. Если это правда, он должен знать, как попасть внутрь. Взяв себя в руки и защитив лицо от хлещущего песка, он пытался сосредоточиться. Где в его внутреннем мире могло существовать подобное место, место поклонения? Это наверняка было связано с чем-то главным в его жизни. С успехом? Нет, он слишком мимолетен. С властью? Вряд ли это самое главное.
— Иисус, помоги! — прошептал Тони.
То ли в ответ на его просьбу, то ли само по себе к нему вдруг пришло понимание. Словно утреннюю тишину нарушил вдали какой-то неясный звук, который приближался и становился все более отчетливым. Но вместе с пониманием возрастало и отчаяние. Это место воплощало то, что висело грузом в самой сердцевине его жизни. Это была гробница, склеп, могила, мемориал умершего.
Тони прижался лицом к стене, изливая на нее свою печаль. Поцеловав гладкий холодный камень, он прошептал:
— Габриэль!
Молния ударила совсем рядом с ним, сотрясая каменную стену, как хрупкое стекло, и сбив Тони с ног. Но от сотрясения открылся вход в коридор, и Тони заполз в темный проем. Как только он попал внутрь, буря прекратилась еще внезапнее, чем началась. Он легко поднялся на ноги и, придерживаясь рукой за стену, стал пробираться вперед, осторожно ступая, чтобы не угодить в какую-нибудь яму. Сделав два поворота, он оказался у двери. На ней был запор, аналогичный тому, который он открыл несколько дней назад, оказавшись у врат своей души.
Дверь открылась беззвучно, и, войдя, Тони опустил глаза, давая им привыкнуть к ослепительному свету, залившему помещение.
Это было нечто вроде маленького собора удивительной конструкции, украшенного орнаментами, но очень простого. Лучи света захватывали висящие в воздухе частицы пыли, зажигая их и разгоняя, как человеческое дыхание. Но наполнявший помещение стерильный запах диссонировал с общей атмосферой торжественности.
Все пространство собора было пустым — ни стульев, ни скамеек; лишь в дальнем конце высился алтарь, так ярко освещенный, что невозможно было его как следует разглядеть. Сделав шаг вперед, Тони прошептал:
— Я не один.
Звук отразился эхом от мраморных пилястр и от пола.
— Я не один! — повторил он в полный голос и пошел на свет.
Неожиданно он заметил в этом свете какое-то движение и испуганно застыл на месте.
— Габриэль?
Он не мог поверить своим глазам. Перед ним было то, чего он больше всего боялся и о чем тосковал. Это был не алтарь, а больничная койка, окруженная лампами и медицинским оборудованием, а прямо на него смотрело лицо пятилетнего Габриэля. Тони кинулся к нему.
— Стой! — умоляюще крикнул мальчик. — Папа, ты должен остановиться.
Тони остановился в десяти футах от сына, который был точно таким, каким он его запомнил. В отцовской памяти навсегда остался здоровый, полный жизни сынишка, едва вступивший на жизненный путь. И вот он был так близко от него, связанный трубками с постелью и всей этой аппаратурой.
— Это ты, Габриэль, неужели это ты? — Тони буквально выпрашивал подтверждение.
— Да, папа, это я. Но ты видишь меня таким, каким ты меня запомнил. Ты должен остановиться.
Тони был сбит с толку. С огромным трудом он сдерживался, чтобы не кинуться к сыну и не сжать его в объятиях. Между ними осталась какая-нибудь пара футов, а Гейб не велит ему подходить? Что за чушь? В Тони нарастала тревога, как быстро прибывающая вода.
— Габриэль, я не могу потерять тебя снова, я не выдержу!
— Папа, я не потерялся. Это ты заблудился, а не я.
— Нет! — простонал Тони. — Не может быть. У меня был ты. Я держал тебя на руках, но ты ускользал, и я ничего не мог поделать. Это так мучит меня! — Он упал на колени и закрыл лицо руками. — Но, возможно, — он поднял голову, — возможно, я смогу излечить тебя. Что если Бог переместит меня в прошлое, и я вылечу тебя…
— Папа, не надо…
— Но, Габриэль, если Бог может перенести меня из настоящего к тебе и если я вылечу тебя, то моя жизнь будет не совсем напрасной…
— Папа… — Габриэль говорил ласково, но твердо.
— И я не причинил бы такой боли твоей маме и твоей сестре, если бы только ты…
— Папа… — еще тверже произнес Габриэль.
— Если бы только ты… не умер. Кому было нужно, чтобы ты умер? Ты был такой маленький и слабый, и я делал все, что только мог. Я просил Бога взять меня вместо тебя, но он не захотел. Я не был достаточно хорош для него. Я так несчастен, сынок!
— Папа, прекрати! — скомандовал Габриэль. Тони увидел, что слезы текут ручьями из глаз его сына, и он глядит на отца с невыразимой любовью. — Папа, пожалуйста, перестань, — прошептал мальчик. — Перестань винить себя, винить маму, Бога и весь мир. Пожалуйста, позволь мне уйти. Ты много лет держал меня в этих стенах вместе с собой, но пришла пора нам расстаться.
— Но, Габриэль, я не знаю, как это сделать! — Это жалобное, предельно искреннее восклицание исходило из самых глубин его души. — Как это сделать? Как отпустить тебя? Я не хочу, я…
— Папа, послушай… — Габриэль тоже опустился на колени, чтобы смотреть отцу прямо в глаза. — Послушай, меня здесь нет. Это ты застрял в этом месте. Ты разбиваешь мне сердце. Тебе пора уйти отсюда, стать свободным, позволить себе жить и чувствовать снова. Смеяться и наслаждаться жизнью — это хорошо, это правильно.
![Александра Гейл - Дневник любовницы мафии [СИ]](/uploads/posts/books/4209/4209.jpg)
