Виктор Пелевин - Relics. Раннее и неизданное (Сборник)
«Ошеломленный абориген глядит на роковую указку, подняв руки, словно чтобы остановить смертельную субстанцию, которая в его воображении проникает в тело. Его щеки бледнеют, а глаза приобретают стеклянный блеск, лицо ужасно искажается… он старается закричать, но обычный крик застревает у него в горле, а изо рта показывается пена. Его тело начинает содрогаться, он пятится и падает на землю, корчась, словно в смертельной агонии. Через некоторое время он становится очень спокоен и уползает в свое убежище. С этого момента он заболевает и чахнет, отказывается от пищи и не участвует в жизни племени».
Но если колдун попытается сделать то же самое с кем-нибудь из европейцев, хотя бы с тем же антропологом, вряд ли у него что-нибудь выйдет. Европеец просто не поймет значительности происходящего – он увидит перед собой невысокого голого человека, махающего звериной костью и бормочущего какие-то слова. Будь это иначе, австралийские колдуны давно правили бы миром.
Все известные случаи зомбификации – той же природы. Если европеец (или человек любой другой культуры) подвергнется действию «порошка зомби», то на него подействует только тетродотоксин, и он либо умрет, либо на время впадет в глубокую кому. А вот на сельского жителя Гаити подействует именно «порошок зомби», и, заметив, что он лежит в гробу и не дышит, он поймет, что кто-то из врагов продал его колдуну, который отделил его «маленького доброго ангела» от тела с помощью магической ловушки.
Магия существует, она чрезвычайно эффективна – но только в своем собственном измерении. Чтобы она действовала на человека, необходимо существование «психического фона», делающего ее возможной. Необходим набор ожиданий, позволяющий определенным образом перенаправить психическую энергию – именно перенаправить, потому что магические воздействия основаны не на мощных внешних влияниях, а на управлении внутренними процессами жертвы, на запуске психических механизмов, формируемых культурой и существующих только в ее рамках.
Этот «психический фон» постепенно меняется – словно кто-то перенастраивает наши «приемники» с одной радиостанции на другую. Мы давно перестали видеть водяных и леших, зато научились видеть летающие тарелки, раньше чудеса творили колдуны – теперь этим занимаются какие-то подозрительные «экстрасенсы», но дело здесь не столько в них, сколько в нашей неосознанной готовности или осознанном нежелании участвовать в их камланиях, основанных на использовании ими же создаваемого «психического» фона.
Почти выкорчевав религию (которая в свое время с такой же непримиримостью вытеснила магию), мы с радостным изумлением узнали, что о наших душах и телах могут позаботиться некие «целители». И чем больше мы в это верим, чем больше к этому готовы, тем больше их будет. Но австралийский абориген, попавший на сеанс такого «целителя», вряд ли осознал бы значительность ситуации – скорее всего, он увидел бы невысокого одетого человека, бубнящего какие-то слова и делающего странные пассы руками.
HOMO СОВЕТСКИЙАвстралийскими аборигенами очень легко управлять. Но управлять нами до недавнего времени было немногим сложнее. Попробуем перенестись на четверть века назад и увидеть принципы формирования уже полузабытого сейчас «психического фона» глазами антрополога.
Магия преследует нас с детства. Сначала нас украшают маленькой пентаграммой из красной пластмассы с портретом кудрявого покровителя всей малышни. При этом мы получаем первое из магических имен – «октябрята», и узнаем, что «так назвали нас не зря – в честь победы Октября». Интересно, что первая магическая инициация проводится в таком же возрасте только, пожалуй, у индейцев Хиваро (восточный Эквадор), когда ребенка угощают специальным составом, называемым маикуа, и отправляют на поиски своей души.
Эта первая инициация (имеется в виду прием в октябрята) не несет в себе ничего угрожающего и является игрой в будущее. Вторая инициация уже сложнее – подросших детей обучают начаткам ритуала («салют», «честное пионерское») и символике – вручаются новый значок (пылающая пентаграмма из металлического сплава) и неравнобедренный треугольник из красной материи (его концы символизируют отца, сына и старшего брата), который завязывается узлом в районе горлового центра и обеспечивает симпатическую связь с Красным знаменем (поэтому значок просто вручается, а галстук как бы доверяется, и хоть он свободно продается за семьдесят копеек вместе с носками и мылом, но, купленный, становится сакральным объектом и требует особого отношения). Дается второй магический статус – «пионер», и в сознание впервые внедряется страх потерять его. Исключение из пионеров – практически не встречающаяся процедура, но само ее упоминание рождает в детской душе страх оказаться парией. Этот страх начинает использоваться административно-педагогическим персоналом с целью «воспитания» и контроля:
– А ну, кто там курит в туалете? Кто там хочет расстаться с галстуком на совете дружины?
И, откуда-то сверху, приминая к земле, несется грозно-загадочное:
– Будь готов!!!
– Всегда готов! – повторяем мы, давая самим себе то, что телегипнотизеры позже назовут установкой. Причем происходит это в детстве, когда психика крайне восприимчива. Потом, когда мы вырастаем, выясняется, что мы и правда готовы ко многому.
Третья массовая инициация – прием в комсомол, совмещенный по времени с половым созреванием. К этому времени участие в многочисленных и малозаметных магических процедурах подготавливает нас к следующей, очень важной ступени – интериоризации внешних структур.
Еще в качестве «пионеров» мы внутренне воспроизводили ритуалы, в которых нас заставляли участвовать, – например, давая друг другу «честное пионерское». Произнесение этого заклинания было надежной гарантией правдивости информации – примерно так в уголовной среде «дают зуб», только «дающий зуб» и нарушающий слово лишается зуба, а дающий «честное пионерское» и нарушающий его оказывается наедине с разгневанной «пионерской совестью» – социальной функцией, интериоризованной с помощью магии.
Интериоризация – длительный процесс, завершающийся формированием так называемого «внутреннего парткома», с успехом заменяющего внешний у различного рода чиновников, редакторов и т. п. Работа внутреннего парткома протекает либо в форме визуализации – человек, обдумывая требующую решения ситуацию, представляет себе нечто вроде заседания, на котором обсуждается его выбор (или визуализирует начальника и его реакцию), либо, на более глубокой стадии, в форме физических ощущений – сосания под ложечкой, прилива крови к голове и т. д. («Семен, нутром чую – не наш он!») Интериоризация превращает наблюдателя в участника.
Новый магический статус комсомольца – вещь уже серьезная. Он не приносит ощутимых выгод, но в состоянии принести ощутимые неприятности. На этом этапе символика переходит с индивидуального уровня на групповой: возникают различные «треугольники» и «пятерки» (так называют магических кураторов производственных подразделений и заместителей секретаря крупной комсомольской организации). То же касается и ритуала – он не отмирает, а утончается и становится эзотерическим, то есть передаваемым непосредственно. Комсомольские работники определяют фасоны своих усиков и костюмов, опираясь не на какие-то тексты или инструкции, а руководствуясь чутьем. То же чутье определяет их манеры и лексику. Комплект правил, которыми они руководствуются, невозможно сформулировать – тем не менее почти любой комсомолец в состоянии заметить, соблюдаются эти правила или нет.
Здесь впервые проявляется чисто вудуистский феномен – постоянно практикуемое «одержание». Представим себе нескольких молодых людей, идущих по коридору, обсуждая последний футбольный матч, баб и вообще жизнь. Все они настроены друг к другу вполне дружелюбно.
Но вот они доходят до таблички с надписью «Комитет ВЛКСМ», открывают дверь, входят внутрь и рассаживаются по местам.
Обсуждается персональное дело комсомольца Сидорова, три минуты назад бывшего просто Василием. Меняется все – выражение лиц, манера говорить, даже тембр голоса. Причем людей, произносящих не своим голосом не свои мысли, пробирает дрожь неподдельной искренности – они вовсе не лукавят, просто их «маленькие добрые ангелы» временно замещаются «партийными телами».
Выше мы говорили о концепции души в Вуду. Но и у советского человека, помимо физического, имелось несколько тонких тел, как бы наложенных друг на друга: бытовое, производственное, партийное, военное, интернациональное и депутатское. С гибелью физического тела они распадались, за исключением производственного: после смерти советский человек некоторое время жил, как учила м.-л. философия, в плодах своих дел.
