Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра
- Сколько на земле будет существовать глупость, столько будет существовать расовая нетерпимость и дискриминация. Но не нужно придавать ей слишком большого значения. Она гнездится главным образом в мелких душонках мелких людишек... людей, не умеющих мыслить, таких, как Труди... не способных ни о чем составить собственное мнение. Это они низшая раса, они, а не ты!
Кэнайна приподнялась на постели и вытерла платком глаза.
- Поначалу все кажется хуже, чем на самом деле, — продолжала Джоан Рамзей. — Все уляжется, когда они поближе познакомятся с тобой, но тебе всю твою жизнь придется сталкиваться с этим. Слабеньким это не по плечу, и по всему свету они спешат укрыться в своих собственных маленьких Кэйп-Кри.
Джоан Рамзей замолчала. Она тяжело дышала и большим пальцем потирала влажную ладонь.
— Ну как, остаешься, Кэнайна? Или хочешь вернуться в Кэйп-Кри?
Глаза Кэнайны высохли, и лишь узенькая красная полоска на нижних веках говорила о том, что она только что плакала.
— Остаюсь.
— У тебя есть список книг, которые тебе нужны?
— Да.
Джоан Рамзей взяла с туалетного столика портмоне и протянула Кэнайне десятидолларовую бумажку.
- На, — сказала она. — В книжных магазинах будет сейчас толчея, и тебя снова станут дразнить Но я не пойду с тобой. Я ничем не могу тебе помочь. Пора привыкать выносить это одной.
Следующие месяцы были горьки и унизительны. Кроне писем, что каждую неделю писала ей Джоан Рамзей, да время от времени слов Сэди, старавшейся приободрить ее, Кэнайне приходилось в одиночку сносить ежедневную пытку в школе. Но она любила занятия, ученье давалось ей легко, а мысль о том, чтобы бросить все, причиняла ей боль куда большую, чем все насмешки, которые приходилось терпеть в классе.
Предсказание Джоан Рамзей, что враждебность со временем ослабеет, постепенно сбывалось. В школе свыклись с ее присутствием; ее больше не высмеивали и не дразнили -просто не замечали. Она постоянно была одна. Даже в толпе она чувствовала себя чужой и одинокой.
Единственное, чему это пошло на пользу, были школьные занятия. Часами просиживала Кэнайна в городской библиотеке, читая все подряд, от детективных романов до "Критики чистого разума" Иммануила Канта, которой она, конечно, не понимала, но тем не менее читала. Она горячо пристрастилась к поэзии и порой по субботам сидела весь вечер над антологией, вновь и вновь перечитывая понравившиеся стихи. Времени для занятий было достаточно, и по отметкам она всегда принадлежала к числу трех-четырех лучших в классе учеников.
Все пять лет ее школьная жизнь текла без особых перемен. Каждое лето она ездила в ту же школу, где на нее вновь обрушивалось знакомое бремя издевок и социального остракизма. Она могла бы, если бы хотела, пользоваться большим успехом у мальчишек, но они хотели видеться с ней только наедине. Никто не приглашал ее туда, где были бы другие люди, и, хотя Кэнайне хотелось с кем-нибудь подружиться, она неизменно отвергала их предложения, и каждую осень через месяц-другой мальчишки, как и девчонки, переставали обращать на нее внимание.
Труди Браун больше не вернулась в пансион Сэди. Она была на год старше Марджори и Кэнайны, но провалилась по нескольким предметам и осталась на второй год. И это .привело ее в тот класс, в котором Марджори и Кэнайна завершали свое пребывание в школе.
Теперь Кэнайна много раздумывала о своем будущем. Она не знала, собираются ли Рамзеи и в дальнейшем оплачивать ее образование. Она знала, что, возможно, это последний год. Но как бы то ни было, она не хотела возвращаться в Кэйп-Кри, потому что давно уже не чувствовала себя частью той жизни; но знала она и то, что, какую профессию ни изберет, какие способности ни проявит, нелегко будет приспособиться к обществу белых. Порой она спрашивала себя, стоят ли приобретенные ею знания тех денег, которые тратят Рамзеи. Но никогда, даже в мгновенья глубочайшей подавленности, не приходило ей в голову бросить школу: горячая жажда знаний, пытливость и любознательность, ученье ради ученья, безразлично, найдут ее познания какое-либо применение или нет, неизменно влекли ее вперед.
Быстро промелькнул последний школьный год. Последняя экзаменационная работа была написана в конце июня, и с ней пришли к своему печальному завершению школьные годы Кэнайны. Когда она в последний раз вышла из школы, она не испытывала ни радости, ни огорчения, только смутное, беспокойное чувство неизвестности. Как-то сложится теперь ее жизнь?
Лето она провела в Кэйп-Кри. В начале августа по почте ей прислали аттестат зрелости. Джоан Рамзеи с гордостью изучала ее аттестат.
— Я знала, что ты закончишь прекрасно... — Она помолчала, подыскивая слова. — Могу сказать только, что очень горжусь тобой. Тебе бы пойти в университет. Но нам это не по средствам. Ты девушка, да к тому ж индианка, так что вряд ли сможешь найти работу, которая была бы тебе тут подспорьем.
И вновь Джоан Рамзеи помолчала и, скрывая свою нерешительность, вновь взяла аттестат и углубилась в него...
- Боюсь, - продолжала она, - тебе придется выбрать одно из двух: стать медицинской сестрой или учительницей. Что бы ты хотела — поступить в больницу и учиться на медсестру или в учительский колледж?
На тот случай, если представится возможность, Кэнайна все обдумала заранее: став учительницей, она останется ближе к книгам, ближе к духовному миру, который так увлекал ее.
— Мне бы хотелось в учительский колледж, — ответила она. — И надеюсь, что когда-нибудь я смогу отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали.
Джоан Рамзей положила руку на плечо Кэнайны.
— Этот аттестат, — сказала она, — лучшая благодарность за все.
Кэнайна подала заявление в Блэквудский учительский колледж, ее приняли; в сентябре она вновь поселилась в пансионе Сэди Томас, в комнатушке окнами во двор.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Кэнайна надеялась, что в учительском колледже ей будет легче, потому что студенты старше и серьезнее школьников. Она была уверена, что, по крайней мере, в этом последнем году ученья сможет принять участие в жизни своей группы.
В первое утро занятий все собрались в большом зале. Кэнайна отыскала местечко в самом конце и осмотрелась. Она обнаружила кое-кого из старых школьных знакомых, и среди них двух неразлучных подруг — Марджори Болл и Труди Браун, которые с первого дня превратили в ад ее школьную жизнь и теперь сидели плечом к плечу на шесть-семь рядов впереди. На кафедру поднялся директор колледжа доктор Карр, и гул голосов мгновенно затих. Это был рослый человек со строгим, неулыбчивым лицом и толстыми, пухлыми губами, которые, когда он говорил, двумя красными полумесяцами обрамляли обнажавшиеся зубы. Доктор Карр перечислил предметы, которыми им предстоит заниматься на протяжении учебного года, и представил преподавателей. Затем сообщил, что студенты будут разделены на десять групп в алфавитном порядке.
