Алексей Иванов - Географ глобус пропил
Небольшой зал на втором этаже садика был уже заполнен бабками и мамами в шубах. Поскольку мест не хватало, воспитательница отправила Служкина, как единственного пришедшего на утренник папу, за скамейкой. Служкин приволок скамейку — длинную, как пожарная лестница, — и поставил ее так, чтобы отсечь ею зрительскую часть зала. Он первым уселся на эту скамейку и оглянулся, разыскивая взглядом Лену Анфимову. Лена стояла у стенки среди тех, кому не досталось места. Служкин махнул ей рукой. Здороваясь со знакомыми, Лена пробралась через плотно заставленные ряды и села рядом со Служкиным.
— Привет, — сказал Служкин. — С праздником тебя. И кстати, с прошедшим днем рождения.
— Ты даже помнишь? — улыбнулась польщенная Лена.
— Конечно, у меня отличная память, — похвастался Служкин. — К тому же все записано.
— Как у тебя дела? — спросила Лена, спуская на плечи шаль.
— Да так себе. Как обычно. Горе со щами, счастье с прыщами.
— Ты уж расскажи, — засмеялась Лена.
— Рассказывать долго, особенно если учесть, что нечего. Вроде ерунда одна, а вроде и лопатой не перекидаешь. Ногу вот сломал.
— Поэтому тебя долго не было видно, да? Я хотела у Нади спросить, да постеснялась, больно она у тебя строгая…
— Дорогие наши мамы! — произнесла воспитательница, выгоняя в зал табунок детишек и выстраивая их. — И дорогой папа, — добавила она, посмотрев на Служкина.
Женщины в зале дружно засмеялись.
— Это мой папа, Витя! — крикнула Тата.
— Сегодня ваши дети приготовили вам выступление и подарки!
— Й-и!.. — за пианино взвизгнула, как лошадь, музруководительница так, что Служкин вздрогнул, и ударила по клавишам.
Детишки и воспитательница нестройно запели. Точнее, сперва запела воспитательница, потом начали неуверенно подключаться дети. Мамы, растрогавшись, притихли, только в углу какая-то бабка бубнила: «Раньше молоко было двадцать семь копеек, булка белая — восемнадцать, булка черная — четырнадцать…»
Утренник начался. Дети хором старательно читали стихи, громче всех с выражением орала воспитательница. Потом стихи стали читать поодиночке: кто звонко тараторил, кто невразумительно мычал. Воспитательница шепотом на весь зал подсказывала слова забывчивым. Андрюша рассказал свое четверостишие глядя в пол, почти беззвучно. Лена виновато пожаловалась Служкину:
— Он дома хорошо читал, а на людях стесняется…
Тата тоже едва слышно тоненько прочла:
Весенний праздник радостный пришел сегодня к нам,
И ярко светит солнышко для наших добрых мам.
В стихах также упоминались «весенние деньки», «звонкая капель» и прочее, что выдавало детсадовскую самопальность этих опусов.
— Значит, Витя, ты не знаешь про двенадцатое число? — тихо спросила Лена.
— А что было двенадцатого? Драка или революция?
— Ирида Антоновна умерла.
— Чекушка?..
Служкин долго молчал, глядя, как смешно танцуют дети под барабанные аккорды изношенного пианино — парами, с приседаниями, уперев руки в бока.
— Нет, я не знал, — сказал Служкин. — Я вообще ее после школы не видел… Чем она занималась на пенсии?..
— Летом на даче копалась, на рынке рассаду продавала.
— Ну и ну…— Служкин покачал головой. — А я к ней даже в гости не ходил… Слышал, что наши собирались, а не пошел… Виноват я перед ней…
— Да все мы виноваты, — заметила Лена. — Чего уж там…
…Дверь открылась, и разговоры оборвались, точно выключили магнитофон. Вошла Чекушка. Лицо у нее было в красных пятнах. Ничего не говоря, она села за стол. Класс замер, ожидая худшего.
— Ребята, — сказала Чекушка, обводя парты блестящими глазами. — Вчера умер Леонид Ильич Брежнев.
В груди у Витьки словно что-то бахнуло. Скамейка поплыла из-под зада. И сразу зашумела кровь, заколотилось сердце. Целую минуту, не поддерживаемая ничем, в классе стояла тишина.
Чекушка достала платок и кончиком прикоснулась к уголку глаза. Вздох прошел по рядам.
— Уроков не будет, — тихо сказала Чекушка. — В стране объявлен трехдневный траур. Тихонечко собирайте портфели и идите домой. В одиннадцать будет митинг. Приходите в парадной форме.
Никто не пошевелился. Только еще через минуту глуховатый Сметанин шепотом спросил у своей соседки Ларисы Самойловой, что стряслось, и напряжение разрядилось. Класс защелкал замками портфелей, забренчал пеналами, захлопал учебниками.
— Мальчики, кто сознательный, — попросила Чекушка. — Останьтесь помочь убрать актовый зал. А Лену Анфимову ждут в совете дружины.
С болтающимся портфелем в руке Витька в числе последних вышел в коридор. Из всех классов к раздевалкам валили школьники. Витька встал к окну и молча глядел, как старшеклассники и младшеклассники хмуро и одинаково смущенно проходят вдоль портретов правительства на стене. К самому первому, пододвинув стремянку, с молотком и черной ленточкой влез физрук Дроздов. В губах он держал обойные гвоздики. Около учительской тесной группой стояли учителя с журналами и сумками.
И тут Витьке стало страшно. Тут он нутром почувствовал, как черная пустота, разъедая, растекается над страной и все зло, что раньше было крепко сковано и связано, освободилось и теперь только выжидает.
Отправляться домой ему не хотелось. Неуютно было дома одному с такой тревогой в душе. Минут десять он сидел на подоконнике, болтая ногами и размышляя о жизни. Потом он увидел, что по пустому коридору идет Чекушка, и спрыгнул, так как сидеть на подоконниках не разрешалось.
Чекушка отперла дверь кабинета, увидела Витьку и позвала:
— Витя, подойди сюда.
Витька взял портфель и поплелся к ней.
— Зайди, — попросила она.
Витька вошел в кабинет. Чекушка закрыла дверь, поставила свою сумку на стол, поправила шаль и присела на краешек парты. При неофициальных разговорах она всегда садилась на парту.
— Почему домой не идешь? — поинтересовалась она. — Родители опять в командировке?
— Ну, — нехотя подтвердил Витька.
— Да-а…— вздохнула Чекушка. — Самые трудные дни, когда все люди должны быть вместе, ты остался без самых близких людей… Ну, ничего, ведь друзья, наверное, помогают?
— Ну, — неопределенно согласился Витька.
Чекушка отвернулась к окну.
— Смотри, даже погода какая… Все-таки не простой человек умер. А на седьмое ноября, помнишь, какое солнце было? Он тогда уже смертельно больной на трибуне стоял…— Она снова вздохнула. — Не хочется, Витя, чтобы и ваша юность начиналась с тяжелых времен…
Витька молчал.
— Мы с ребятами из «творческой группы» решили провести вечер памяти о Леониде Ильиче, — поделилась Чекушка, и Витьку кольнула ревность, что его из «творческой группы» выперли. — И знаешь, Витя… Мы подумали и решили, что нечего тебе без дела сидеть. — Чекушка улыбнулась, и Витька тоже покорно скривился. — Возвращайся-ка ты к нам. Сейчас не время для мелких ссор.
