Наталья Нестерова - Позвони в мою дверь
В свое время Зину поразило, что Павел не только допускает, но и считает необходимым рукоприкладство в воспитании мальчиков.
— Пойми! — говорил он. — Мужчины уважают силу, а мальчишки часто только ее и понимают.
Меня мама десяток раз стыдила и уговаривала не воровать яблоки в соседском саду. А отец один раз выдрал — сразу невкусными те яблоки стали. Ты меня осуждаешь, что я за драки их не виню. Но мальчишки должны драться! Ведь они во дворе или в школе — как в стае молоденьких волчат. Не научатся сейчас давать сдачи, не дрейфить, не бояться боли — потом уже никогда не научатся. Другое дело, чтобы не задирались первыми, не считали кулак главным аргументом. Они между собой из-за какой-нибудь ерунды сцепятся, ты в обморок падаешь — ах, вы не любите друг друга! Зина, при чем здесь любовь? Они же неразлейвода, а драться натура просит. Не губи нашу натуру, Зина.
* * *Петров чинил расправу в комнате мальчиков на втором этаже — так орал, что соседи за триста метров могли слышать. Зина с дочерью внизу, в гостиной, сидели в обнимку на диване.
— Никаких оправданий! — кричал Петров. — Нет у вас оправданий и быть не может! Думаете, я вам лекции о вреде никотина читать буду? Про убитую лошадь? Я вам покажу лошадь! Снимайте штаны!
Пауза, секундная тишина. Петров вынимает ремень из брюк, поняла Зина.
Вжик!! — звук удара. Зина застонала. Маняща скуксилась, собралась плакать. Вжик! Вопли детей.
Вжик! Крик: «Папа, мы больше не будем!» Вжик!
«Папа, прости! Честно!»
У Зины сжалось сердце: изверг, лупит со всех сил, мог бы и понарошку.
— Маня, не плачь! — сказала она дочери. — Папа сейчас прекратит.
— А я и не плачу! — Маняша пыталась пустить приличествующую моменту слезу, но у нее не получилось — отвлекали подарки в углу. — Я, мамочка, не курила, и папа меня наказывать не будет. И еще не я стреляла из рогатки по прохожим.
— Поняла, доченька, — быстро заговорила Зина, — братики стреляли, но ты не говори об этом сейчас папе. Хорошо?
Петров спустился по лестнице красный от гнева, взлохмаченный, со сложенным ремнем в руках. Молча прошел в спальню. Зина бросилась наверх.
В комнате мальчиков, как снежинки, кружили перышки пуха. Распоротая подушка лежала тут же на кровати. Зина облегченно перевела дух: он бил по подушке!
Возбужденные Саня и Ваня хвастались боевыми ранениями:
— Меня та-а-ак больно по руке задело!
— А меня еще больнее по ноге!
У Зины пропало желание броситься к сыновьям с утешениями, она погрозила им пальцем:
— Вот я вам! Только попробуйте еще раз сигареты в руки взять! Немедленно все убрать и ложиться спать!
Она вернулась вниз. Маняша, свернувшись калачиком, уснула среди подаренных кукол, плюшевых игрушек, кукольных домиков. Зина перенесла дочь, переодела в пижаму, положила в кроватку. Сонная Маняша капризно пробормотала:
— Папа сказку не рассказал.
Папа, Петров, лежал на краю громадной кровати в позе покойника — на спине, руки сложены на груди.
— Конька! — потребовал он у Зины, не открывая глаз.
— Павлик, может, лучше валерьянки?
— Конька, я сказал! Полстакана.
— Поняла, несу.
Она вернулась с подносом, на котором стояли бутылка, хрустальные рюмки и блюдце с нарезанным кружочками лимоном.
— Кушать, то есть выпить, подано!
Зина поставила поднос на центр кровати, села рядом по-турецки. Петров перевернулся на бок, облокотился на одну руку, другой потянулся к бутылке, разлил коньяк по рюмкам.
— Провожая меня в последний путь, — провозгласил он, — не забудь напомнить детям, что они изрядно потрудились, чтобы свести отца в могилу.
— Хорошо, — кивнула Зина. — Типун тебе на язык! Значит, за детей?
Они чокнулись и выпили. Закусывая лимоном, Павел похвастался:
— Между прочим, меня первый раз застукали с сигаретой в семь лет, а не в десять!
— Не переживай, сейчас почти незаметно, что у тебя было тяжелое детство.
— Про тебя тоже, слава богу, перестали говорить, будто я недокармливаю.
Зина обиженно насупилась.
* * *После вторых родов она поправилась на пять килограммов. По мнению Петрова, килограммы распределились грамотно: у Зины потяжелели и округлились бедра, налились плечи, увеличилась грудь. Из угловатого подростка она превратилась в женщину с мягкими линиями и очертаниями. Но Зина панически боялась растолстеть и с грустью вспоминала свою осиную талию и хрупкие запястья. Петров подтрунивал над ее страхами, но она не находила ничего веселого в лишнем весе.
Сам Петров, бросив после свадьбы — по причине отсутствия свободного времени — занятия спортом, уже через год отрастил небольшой животик и второй подбородок. Возвращение в тренажерный зал прежней фигуры не вернуло, потому что Петров не мог отказаться от вкусных и обильных ужинов, которые готовила жена. «Я не полный, — говорил он о себе, — я солидный корпулентный мужчина».
* * *— Зинка, перестань дуться! Я тебя буду любить, даже когда ты не сможешь протиснуться в проем двери.
— Чему ты, Петров, не научился — так это говорить красивые комплименты.
— Убирай выпивку, стели постель, сейчас начнем процесс обучения.
Сверху раздался грохот: что-то тяжелое рухнуло на пол.
— Это не дети! — ругался Петров, выбегая из спальни. — Это сущее наказание, дьяволята!
Зина бросилась вслед за ним.
В комнате мальчиков по-прежнему кружили перышки, уборку они и не думали делать. Но вдобавок еще «немножко уронили» полки с книгами и компакт-дисками.
С планами на завтрашний день Ваня и Саня могли расстаться. Они проведут воскресенье с газонокосилкой в руках, подстригая траву и убирая оставшийся от гостей мелкий мусор.
Восемь лет назад Зина и Павел собрали всю доступную литературу, связанную со здоровьем и воспитанием близнецов. Чтение привело их к унынию и тихому отчаянию. Об однояйцевых близнецах говорилось не как об обычных детях и самостоятельных личностях, а как о подопытных кроликах, которых природа подсунула для экспериментов, вдобавок наделив одним разумом на двоих. Чего стоили только упоминания о том, как пары близнецов отгораживаются от мира, создают собственный язык и отказываются от общения с окружающими. Или примеры любви-ненависти, которые заканчиваются братоубийством. Разлученные в детстве близнецы, воспитанные в разных социальных условиях, получившие разное образование и профессии, демоническим образом повторяли пристрастие к цветам в одежде, кулинарным блюдам и кинофильмам. С ними даже случались одинаковые травмы, вроде переломов рук.
Доктор Козлов, к которому Петровы бросались со своими страшными рассказами, прежде всего поставил диагноз им самим — родительский психоз. А потом нашел толкового нейропсихофизиолога, наставившего Петровых на путь истинный.
