Евгений Степанов - Застой. Перестройка. Отстой
Настюшке нравилось в Берлине буквально все. И люди, и еда, и кафе “Сабвей”, и мощеные чистые улицы, и библиотеки, и спокойное немноголюдное метро… Ни о какой Москве она не вспоминала, только скучала по бабушкам и Леночке Сысаевой, которая теперь училась в столице в Геолого-разведочном институте. Они постоянно переписывались по электронной почте и присылали друг другу эсэмески.
На втором курсе у Настюшки появился парень – индус из ее группы, двадцатитрехлетний Кубера.
Мы с Наташей поначалу перепугались, а потом успокоились – все-таки дочке будет не одиноко. А то, что парень не белый, так это не беда, мы тоже не чистые арийцы.
Вообще, в настюшкиной группе собрались представители самых разных стран – Германии, России, Индии, Шри-Ланки, Турции и т.д. Одна девочка даже была из нашего родного Кубиковска.
…Наташа скучала по маме, по Кубиковску, Москве. Иногда даже впадала в депрессию, но все-таки держалась.
Мы постоянно с ней разговаривали на всевозможные темы, хотя, казалось, не существовало тем, которые мы не обсудили раньше – к 2008 году мы прожили в браке двадцать шесть лет.
Я понял к тому времени, что каждая семья – это цивилизация. Семья моих родителей – это своя неповторимая, единственная в своем роде цивилизация. И наша семья. С Наташей и Настей. И еще я понял, что балансирующие (на грани разрыва!) отношения, наверное, самые прочные. Особенно у людей определенного свойства. И даже не беда в том, что они – и так случается – порой находятся за тысячи километров друг от друга. Главное, что они всегда думают друг о друге. Они могут жить друг с другом во снах, в письмах, в телефонных звонках, в ревности, в попытках окончательно расстаться, в секундной близости, как угодно, но останутся вместе. Это точно. Такие люди – небесные муж и жена, они едины. Они – просто один человек.
С Наташей мы так срослись за годы, что, конечно, стали единое целое. К другим женщинам у меня интерес с возрастом пропадал, я даже не мог понять, как это раньше я мог увлекаться кем-то еще.
…Я потихоньку начинал писать стихи на немецком, Наташа исправляла ошибки. Стихи мои были примитивные, как, впрочем, и на русском. Так что особенно перестраиваться не требовалось.
Вот такие я писал стихи.
SPANDAU
Ich fahre in die Altstadt Spandau
Der Mittelalter
Ich fahre in die Zukunft
Ich fahre zu sich selbst
7.05.2008
Berlin
Однажды мы разговорились с Наташей, точно Буш и Путин, или точнее, Горбачев и Тэтчер, о проблемах человечества.
– Я поняла, – сказала Наташа, – что есть виды и подвиды людей. Все разные.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я.
– Мне кажется, что у каждого вида и подвида человечества – свое предназначение, свои функции. Словом, все, как в животном мире. Японский хин не может охранять отары овец от волков, а кавказская сторожевая навряд ли годится для игры с детьми. А ведь и хин, и кавказская сторожевая – собаки. Название одно, а суть и предназначения совершенно разные.
– Ты знаешь, твои теории забавным образом перекликаются с теориями безумного Адольфа, в “Майн кампф” он писал о том, что детеныш, являющийся потомком собаки и волка, неполноценен, потому что он недостаточно агрессивен как волк и недостаточно покладист как пес. То есть ни рыба, ни мяса. Гитлер очень активно выступал против полукровок, все чистоту расы соблюдал, мерзавец, хотя сам ею не отличался.
– Я “Майн кампф” не читала, – немножко обиженно отвечала Наташа, – но мне кажется, мы говорим о разных вещах. Я просто хочу сказать, что у всех свое предназначение…
– Это точно. Я думаю, что колоссальная проблема России в том, что у нас разрушены сословия. Генетические крестьяне пытаются проявить себя на государственной службе, мещане – в ратном деле, интеллигенты лезут в купцы. И т.д. Отсюда – трагедии, неудовлетворенность от жизни. Счастье – знать свое место. Соответствовать ему. Не идти против Судьбы.
– А мы с тобой не идем против Судьбы?
– Уверен, что нет. За нас кто-то уже все решил. Разве мы могли с тобой думать почти тридцать лет назад, в Кубиковске или в Среднеспасском, что станем жителями Берлина?
– Я никогда об этом даже не задумывалась.
– Получается так: кто-то – свыше! – задумался за нас…
…Однажды мы купили в Марцане (русском квартале) классический и нестареющий сериал “Семнадцать мгновений весны”, там Штирлиц ездит на своем черном “Мерседесе”, в частности, по Ное-Кёльну, это один из районов Берлина.
На следующий день мы тоже туда решили проехаться. Правда, на метро.
Приехали – возникло ощущение, что съездили в Стамбул. Ни одного немца я там не заметил. Белые платочки, белые платочки…
…Наташа работала очень много и с удовольствием – любила свою работу. И начальство ее ценило. Платили ей, правда, немного – семьсот евро. Из Москвы за квартиры приходило от жильцов на счет ежемесячно по четыре с половиной тысячи евро. И жили мы очень неплохо. Берлинские цены оказались намного демократичнее московских. Продуктами мы затаривались в магазине “Плюс”. На двадцать евро я покупал мяса, котлет, картошки, фруктов, овощей, орехов, мороженого, хлеба, масла, бутылку хорошего французского вина. В общем, на неделю.
Проездные нам обходились в сто пятьдесят евро.
Медицинские страховки – в триста.
Словом, даже кое-что откладывали.
Я не работал. Читал, учил немецкий язык, играл с Настюшкой в уголки, ходил на все ее представления в театре, на литературные вечера в русском книжном магазине, расположенном в районе Крейцберг.
Ежедневно гулял в парке, который расположен в пяти минутах от нашего дома.
Парк надо бы описать поподробнее. Это огромный и ухоженный лес. Там есть озеро с песчаными пляжами, стадион… Люди загорают, купаются, устраивают пикники. Я постоянно в этом парке кормил кабанов. Вообще, я теперь точно знаю, кто хорошо относится к людям. К людям хорошо относятся берлинские кабаны, которые живут в шарлоттенбургском парке за невысокой оградкой.Как только кабаны видят людей, они подбегают со всех ног (копыт) к ограде и ждут провианта. Люди дают им разные отходы со стола, а также длинные макароны. Макароны пользуются особым успехом. Кабаны радостно и прелестно хрюкают, толкаются, рычат, как люди, от удовольствия. Кабанов очень много – как-то раз я насчитал в парке порядка пятидесяти (!) лесных свиней (это вместе с маленькими поросятами). Гулять в парке – огромная радость. Кабаны – мои лучшие друзья. Наташа даже говорит, что внешне мы похожи. Я думаю, и внутренне тоже. Я тоже люблю макароны.
Вечерами Наташа обычно ругала Настюшку за бардак в ее комнате, пыталась убираться – Настюшка вопила, чтобы мать не трогала ее вещи, потом Наташа протирала пыль, готовила еду и смотрела телевизор.
А мы с Настюшкой играли в уголки. Игра шла по гамбургскому счету. Настюшка думала над каждым ходом – очень боялась проиграть. Она выигрывала. Выигрывала и торжествовала. Говорила, что я дурашка.
Если же выигрывал я (что случалось, признаем, очень редко), Настюшка срочно требовала реванша. Я отказывался. Тогда она говорила, что я трус. В общем, я подвергался нешуточным издевательствам.
По выходным мы частенько ездили в Потсдам – это примерно минут сорок езды на U-бане. Бродили там по голландскому (все дома из красного кирпича) району, заходили в русскую церковь. Наташа заказывала сорокоуст, отдавала каждый раз по сорок евро. Мне покупала свечку, и я ставил ее за здравие своих близких – Наташи и Насти, мамы и папы, брата Юрки и тещи Эммы Ивановны.
Дома я установил хороший компьютер, провел Интернет. Как прежде, со всеми переписывался, болтал по телефону по безлимитному тарифу. Много читал, преимущественно свою любимую, хотя и однообразную Викторию Токареву. Наташа тоже много читала – Улицкую и детективы Донцовой… А Настя – немецкую поэзию, в основном стихи Маши Калеко. Большой разницы между Берлином, Кубиковском и Москвой я не замечал. Образ жизни был схож – компьютер, Интернет, книги. И ели мы в основном одно и то же – картошку и котлеты, шпроты и сайру, сгущенку и фрукты… Правда, в Берлине котлеты намного вкуснее.
Новые фильмы мы покупали в Марцане – там было все намного дешевле.
Настюшка предпочитала новые российские сериалы, мы с Наташей – фильмы наших известных режиссеров – Михалкова и Рязанова, Бодрова и Хотиненко…
Как-то раз смотрели все вместе замечательный фильм “ 12”. Настюшке, правда, он не очень понравился.
– Такой фильм мы могли бы снять у себя в театральной школе со студентами, – не очень скромно заявила она.
– Вот и снимите, – сказал я.
– Мы будем делать другое кино, – парировала Настюшка, уверенная в своей правоте, как Ленин.
…Меня всегда удивляло в Берлине – почему так чисто? И на улице, и во дворах. Газоны пострижены, окурков не видать, зайцы сидят во дворах – их никто не трогает.
Газон рабочие из нашего кооператива стригли где-то два-три раза в неделю. Двор все время облагораживали – сажали новые деревья, красили гаражи, меняли канализационные трубы. Правда, когда меняли трубы, все перерыли и бедных зайцев напугали. Они перебежали на лужайку другого двора.
