Алексей Кирносов - Простое море
— Мне совестно было... — Маша снова всхлипнула. — Он целоваться лез. На колени становился в каюте... — Маша подняла край передника и вытерла глаза.
— Какой подлец... Какой подлец...
Капитан заходил по каюте из угла в угол.
— Я ему говорю: Григорий Ильич, у вас жена, двое детей, как вам только не совестно. Разве так можно? А он: живи со мной, и все.
— Каков помощничек, а?.. Вы только подумайте! — восклицал Лавр Семенович, шагая по каюте.
— А сегодня...
Маша зарыдала и снова уткнулась в передник.
— Что сегодня? Неужели...
Маша подняла лицо.
— Позвал меня в каюту — будто бы уборку сделать. Стал на койку заваливать. Исцарапал... Я кричала, он мне рот затыкал. Едва вырвалась от него. Он же тяжелый, просто ужас.
— Под суд мерзавца! — крикнул Лавр Семенович.
— Нет, вы не думайте, — тихо сказала Маша. — Он ничего не добился.
Лавр Семенович заходил по каюте быстрее.
— Списать... Немедленно списать! И под суд.
У Маши вдруг высохли слезы.
— Не надо под суд, — попросила она. —У него же дети... Вы только скажите ему, чтобы он больше не приставал. Я ведь не какая-нибудь... — Она снова заплакала.
— Сейчас, сейчас, — торопливо сказал Лавр Семенович. Он открыл дверь каюты, рявкнул в коридор: — Старпом!
И сел в кресло. Вскоре зашел старший помощник, остановился у двери, удивленно глядя на Машу. Капитан развернул кресло в его сторону.
— Ваша работа? — указал на Машу Лавр Семенович.
Старпом отвернулся. Он молчал.
— Я вас спрашиваю! — загремел капитан.
Старпом переступил с ноги на ногу, спросил не глядя:
— А чего она наговорила?
— Нахал! — крикнул Лавр Семенович. — Наговорила... — Он вытер лоб, отдышался, сказал спокойно: — Я не собираюсь производить расследование. Но если вы еще раз пристанете к этой девушке со своими мерзостями — я вас арестую! Да, арестую, — повторил капитан. — У меня есть такое право. А в Диксоне я вас вышвырну вон с судна. Убирайтесь!
— Это она все наклеветала, — ни на кого не глядя, сказал Григорий Ильич и вышел из каюты.
— Чудовище, — произнес Лавр Семенович. — Наклеветала...
— Он же не знает, что я говорила, — удивилась Маша.
— В том-то и дело... В Диксоне пускай идет на все четыре ветра. Тоже — «наклеветала».
— Я правду сказала, Лавр Семенович... Можно мне теперь уйти? — попросила Маша.
— Иди, девочка... И если что — сразу ко мне. Понятно?
— Теперь он не посмеет. Вы на него так накричали, — улыбнулась она сквозь слезы. — А ведь житья не было. Боялась ходить его каюту убирать...
— И не убирай! — сказал Лавр Семенович. — Пусть сам убирает, подлец... — Капитан подумал, вздохнул, сказал: — Нет, ты все-таки каюту убирай. А то он там до Диксона ужей разведет...
Капитан выпроводил Машу, оделся и пошел на мостик.
11К вечеру снова задул норд-ост, заходили угрюмые, металлического цвета волны. Сергей Огурцов занял место у прожектора, облокотился на релинги, поднял воротник полушубка. А ветер все крепчал. От ударов волн «Сахалин» вздрагивал всем корпусом. Эта дрожь передавалась Сергею. Он знал, что через полминуты волна с такой же силой ударит по землесосу. В воздухе носилась водяная пыль. Даже в бинокль нельзя было увидеть, что творится на ДЭ-97. На рассвете, глядя в бинокль и до боли напрягая зрение, Сергей заметил, что нос землесоса осел в воду. Ничего не говоря Лагунову, он вызвал на мостик своего механика и электромеханика. Механик долго рассматривал землесос в бинокль, потом смотрел на него невооруженным глазом, потом снова в бинокль. Он думал, жевал губами, морщил высокий, лысый лоб. Наконец от отдал Сергею бинокль и сказал:
— Разбиты носовые капы, в первый отсек поступает вода... Как только лопнет переборка, которая отделяет носовой отсек от машины...
— Может, не лопнет? — спросил Сергей.
— Обязательно лопнет. Вода же там гуляет, при каждом качке́ бьет по переборке...
Механик еще подумал, сунул руки в рукава шубы и сказал:
— Прощайся, командир, со своим ДЭ-97. Надо сказать, чтобы буксир рубили...
Он отвернулся и, отогнув полу шубы, полез за папиросами.
— Не говорите глупостей, Прохор Иванович, — закричал на него электромеханик. — Надо думать, как спасти судно!
— А кто будет спасать? — спросил механик усталым голосом. — Туда людей надо перебросить. А как? На шлюпке не подойдешь. Вертолетами нас пока не снабжают. А гордые слова, конечно, каждый может произносить...
Из рубки вышел Лавр Семенович.
— Вся капелла на мостике, — улыбнулся он. — Ну, как ваш мореход поживает, дайте-ка посмотреть...
Ему никто не ответил. Сергей подал бинокль. Посмотрев и опустив бинокль, капитан спросил:
— Капы разбило, что ли?
— Разбило, — сказал Сергей.
— Как же вы конвертовали, сукины сыны?
Глядя на капитанские сапоги, Сергей сказал:
— Такие удары никакая конвертовка не выдержит. Надо было заварить иллюминаторы на капах...
Капитан быстро взглянул на него.
— А где раньше твоя голова была? Догадался, умник... Позовите-ка кто-нибудь моего стармеха на мостик.
Большая волна плотно ударила в правую скулу «Сахалина». Судно рыскнуло влево, затрепетало, загудело.
— Есть выход, Лавр Семенович, — сказал Сергей.
— Какой тут может быть выход, — сморщившись, сказал капитан. — Позовите-ка стармеха...
— Надо подобрать буксир, — торопясь, чтобы капитан его не перебил, заговорил Сергей. — Подтяните землесос до двадцати метров. Мы переберемся по тросу, запустим двигатель и откачаем воду...
Капитан перебил его:
— Вы не обезьяны — лазить по тросу. Я имею приказ не рисковать людьми. Даже если бы не было такого приказа...
— Тут нет особого... — попытался возразить Сергей.
— Во-вторых, — Лавр Семенович повысил голос, — двигатель холодный. Вы будете его запускать не меньше часа...
Игорь вышел из рубки, прислушался. Он взял бинокль и посмотрел на землесос.
— 3а это время землесос двадцать раз утонет и меня за собой утащит, — закончил капитан.
— Ну и дела, — сказал Игорь. — Пробоина у него?
Ему не ответили.
— Минут за двадцать пять я бы запустил двигатель, если вода не попала в машину, — сказал механик Прохор Иванович.
— В-третьих... — Капитан поскреб подбородок, подумал. — Все pавно, как только я подберу буксир до двадцати метров, он лопнет.
— Да нет же! — убежденно сказал Сергей. — Двадцать метров — это как раз длина волны. Нас будет качать синхронно.
— Лопнет, — повторил капитан. — Ваш землесос развернется вдоль волны и пойдет ко дну мгновенно.
— Давайте попробуем, — сказал Сергей. — Вам же лучше терять тридцать метров троса, чем триста.
— Черт бы их побрал с этими приказами, — выругался Лавр Семенович.
— Попробуем, — попросил Сергей.
— Не могу, Сергей Трофимович, и не просите. Разговор идет о жизнях. Это не шуточки.
— А если только подтянуть? — спросил Игорь. — Это вас ни к чему не обязывает. Попробуем подтянуть.
— Если только подтянуть... — задумался Лавр Семенович.
— Только подтяните. А там посмотрим. Я больше не прошу.
— Игорь Петрович, — сказал капитан. — Идите к лебедке. Попробуем подтянуть эту чертову колымагу.
… Вал буксирной лебедки крутился медленно, с натугой. Из воды ползла металлическая змея и ровными кольцами ложилась на барабан. Стало видно, как безжалостно разворотило море конвертовку на носовом капе. Оборванная стальная проволока, куски досок, осколки дюймового иллюминаторного стекла, торчащие в кожухе...
— Ты всерьез решил лезть по тросу? — спросил Игорь у закутанного в полушубок Сергея.
— А что делать?
— Пропадешь.
Сергей помотал головой.
— Мне во Владивостоке цыганка нагадала, что я до семидесяти с чем-то доживу.
— Ты обвяжись бросательным концом, — сказал Игорь. — Я на корме поставлю матроса. Вытянем, если что...
— О борт разобьет, — сказал Сергей задумчиво. — Волна-то не шуточная... Нас трое полезет.
— Веселее будет.
— Куда уж веселее...
Трос вырвался из воды и туго натянулся.
— Еще немного, — скомандовал Сергей Игорю. — Оставь ровно двадцать метров. Тогда не будет рывков... Вот так. Стопори!
Игорь остановил лебедку. «Сахалин» и землесос теперь одновременно взбирались на гребни волн и одновременно опускались в ложбины между ними.
— Еще больше погрузился, — сказал подошедший сзади Лавр Семенович. — Как же вы не догадались иллюминаторы заварить. Вот растяпы... Да и я растяпа — не проверил...
— Кто знал, что с погодой так не повезет, — сказал Сергей. — Всего не предусмотришь... Ну, мы идем на корму. — Он вопросительно посмотрел на капитана.
Помедлив, Лавр Семенович спросил:
